– Старик… Извини – второй час ночи… Ты с кем пил?

– С главным…

– Привет ему! Скажи, что я постоянно о нём помню! Кстати, завтра среда… Хотя нет, среда уже наступила. Приходи, поговорим. К четырём часам… У нас к этому времени заканчиваются все летучки, планёрки… Да! Ты же обещал рассказ, забыл?!

– Принесу рассказ, – вяло протянул я. – Про кепочку…

– Да хоть про тапочки! – и Володя положил трубку.

А я, направляясь в свой закуток, бросил опасливый взгляд в прихожую…

Вы видели, как полыхают в начале лета маленькие крымские маки вдоль железнодорожного насыпи, а то и между шпал, по дороге из Джанкоя в Феодосию? Видели? Вот таким же ясным маковым цветом опять полыхнуло на меня из полутёмной прихожей. И в этой краткой вспышке была улыбка, был смысл, были слова…

Такие примерно… "Держись, Витя… Жизнь продолжается, и будет продолжаться ещё некоторое время. Держись".

КАЗЫ

Домашняя колбаса казы готовится из качественного конского мяса и считается деликатесом. Её добавляют в плов и просто нарезают ломтиками в виде закуски. В Костроме казы пользовалась особым спросом в слободе, население которой принадлежало к потомкам служилых татар, зачисленных в 18 веке в сословие казённых крестьян. Я узнал об этом, когда мне как наименее опытному поручили "организацию борьбы с кражами крупного рогатого скота". Это была второстепенная или даже пятистепенная по важности линия обслуживания, но всё равно я ею гордился. Вопреки упоминанию о рогатом скоте, речь шла всего лишь о кражах лошадей. Их похищали цыгане-конокрады и сбывали в Татарской слободе. После того, как украденная лошадь переступала границу слободы, обнаружить её практически было уже невозможно. Разве что в виде казы.

К делу я отнёсся необыкновенно серьёзно, со всем рвением новообращённого. В плане мероприятий я предусмотрел активную разработку как конокрадов, так и любителей высококалорийного продукта. На выполнение намеченных мною мер могли уйти годы, но в итоге с конокрадством в Костромской области, как мне казалось, должно было быть покончено навсегда. Среди предложенных мною революционных новшеств особое значение предавалось овладению основами цыганского языка. В то время это было достаточно сложным, поскольку до 20-х годов подобных учебников в СССР не существовало, а в последующие на цыганском были изданы в основном переводы речей И.В. Сталина и советских публицистов. Тем не менее через Библиотеку имени В.И. Ленина мне удалось заказать дореволюционное учебное пособие и по вечерам, в милицейском общежитии, я зубрил цыганские глаголы. Мне понадобились также закрытые диссертации соискателей Академии МВД СССР по преступлениям, совершаемым этническими группировками. Что же касается любителей казы, то я предполагал использовать мои весьма поверхностные знания другого языка тюркской группы – полученные в начальной школе в Ташкенте…

Все закончилось внезапно, как это обычно происходит в милиции. В один день, когда во время общегородского праздника было совершено дерзкое убийство, и весь личный состав розыска был брошен на его раскрытие. После этого была кража сейфа из поликлиники, расположенной по соседству с обкомом КПСС… К проблемам краж крупного рогатого скота я так больше никогда и не вернулся.

Тем не менее что-то из той поры, связанной с казы, откликнулось через несколько лет. Я уже работал в Москве на Павелецком вокзале, который цыганки-мошенницы облюбовали для жульничества, известного профессионалам как ломка денег. Мошенница просила выбранного ею в качестве жертвы пассажира разменять крупную денежную купюру, но как только тот выполнял её просьбу, воровка тут же под каким-нибудь благовидным предлогом – например, потому что ей нужны "более мелкие"! – забирала назад свою купюру. Всё происходило быстро, на глазах пассажира, и он обычно не пересчитывал возвращаемые ему "бабки". Лишь потом, когда преступницы и след простывал, выяснялось, что мошенница присвоила большую часть возвращаемой суммы. Случалось, что воровку удавалось задержать, и тогда с десяток её сообщниц устремлялись к дежурной части и устраивали там форменную обструкцию. У мошенницы на руках немедленно оказывался чей-то грудной младенец, иногда его просто перебрасывали через голову стоявшего в дверях сержанта. Младенец начинал кричать, у "матери" не было молока, появлялись какие-то цыганки с бутылочками... Через короткое время с десяток женщин под разными предлогами уже пробирались в помещение, громко кричали, ругались; короче: делали всё, чтобы дежурный не вытерпел и прогнал всех. Бывало, что на пике скандала дежурный вспоминал о моих познаниях в цыганском языке и просил помочь. Я приходил и первые несколько минут лишь безмолвно присутствовал. Я был в штатском. Никто из цыганок не обращал на меня внимания. Подождав, я выбирал одну из женщин, которая кричала громче других, и спрашивал её по-цыгански: "Сыр тут кхарна про лав?" ("Как тебя зовут?") Надо было видеть, что происходило в тот момент в дежурке. На несколько секунд воцарялась мёртвая тишина! Оказывается, когда они откровенно обо всём болтали, кричали всё, что не попадя, и сговаривались, рядом с ними, вот он, находился сотрудник милиции – цыган, который всё слышал! Оглушающая тишина! Однако уже в следующую секунду цыганки бросались ко мне за помощью, искали заступничества, как у своего, у рома! Я не понимал ни слова и поэтому произносил вторую и последнюю фразу из моего небогатого языкового багажа: "Дедума гаджиканес!" Я предлагал обращаться ко мне на ихнем! На русском! "Мало ли что могут подумать мои русские коллеги, продолжи мы общение на своём?!" Цыганки мгновенно понимали двусмысленность моего положения и с этой минуты ко мне апеллировали только на русском и преувеличенно вежливо. В дежурке воцарялся порядок…

Пара фраз на цыганском, правда, другого рода, у меня осталась. Дать их перевод здесь я не рискую. Как-то я адресовал их нескольким гадалкам, громко кричавшим гадости нам вслед. Несколько предложений на их родном языке возымели удивительное действо. И это буквально через минуту после того, как они обкладывали нас отборным российским матом! Это были теперь оскорблённые невинности! "Как нехорошо, начальник!" Увы! Ругательства на чужом языке, даже, если он "великий и могучий", не более, чем сотрясение воздуха. Далеко за примером ходить не приходится: название тель-авивского кафе "Кбенимат". Но это другая тема.

АДВОКАТ

Уголовное дело о крупных хищениях в леспромхозе Генеральная прокуратура мурыжила около двух лет. За это время прошла амнистия, а два десятка арестованных – всё сидели и сидели. И вот день, которого они так ждали, настал. Дело принял к производству Верховный суд РСФСР, назначивший выездную сессию в Костроме.

Суду потребовалось полтора десятка адвокатов, которые могли бы на месяц засесть в процесс. Между тем в области было всего несколько не занятых адвокатов, среди них был и я, потому в Кострому по разнарядке срочно прибыли коллеги из соседних областей. Один из прибывших – известный столичный адвокат, который готов был на всё, лишь бы не участвовать в процессе. Эму это удалось. Он подбил меня и ещё одного коллегу взять на себя защиту двух из трёх выделенных ему подсудимых. Третьего – пожилого бухгалтера – он уговорил напрочь отказаться от защитника.