– Если я уже сегодня улизну, ты меня прикроешь? – осторожно спросила Бетси.

– Обязательно!

– Пока, увидимся!

Миссис Росс тряхнула глянцевой шевелюрой и зашагала прочь. Зета бросилась за ней с перекошенным личиком.

– Подождите, не уходите!

– А что?

– Вы же из «Большой Семерки»! Это моя любимая группа, самая лучшая на свете!

Миссис Росс посмотрела на нее со смешанным чувством любопытства и жалости.

– Немудрено! Что я могу для тебя сделать? Дать автограф? – Она похлопала себя по пятнистым бокам. – У меня нет фотографии. Но не беда, я подарю тебе свой любимый лифчик.

– Я просто хочу... – Зета была близка к панике и слезам от преклонения перед знаменитостью. – Вы звезда! Будьте звездой для меня! Объясните, что к чему.

Бетси, успевшая задрать леопардовую майку, замерла.

– В каком смысле? Ты о поп-музыке?

– Конечно! Допустим!

– Ладно, – кивнула миссис Росс. – Иди сюда, я все тебе выложу как на духу. Я выдам тебе главный секрет. Скажу то, что известно нам, поп-звездам, и это будет чистая правда. – Высокая Бетси нагнулась, сияя глазами и вызывая восторженное доверие, и чмокнула Зету в лоб. – Не будь как твои родители!

И она, пнув дверь, исчезла, не оглянувшись.

– С ума сойти! – От изумления Зета не могла шелохнуться.

Старлиц почесал затылок.

– Не такое уж это откровение.

– Для меня – да, – молвила Зета. – Раньше никто не говорил этого мне. – От радости Зета расплакалась, не переставая сиять. – Я так счастлива, что это сказали мне!

Старлиц долго слонялся по верхнему этажу Yali, пока не нашел еще одну девушку из «Большой Семерки» – Немку. Она сидела в одиночестве в бывшем гаремном будуаре, смотрела по спутниковому каналу «Немецкой волны» репортаж о балканской войне и нервно кусала наманикюренные ногти. На ней был турецкий банный халат, светлые волосы накручены на бигуди, перед ней лежало нарезанное яблоко и немного салата.

– Бетси уходит, – сообщил ей Старлиц. – Кажется, мы снова остаемся без Американки.

– А, это ты... – пробормотала Немка, не сводя с телеэкрана синих глаз с покрасневшими веками. – Что значит одна девушка теперь, когда в Европе тысячи беженцев, дети и бедняки лишились крова и им негде преклонить голову? – В ее голосе звучал пафос вперемешку с испугом. – Все эти грязные попрошайки только и мечтают, чтобы укатить в Берлин! Надеюсь, Йошка Фишер, наш «зеленый» хиппи [80], справится с этим ужасным кризисом!

Старлиц взял дочь за сутулые плечики.

– Где миссис Динсмор?

– Кто?..

– Миссис Динсмор, Тамара. Дуэнья «Большой Семерки».

– Ах, она... – Немка рассеянно кивнула. – Ей пришлось остаться в Азербайджане. У нее возникли проблемы с паспортом.

Старлиц принял недобрую весть мрачно, но без удивления.

– Послушай, Немка, эта девочка еле держится на ногах. Можешь ненадолго составить ей компанию? Мне надо вниз, поговорить с мистером Озбеем.

Немка безразлично глянула на Зету.

– Ладно, только пусть не ревет. Терпеть не могу слезы.

– Вы – Немка? – дерзко спросила Зета.

– Ja. Ich bin. Пока что.

– Вы в группе с самого начала! У меня есть ваша пластмассовая фигурка, ваши туфли на платформе и ваш леденец. Кажется, я даже знаю ваше настоящее имя...

Немка оживилась и похлопала ладонью по дивану.

– Садись! Хочешь вкусного салату с телятиной?

Старлиц ушел. Он уже научился избавляться от цепкой власти этого дворца над его душой: надо было просто решительно шагать, прикрыв глаза. Иначе прелесть интерьеров становилась слишком пленительной, хотелось даже остаться среди них на несколько неспешных оттоманских веков.

Голос Озбея, говорившего по телефону, заставил Старлица поторопиться. Он постучал в дверь и услышал приглашение войти по-турецки.

Увидев его, Озбей сразу повесил трубку, словно опасался выдать государственную тайну.

– Рад тебя видеть, Мехметкик.

– Что за вид? – удивился Озбей, оглядев его с головы до ног.

