— Только не это! — вздохнул землянин. — Кто-нибудь хочет, чтобы я оставался принцем?

Тусклые рубиновые глаза Сафаруса смело встретились с фиолетовыми глазами Деста. «Он и в самом деле самый умный на этой планете…»

— Да ваша же семья, — объяснял он. — Вы для нее — богатство, честь и власть, но не беспокойтесь об этом. Когда я говорю «семья», я подразумеваю прежде всего вашу мачеху — светлейшую Даму-Остроберт. Покойный граф Роланд, женатый на ней вторым браком, погиб в битве у Гаренка. Его супруга, которая была уже немолодой, не смогла дать продолжение роду. Но она воспитала вас как собственного ребенка… Не здесь, в другом месте. Вас послали в Феранцию…

— Во Францию, — машинально поправил Сафаруса Жильбер.

— Да нет же. В милую Феранцию — в страну Лилии…

— Понимаю, — сказал Жильбер, который, однако, понимал все меньше и меньше. — Но я вернулся сюда. Когда?

— Три месяца назад.

— Меня хорошо тут приняли?

— Празднества продолжались тридцать дней, город Триполи был в блеске огней. Никогда прежде в графстве не было ни более прекрасного, ни более щедрого сюзерена. И не было ни одной изысканной области, господин, которая не была бы для вас привычной: вы привели в уныние наших ученых, чьи знания так ограниченны. Вы говорите со всеми послами на их языке и рифмуете поэмы на диалекте французского Прованса. Но вы спешили взять бразды правления, сохраняя власть в руках Остроберт до…

— До момента моего исчезновения, не так ли?

— Совершенно верно, господин. Тогда, на следующий день в соборе Триполи, вы должны были получить корону из рук патриарха Сиона, вашего кузена. Но вы уехали на охоту, и мы было думали, что и погибли.

Жильбер размышлял: «Это проведено так умело и скрытно, к тому же как удобно! Но…»

— Дама-Остроберт отправилась на поиски меня в пустыню, — невольно произнес он. — Она привела меня обратно.

— Да, господин.

— Что-нибудь произошло между этими двумя событиями — моим исчезновением и возвращением?

— Да, господин. Прибыла принцесса Анна.

Он вспомнил миловидную голубую ящерку…

— И речь зашла о законе Салической правды, — добавил собеседник, словно взвешивая каждое слово.

— Какого закона?

— В Феранции, — спокойно объяснил Сафарус, — женщина не может править, и ее отпрыски тоже. Триполи является феодом Феранции. Полагаю… Дама-Остроберт, кажется, забыла это, может быть, подумала, что со смертью правителя можно позабыть о законах. Вы так недолго пробыли в Триполи! А она так тешила себя той мыслью. Но ей об этом все же сказали.

— В случае моей смерти, — спросил Жильбер, входя в роль, — графство должно было перейти?…

— Во владение Его Величества короля иерушалаимского, мой господин. Скорее и по другой причине: вы готовились стать его зятем.

— Я… каким зятем?…

— Вы собирались вступить в законный брак с благородной и очаровательной принцессой Анной де Лузиньян, которая, кстати, активно участвовала в поисках вас.

— Она и в самом деле очень хорошенькая, — сказал Жильбер.

— Слава Богу, вы вспоминаете! — воскликнул мудрец с заметным облегчением. — Однако время не ждет, мой господин; дайте мне только возможность освежить вашу память.

«Очевидно, его специально для этого и направили сюда! Но кто? Анна или Остроберт?» Сафарус между тем продолжал свой рассказ, вскользь упоминая детали.

— Вы видели принцессу, когда проезжали через Иерушалаим. Вы вызвали в ней довольно сильную страсть, на которую вы не ответили взаимностью. Кажется, в свои двадцать пять лет вы устали от всего: вина, благовоний, драгоценностей, игр, славы, богатства. Но больше всего вам надоедают женщины: дочери принцев и придворные дамы, они вас замучили своими любовными письмами. Зубейда из Баодада, чьи научные познания приводят в восхищение сарацинов, написала сборник остроумных и весьма удачных стихов, в которых называет вас «принцем жасмина и ночи», а дочь бальи с Мальты повесилась на решетке вашего окна…

— Какой ужас!

