требования!

Крик передается дальше.

Губернатор. Прошу не делать никаких оповещений. Трейниц (начальнику тюрьмы). Будьте добры... чтобы вещи его вынесли сюда. Начальник тюрьмы (надзирателю). Вещи Джугашвили сюда.

Надзиратель убегает.

Губернатор (Сталину). А вас оповещаю: расследование по вашему делу

закончено. Вас Переводят в другой тюремный замок, где вы будете

пребывать до тех пор, пока не получится о вас высочайшего повеления.

Послышался топот подъехавшей к тюрьме конной сотни.

Владимир Эдуардович, вы возьмете на себя осуществить его перевод? Трейниц. Конечно, ваше превосходительство. Губернатор. А как быть с казаками? Трейниц. Я попрошу сотню отпустить, оставив мне один взвод для конвоя

Джугашвили. Губернатор. Очень хорошо. Ну, я еду. До свиданья, полковник. (Начальнику

тюрьмы.) А вам объявляю строгий выговор. Я застал в замке у вас полное

безобразие. (Удаляется в сопровождении адъютанта.)

Надзиратель выносит сундучок.

Трейниц (Сталину). Извольте следовать. (Начальнику тюрьмы.) Отправьте,

пожалуйста, его к фаэтону.

Начальник тюрьмы делает знак надзирателям. Те выбегают в

подворотню и там становятся цепью под стеной.

Сталин (взяв сундучок). Прощайте, товарищи! Меня переводят! Канделаки (в окне). Прощай! Прощай! Прощай!

Побежал по тюрьме крик: "Прощай!" Один из надзирателей

вынимает револьвер, становится сзади Сталина.

Трейниц. Опять демонстрируете? Сталин. Это не демонстрация, мы попрощались. (Идет в подворотню.) Начальник тюрьмы (тихо). У, демон проклятый... (Уходит в канцелярию).

Когда Сталин равняется с первым надзирателем, лицо того

искажается.

Первый надзиратель. Вот же тебе!.. Вот же тебе за все... (Ударяет ножнами

шашки Сталина.}

Сталин вздрагивает, идет дальше. Второй надзиратель

ударяет Сталина ножнами.

Сталин швыряет свой сундучок. Отлетает крышка. Сталин

поднимает руки и скрещивает их над головой, так, чтобы

оградить ее от ударов. Идет. Каждый из надзирателей, с

которым он равняется, норовит его ударить хоть раз.

Трейниц появляется в начале подворотни, смотрит в небо.

Сталин (доходит до ворот, поворачивается, кричит). Прощайте, товарищи!

Тюрьма молчит.

Первый надзиратель. Отсюда не услышат. Трейниц. А что же там вещи разроняли? Подберите вещи.

Первый надзиратель подбегает к сундучку, поднимает его,

направляется к воротам. Сталин встречается взглядом с

Трейницем. Долго смотрят друг на друга.

Сталин (поднимает руку, грозит Трейницу). До свиданья!

Занавес

Конец третьего действия

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

До открытия занавеса глухо слышна военная музыка,

которая переходит в звон музыкальной шкатулки. Затем он

прекращается, и идет занавес. Летний день. Кабинет

Николая II во дворце в Петергофе. На одном из окон висит

клетка с канарейкой. Музыкальная шкатулка стоит на

маленьком столе недалеко от письменного стола. Николай

II, одетый в малиновую рубаху с полковничьими погонами и

с желтым поясом, плисовые черные шаровары и высокие

сапоги со шпорами, стоит у открытого окна и курит,

поглядывая на взморье. Потом открывает дверь, выходящую

в сад, и садится за письменный стол. Нажимает кнопку

звонка. В дверях, ведущих во внутренние помещения,

показывается флигель-адъютант.

Николай. Пригласите. Флигель-адъютант. Слушаю, ваше императорское величество. (Выходит.)

Входит министр, кланяется, в руках у министра портфель.

Николай (приподнимаясь министру навстречу). Очень рад вас видеть, Николай

Валерианович, прошу садиться. (Пожимает руку министру.)

Министр садится.

А вы портфель сюда... а то вам будет неудобно. (Указывает на стол.)

Министр кладет портфель на край стола. Николай

предлагает министру папиросы.