Новый кабинет Озбея поражал воображение. Стены были увешаны оттоманскими указами, выполненными искусными каллиграфами-левшами, сиденья блестели бронзой ручной работы, целый угол был занят богатой коллекцией кривых янычарских ятаганов.

Озбей прикоснулся к лацкану своего щегольского синего пиджака, примерно там, где у человека положено быть сердцу.

– Клянусь, я скучал по тебе!

– Очень мило с твоей стороны. Ценю твои теплые чувства.

– Я думал, ты уже не вернешься.

– У меня не оставалось выбора. Так складывалось повествование.

– Впрочем, я не удивляюсь. Я так и думал, что эта проблема возвратит нам тебя. Проблема трупа.

– Двух трупов.

– Я только что говорил по телефону, и...

– Только не это! Которая на этот раз?

– Она жива, Легги. Говорят, она выйдет из комы и сможет ходить. Не танцевать, но ходить.

– О которой речь? – повысил голос Старлиц. – Только не говори, что о Британке! Она была такой отменной пропагандисткой! С ней всегда можно было умно поговорить.

– Все складывается очень плохо, не стану от тебя скрывать. – С этими словами Озбей покинул изящное директорское кресло, открыл дверцу буфета из дымчатого стекла и достал серебряный шейкер. – Речь о Японке. Наглоталась таблеток. Попытка самоубийства. Издержки японского характера. – Старлиц молчал. – Прямо не знаю, что делать с Японкой. Других еще можно заменить. В Японии случайно нет угнетенного мусульманского меньшинства?

Старлиц попытался представить себе ситуацию с позиций Озбея. Здесь, во дворце, это было несложно.

– В Японии, главным образом, в Токио, немало иранских рабочих. Незарегистрированная рабочая сила.

– Неужели? – Озбей просиял. – Значит, судьба!

– Мне очень жаль, что все так обернулось. Возможно, я сейчас не гожусь на роль советчика. Только что я лишил тебя Американки.

– Ни за что не поверю, что ты ее прикончил.

– Она жива.

– Еще бы! Такая крупная, крутая, с револьвером! Где тебе ее убить! Даже не думай.

– Это не смерть, Мехметкик, а сольная карьера.

– Вот как? – Озбей достал хрустальный графин с кипрским бренди лимонный микс. – Горластая янки, ей бы пошла полицейская форма... Она изрядно мне надоела своими речами об угнетении женщины и о меньшинствах. Должен сказать, я ожидал, что ей с нами наскучит. Скажи, ты знаком с черными американскими мусульманами? Знаешь, такие, в галстуках-бабочках? Они настоящие мусульмане? Умеют танцевать и петь?

– Сейчас... – Старлиц провел ладонью про лбу. – В Силиконовой долине тысячи пакистанских инженеров, работающих на «Интел» или «Моторолу». Их дочерей и подавно не счесть.

Озбей расплылся в улыбке.

– Отлично! Видишь, мне бы ни за что до этого не додуматься! Американская кибер-мусульманка, да еще из Калифорнии. Лучше не придумаешь!

– Ее поиски могут оказаться опасной тратой времени. Y2K уже на пороге.

Озбей уклончиво улыбнулся и затряс шейкером.

– Будь добр, сядь. Тебе надо выпить.

– Кипрский бренди – это то, что мне сейчас нужно, – согласился Старлиц. – Еще бы сигаретку...

– У меня целая коробка первосортных гаванских сигар. Куда она запропастилась?

Не найдя коробку на просторном столе, Старлиц встал на колени и, заглянув под стол, нашарил там, кроме сигар, пару туфелек на высоком каблуке.

При виде туфель Озбей поморщился.

– Их искала Гонка.

Он подал Старлицу хрустальный бокал, тот сделал большой глоток.

–Живительная влага! – воскликнул он. – От этих перелетов у меня мозги набекрень. Душу я оставил на Гавайях, мой призрак реет где-то над Тихим океаном. – Он зажег сигару от фарфоровой настольной зажигалки. Жить снова становилось приятно. Он поспешно уселся.

Озбей пригубил бренди и поставил рюмку.

– Мне нравится смешивать напитки, – признался он, закуривая сигару. – Нравится коллекционировать украшения для бутылок и бутылки-сувениры, дорогие графины и палочки для помешивания коктейлей. Но пить я уже не люблю. Не могу захмелеть! То телефонный звонок среди ночи, то выстрел, то сирена... Не могу расслабиться с рюмкой в руке и стать самим собой. Я больше не принадлежу себе, вот в чем дело. – Озбей трагически расширил глаза. – Даже мои ребята уже не те.