— Не правда ли, мой господин? Такого поступка, сказали бы вы, вполне достаточно для того, чтобы навсегда почувствовать отвращение к женщинам, которые охвачены страстью; вы мечтали о такой, которая была бы Неприступной, Единственной, совершенно другой, и вы проводили в одиночестве часы, превращая день в ночь, скитаясь по зыбучим пескам под звуки теорбы и псалтерионов. Вы гуляли в ваших оранжереях, где растут лилии, видели свое отражение в молочных бассейнах, ощущали запахи и блеск радужной смолы мирры, но оставались в меланхолии. Впрочем, эта болезнь является наследственной в роду графов Тулузы: дочь Раймонда I, Мелиссинда, тоже страдала ею.

Однако, исходя из государственных интересов и высоких соображений, вы согласились пойти навстречу предложению короля иерушалаимского, и был назначен день вашей свадьбы.

— Клянусь Эйнштейном! — воскликнул Жильбер. — У меня, вероятно, было не все в порядке с головой! Каково было состояние моего здоровья?

Сафарус бросил на него обеспокоенный и недоверчивый взгляд:

— Но… Вы были таким же, как и сейчас, прекрасный господин! Я бы сказал, однако, что вы выросли… Может быть, это болезнь роста?

— Послушайте, любезный, — сказал астронавт, — антиземлянин, волшебник… Я не знаю, как вас еще звать. Вас послали ко мне, чтобы вы исполняли обязанности надзирателя, а не для того, чтобы сделать меня сумасшедшим! Вы хорошо знаете, что никакой я не принц-меланхолик Триполи!

— Если Вашему Светлейшему Высочеству угодно оскорблять своего верного слугу, то вы вольны в своем решении. Ученик Гиппократа не будет надсмотрщиком.

— Вы хотите сказать, что я могу встать и покинуть этот дворец? Так ли? Сами понимаете, что нет!

— Но вы покинете его вскоре, — сказал Сафарус успокаивающим голосом. — Разве вы не помните, мой господин, что установлена дата вашей свадьбы и что вы отправитесь в Иерушалаим через пустыню…

— Когда?

— На той неделе, мой господин, которую христиане называют святой, накануне Пасхи…

— Так тут тоже празднуют Пасху?

— Конечно, и их даже несколько для разных религий, и в зависимости от того, кто ты — феранцуз, еврей или византиец…

— Мы находимся… на Анти-Земле IV?

— Да, на Анти-Земле.

— И это светило, — прерывисто задышал землянин, показывая рукой на стрельчатое окно, за которым огненный шар освещал лучами заката фиолетовые скалы и заливал ярко-красным, как кровь, светом небесное море, — это светило, как вы называете его? Мирах? Альферат?

— А как вы хотите, чтобы оно называлось? — спросил ошеломленный Сафарус. — Это Солнце…

Мысли возвращали Жильбера к его кораблю, занесенному песками в Иудейской пустыне, и он приходил в бешенство, сжимая кулаки.

Акклиматизация здесь проходила очень тяжело. Одно дело посетить планету, совсем другое — очутиться на ней и стать ее жителем. Прежде всего надо было определить положение Анти-Земли во времени и в Космосе.

Дест никогда раньше не жалел так о пробелах в подготовке астронавтов: он плохо знал покрытые мраком области прошлого, где археология на Земле была связана только с доисторическим периодом. Сафарус ему очень помог: он рассказал о многих интересных вещах. На планете были Меропа, Феранция, император Священной Римской империи; Верховный жрец управлял церковными делами — 150 лет назад он благословил воинов Тау и те стали бредить захватом Иерушалаима; у неверных в Баодаде правил халиф. Меропа представляла собой отражение европейского континента, а Святое королевство Сион с центром в Иерушалаиме обеспечивало контроль на просторах равнин и плоскогорий Сарацинии. Используя свои расплывчатые, со временем забывшиеся познания в области истории, Жильбер пытался установить время происходящих событий на Анти-Земле IV — что-то совпадающее с периодом веков за восемь-десять до наступления атомной эры.

Еще более ценными были климатические и энтомологические сведения: Дест узнал, что это молодая планета. Он испил ее сладкие и горькие соки. Эта Анти-Земля представляла собой фруктовый сад, где все собирают и употребляют в пищу; ее воздух напоен различными запахами и ароматами, солнце нестерпимо обжигает кожу, от здешних существ волнами исходит жестокость, а их аппетиты и устремления слишком очевидны.