Йоры хотят увести меня по следам сохатых, — подумал он и остановил Ваненка. отозвал собак. — Сын Гостя хитрее йоров! На остров нет пути этой ночью! Глядите!

Белая ночь стлала волнующий свет по остекленевшему морю. В белой ночи далеко видна была круглая тень от стада лосей, перебиравшихся за сторожевым через лед. Тень их бежала с быстротой тени облака по белому простору.

Сын Гостя прищурил глаза. Ваненок молчал, но беззвучные губы его были сложены в усмешку. Сын Гостя сжал его руку и крикнул.

— Гляди, слепой щенок! Я вижу лучше сохатого, и я не поведу своего стада в ловушку йоров!

Прищуренные глаза видели далеко. В черных зеркальцах глаз сверкнуло торжество, когда взорванный напором воды ледяной путь загудел, и тень стада исчезла в грудах волн и льда.

— Ты хорошо видишь, — сказал Ваненок, встряхивая руку, замлевшую от пожатия брата, — и я не спорил с тобой! Я готов следовать по твоему пути!

Сын Гостя засмеялся.

— Мы уйдем скоро. Ледяные горы, идущие с океана, запрут лед в проливе и, может быть, завтра путь будет готов!

И ночью шестого дня Сын Гостя впряг оленей, нагрузил нарты, свистнул собак, привязал мать и Ваненка к нартам и погнал оленей на лед. *

Собаки, олени и люди одинаково знали продажную непрочность ледяного моста. Белая ночь без теней и отсветов мерцала бледными звездами с таинственной, как у льда, прозрачностью и хрупким холодком. Оленей не нужно было трогать, они неслись с быстротой ветра, и собаки задыхались, идя рядом с ними.

— Барда! — покрикивал Сын Гостя, заглушая неровное биение сердца и треск под ногами оленей. — Тот, кто умеет ждать, всегда выигрывает! Барда!

Ледяной гул доносился из тумана. Но олени шли ровно, белая ночь раздвигалась от ветра их бега, ледяной путь разматывался бесконечной лентой, и впереди вырезались из ночи туманные громады острова.

Сын Гостя крикнул:

— Земля! Йоры не провели того, кто задушил руками тигра, как собаку. И Кладбище Мамонтов открывает себя счастливым! Барда! Конец пути близок!

Олени приняли крик. Ветер резче забился в лица путников. Тогда издалека, как весенний гром, докатился нежный глухой ропот. Собаки взвыли. Сын Гостя погнал оленей. Грохот катился не быстро, но настигал неотвратимо.

Мать крикнула, как чайка, в высокое небо:

— Старый Никола, помогай нам! Много богов в небе, но ты старше всех] Помоги!

Сын Гостя засмеялся в ответ. Грохот где-то рушившегося пути догонял его, но впереди выдвигались туманные громады острова, и лед крепчал возле берега от предрассветного холодка.

— Йоры не догонят нас, — крикнул он матери, — йоры не успеют сломать пути, хотя бы они лопнули, надувая воду под льдом!

Олени дышали тяжело, заглушая хрипом гул поднимавшейся груди океана. Опасность гнала их вперед. Они вынеслись на берег с быстротою ветра и остановились, не дожидаясь крика якута, точно угадывая конец пути.

Сын Гостя соскочил с нарты и испустил торжествующий крик приветствия.

Ледяные горы, вздымаясь, как волны, гудели, потрясая воздух и насыщая туманом прозрачный рассвет. Сын Гостя ждал недолго, скрестив на груди спокойные руки. Ледяной покров рухнул утром. С острова взвились стонущие чайки и опустились на плещущиеся волны среди колыхавшихся льдин.

Тогда Сын Гостя велел ставить урасу на берегу, а сам отправился в глубь острова.

Оранжевое солнце, всползая за ледяными скалами, поднялось ему навстречу и разогнало утренний туман. Остроухие собаки выпугивали стаи птиц, не боявшихся человека. Собаки искали гнезда, и он вместе с ними выбирал яйца и пил их.

С зеркальных вод озера в розоватом тумане поднялись лебеди и тяжело опустились в густую поросль. Сын Гостя созвал собак и пошел, не останавливаясь более, прямо ка солнце, ища следов жилья и человека.

В полдень он вышел снова к морю и остановился в раздумьи. Собаки, искавшие гнезда, выпугнули взволнованный выводок гусей в крошечном озерце, наглухо поросшем зеленью, и, полаяв в воздух, вдруг заметались по чьим-то следам с веселым визгом и лаем.