Прошу вас, курите. Министр. Благодарствуйте, ваше величество, я только что курил. Николай. Как здоровье вашей супруги? Министр. Благодарствуйте, ваше величество, но, увы, не совсем благополучно. Николай. Ай-яй-яй! А что такое? Министр. Последний месяц ее беспокоят какие-то боли вот здесь... в

особенности по ночам... Николай. Между ребрами? Министр. Да. Николай. Я вам могу дать очень хороший совет, Николай Валерианович. У

императрицы были точно такие же боли и совершенно прошли после одного

купанья в Саровском прудике. Да я сам лично, искупавшись, получил

полное физическое и душевное облегчение. Министр. Это тот самый прудик, в котором купался святой? Николай. Да. Министр. Говорят, что были случаи полного исцеления от самых тяжелых

недугов? Николай. Помилуйте! Я сам на открытии видел, как вереницы людей на костылях

(приподнимается, показывает разбитого человека на костылях) буквально

ползли к прудику и, после погружения в воду, выходили, отбрасывали

костыли и - хоть сейчас в гвардию! Министр. Мне остается очень пожалеть, что моя жена не могла приехать на

открытие мощей. Николай. Этому горю можно помочь. Императрица захватила с собой оттуда ведра

четыре этой воды, и мы ее разлили по пузырькам. И если б вы знали,

сколько народу являлось уже к императрице благодарить ее! Я сегодня же

попрошу ее, чтобы она послала вашей супруге пузыречек. Министр. Чрезвычайно обяжете, ваше величество. Только позвольте спросить,

каким способом лечить этой водой? Николай. Просто натереть ею больное место, несильно, а потом завязать

старенькой фланелькой. Недурно при этом отслужить и молебен

новоявленному угоднику божию преподобному Серафиму, чудотворцу

Саровскому. Министр. Сию секунду. Я запишу, ваше величество. (Записывает сказанное

Николаем.) А я ничего этого не знал. Николай. Не удивительно, что помогает затворник угодник божий. А вот там

же, на открытии, мне представили обыкновенного странника. Василий

босоногий. Никогда сапог не надевает. Министр. Неужели и зимой? Николай. Да. Он мне объяснил, что раз уж снял сапоги, то не надо их надевать

никогда. Так вот Владимир Борисович... у него сделались судороги в ноге

там же, в Сарове. Доктора ничем не могли помочь, а выкупаться ему было

нельзя, потому что он был слегка простужен. И вот этот самый Василий,

на моих глазах, исцелил Владимира Борисовича. Велел ему обыкновенные

бутылочные пробки нарезать ломтиками, как режут колбасу, и нанизать на

ниточку. И это ожерелье надеть на голую ногу, предварительно намазав

слюною под коленом. Владимир Борисович пять минут походил с голою

ногой, и все кончилось!

Дунул ветер, шевельнул бумаги на столе. Министр

кашлянул.

Простите, вы боитесь сквозняка? (Поднимается, чтобы закрыть дверь.) Министр. Нет, ради бога, не беспокойтесь, ваше величество! (Закрывает

дверь.) Николай. Что же у вас там, в портфеле? Министр (вынув бумаги). На ваше повеление дело о государственном

преступлении, совершенном крестьянином Горийского уезда Тифлисской

губернии Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Николай. Вот так-так! Крестьянин! Министр. Он, ваше величество, крестьянин только по сословию, землепашеством

не занимался. Он проходил курс духовной семинарии в Тифлисе. Николай. Срам! Министр. Обвинен в подстрекательстве батумских рабочих к стачкам и в участии

в мартовской демонстрации прошлого года в Батуме. Николай. Какая же это демонстрация? Министр (поглядывая в бумаги). Шеститысячная толпа рабочих явилась к зданию

казарм с требованием освобождения арестованных. Николай. Ай-яй-яй! Министр. Толпа была рассеяна войсками. Николай. Были ли убитые? Министр (глянув в бумаги). Четырнадцать убитых пятьдесят четыре раненых. Никола Это самое неприятное из всего, что мне доложили. Какая часть

стреляла? Министр. Рота 7-го кавказского батальона. Николай. Этого без последствий оставить нельзя. Придется отчислить от