— Несет в Каспий…

Арик так увлекся своими метеорологическими делами, что поначалу не понял серьезности положения.

— Ну и пусть несет, — сказал он.

— Ты что — рехнулся? Это же море! Если что — нас не спасут парашюты, а надувной лодки нет!

Теперь до Артура дошло. Лицо его вытянулось.

— У меня такие любопытные наблюдения идут, — проговорил он с огорчением.

Я тоже не очень-то стремился обрывать полет. Хотелось дожать до конца, пока есть балласт и силы. Конечно, полет над Каспием мог стать гибельным. Ну а вдруг повезет?!

— Давай Семена спросим, — Артур наклонился над дремавшим Сеней.

— Меня не надо спрашивать, — он вдруг открыл глаза. — Я как вы.

— Мы — за!

— А вот начальство будет против.

Как раз в этот момент запиликала станция. Вызывали нас. В штабе, где следили за курсом, тоже увидели, что нас несет в Каспийское море. По всем наставлениям, которых придерживались раньше аэронавты, над морем летать запрещалось. Наставлениям надо верить — они писались кровью. Двое итальянцев рискнули перелететь Средиземное море. Их шар попал в потоки, особенно сильные над водой. Аэронавты боролись как могли, то сбрасывая груз, то стравливая газ. Но стропы не выдержали перегрузок. Гондола оборвалась и скрылась в волнах…

Радистка штаба упорно вызывала меня. Она просила, требовала отозваться. Но я медлил. Артур обвел нас взглядом:

— Так летим или нет?

— Летим! — Я кинулся к рации, отозвался.

И тут же сыпанул сердитый текст: «Немедленно садитесь. Это приказ. Морозейкин».

Ответил: мол, ничего не слышу, понять не могу. Так играл в кошки-мышки минут пять, представляя, какой переполох творится в штабе. Ну а потом выполнять приказание стало поздно. Нас прямехонько выносило в Каспийское море.

С высоты оно виделось плоским и очень далеким. Но когда шар стал снижаться, мы услышали незнакомый гул. Когда плывешь на теплоходе, то ощущаешь удары волн о корпус. Стоя на берегу, мы прежде всего слышим прибойный шелест гальки, грохот подводных камней. Теперь же, когда невдалеке вздымались волны и бросались одна на другую, рев казался неправдоподобно глубоким, как у трубы, звучащей на самых низких басах.

Ни Морозейкин, ни Гайгородов, ни Стрекалис, ни авиационное начальство не добрались до нас. Зато устроила нам выволочку стихия. Ветер то бросал шар к волнам, то подфутболивал вверх. Нас вдавливало в пол, точно прессом. Оболочка подозрительно трещала. Гондолу качало, как шлюпку в бурю. Мы цеплялись за край корзины. Тот же бешеный вихрь, который помыкал нами, трепал и оболочку вокруг аппендикса. Тень от аэростата подскакивала на пенных волнах, какие бывают при жестоком шторме, но выяснить, движемся мы или висим на месте, не удавалось. Оставалось ждать, закрыв глаза, и гадать, чем все это кончится. Все равно мы ничем помочь не могли, и нам тоже никто не поможет.

Истошный вопль подняли животные. Митька метался по корзине, опрокидывая термосы, приборы, аккумуляторы. Прошка взвился к подвесному кольцу и орал, словно с него сдирали шкуру.

Достигнув какого-то невидимого потолка, аэростат валился вниз. Пол уходил из-под ног, выворачивало внутренности. У самых волн гондола с хряском врезалась в тугую прослойку воздуха и снова неслась к небесам. А мы смахивали с лица соленые капли брызг. За это время Сенечка выкинул треть оставшегося в запасе песка.

Основательно намяв нам бока, судьба наконец смилостивилась. Через несколько часов мы обнаружили, что попали в струю западного ветра. Она понесла нас на восток, в сторону спасительного берега.