Сын Гостя посмотрел на них с изумлением и позвал старого пса. Пес рвал зубами его одежду и звал за собой.

— Что ты нашел, старый пес? — потрепал его волчиную морду Сын Гостя и пошел спокойно за псом. — Йоры не обманут старого пса! Я пойду за твоим чутьем!

Он поднялся за собаками и вышел к реке.

„Реки вымывают кости мамонта, — подумал он, — и не добычу ли мертвого ищут мои псы?”

Собаки метались по берегу, волнуясь, потом решительно за старым псом переплыли поток. Сын Гостя звал их назад— они звали к себе, и в ответ на его угрожающий свист только поджали хвосты, не тронувшись с места.

Обжигаясь ледяною водою, Сын Гостя переплыл реку. Собаки лизнули его продрогшее тело и, не дав одеться, повели за собой. Он согрелся быстро, едва поспевая за ними. Собаки шли вдоль берега весело, не сбиваясь с пути и не ища следов.

„Следы столько же свежи, сколько знакомы, — подумал Сын Гостя и остановился, недоумевая. — Куда они ведут? ”

Старый пес юлил возле его ног и упрашивал идти без боязни. Сын Гостя кивнул головою, сказал коротко: „Ичугей” —и пошел без раздумья: он верил собакам не меньше, чем себе самому.

В сумерки река вывела их к озеру. Сын Гостя осматривал берега наспех, думая встретиться со следом тысячелетней могилы мамонта, но псы шли своей дорогою. Впереди над ложбиной крутился синий дымок. Сын Гостя созвал собак и заставил их идти молча.

В ложбине, поросшей свежим мохом, паслись олени. Юрта струила дым. Земляные стены ее были свежи, и плетеная из прутьев труба ещё не успела вычернеть от сажи и дыма. Тропинка вниз была хорошо утоптана, собаки рвались вперед с нетерпеливым ворчанием. Тогда Сын Гостя смело спустился вниз. Никто его не встретил. Он нагнул голову и вошел в юрту.

Бычьи пузыри, заменявшие стекла окон, пропускали еще достаточно света, чтобы упасть на лицо вошедшего, чтобы выделить черты его из сумрака юрты. Но и яркие языки пламени, лизавшие стены очага, были достаточны для того, чтобы Сын Гостя легко мог узнать наклонившееся над очагом бронзовое лицо Маи.

Она увидела брата и закрыла руками лицо.

— Кого ты боишься? — подошел к ней Сын Гостя и отнял с нежным упреком руки ее от лица. — Разве ты спишь, считая меня тенью твоего сна, а не живым человеком?

Она упала на колени, вскрикнув:

— Тени сна не убивают живых, а ты пришел исполнить закон мести, как твой отец!

Она распахнула грудь и сверкнула глазами.

— Убей меня, потому что я ушла своей охотой из твоего дома!

Сын Гостя поднял ее с земли с суровым презрением и ответил, глядя в ее лицо:

— Я не жил в те зимы, когда мамонты бродили по этому острову, который стал их кладбищем! Зачем же я стану исполнять законы тех, чья жизнь угасает, как языки пламени в твоем очаге, потому что ты не бросаешь в него дров!

Мая подняла на него глаза. Он вздохнул с порывистостью оленя, делающего конец пути, и крикнул, звонко протягивая руку сестре:

— Ты ли это, Мая, моя сестра? Разве не ты завязала в мешке нас, кто путался в твоих ногах, мешая твоему счастью, нас, как волчат в капкане, разве не ты завязала в мешке? Или ты веришь в законы, дряхлые, как тенета, висевшие в тайге бесплодно тысячи зим?

Мая прикрыла веками блеск глаз, точно пряча их от гнева брата.

— Что же ты испугалась теперь. — говорил он с жалостью и гневом, — или муж твой опутал тебя новыми тенетами, такими же дряхлыми, как наши законы, а ты не можешь их оборвать?

Мая подняла голову и ответила гордо:

— Замолчи, господин, потому что трусы и слабые не обнажают груди перед ножом, как сделала я, а прячутся в темные углы, подставляя врагам свои спины! Но разве могла я проникнуть в. твои мысли, спрятанные в твоих глазах под глубокими пещерами лба!

Сын Гостя отвернулся. Сумерки быстро ползли сквозь мутные пленки пузырей, заменявших стекла, но света было много для зорких глаз якута. Он кивнул головой Мае.

— Хорошо! Теперь мы знаем друг друга — пусть будет так. Скажи мне, кто русский в твоей юрте, потому что вот русская одежда лежит в углу, и где твой муж, и почему вы пришли на этот остров из полей тунгузов?