Показался корабль. Было видно, как он боролся со штормом, работая машинами на полную мощность. От его форштевня расходились волны, похожие на седые усы. Значит, мы не одни. Уж если не спасут, то увидят, как гибли, сообщат… После мы узнали, что этот корабль имел к нам прямое отношение. Поняв, что нас вынесло в Каспий, штаб обратился к морякам Каспийской флотилии за помощью. Те по-военному оперативно послали в море корабль сопровождения.

Вскоре на горизонте показалась фиолетовая полоска суши. Затем появилось нечто вроде фрегата с белыми парусами. По мере приближения ковчег распадался, ширился и развертывался уже стройной флотилией, словно перед баталией. Артур посмотрел в бинокль. Флотилия мгновенно потеряла свою сказочность. Это были не корабли, а строй светлых многоэтажек Шевченко — одного из молодых городов на полынно-солончаковом Мангышлаке.

Шевченко, по существу, был первым городом, над которым мы пролетали днем и могли разглядеть его в деталях. По зеленым проспектам, раздувая белые фонтаны, шли машины-поливальщицы, пролетали «Волги» и «Жигули», автобусы заглатывали на остановках пестро одетых людей. Мы старались угадать, где находятся фабрики каракуля и верблюжьей шерсти, химические заводы, исследовательские институты, но дома скрывала густая зелень. Только вынесенную за город атомную станцию, первую в мировой практике оснащенную реактором, работавшим на быстрых нейтронах, мы узнали по высоким трубам и корпусам из стекла и бетона. От нее уходили высоковольтные опоры к буровым вышкам и эксплуатационным установкам, темневшим островками в желтой пустыне.

У города не было пригородов. Оборвались многоэтажки, исчезла извилистая стена рукотворных насаждений, и потянулись барханы. Освещенные малиновым закатом, они терялись вдали, сливаясь на горизонте с сизыми сумерками.

Во время вечернего радиосеанса Морозейкин спросил, почему не работала рация, когда нас тащило в Каспий? По радиограмме тона не уловишь, но и так было понятно, что начальство переволновалось за нас не меньше, чем мы сами. Пришлось соврать, мол, заменял у приемника конденсатор и связь держать не мог.

Еще Морозейкин поинтересовался, сколько осталось балласта, и разрешил лететь дальше. Артур, наблюдавший за мной, подозрительно спросил:

— Что радуешься, как семеро козлят?

— Жить хорошо, Арик! Мы летим!

— Тогда ужинать — и бай.

— Может, кагору хлебнем?

— Договорились же: после посадки!

…В эту ночь выспаться не удалось. Растолкал Артур. Он дежурил с полуночи до четырех утра. При слабом свете луны его лицо было белым, как у мима:

— Братцы, что-то там происходит…

Чертыхаясь, вылезли из спальных мешков, посмотрели вниз. Темень. Вдруг вспыхнул огонек, промчался бесшумно, точно стрела, и пропал. Следом вспыхнул другой огонь, тоже черкнул метеором по аспидной земле. Стреляют? А где грохот? Может, лазер? В одном месте огненные линии замечались вкривь и вкось. У нас зашевелились волосы.

— Где летим? — Сенечка включил фонарик, посмотрел на карту. — Судя по курсу, Голодная степь… Пожалуй, надо поставить в известность штаб.

— А чем он поможет?

— Ничем, но разъяснит.

— Они же нам не мешают, — сказал я. — Если какие-нибудь маневры или испытания, так уберемся подобру-поздорову и станем помалкивать.

Этот совет не устроил Артура:

— Садись за рацию, работай на аварийной волне!

Работать не хотелось, хотелось спать. Наклонился над рацией, сделал вид, что собираюсь исполнить приказ. Сзади ударил лунный свет. Стоп! Кажется, осенило. Поглядел на луну, вниз посмотрел. Ну, конечно же! Поехали по шерсть, вернулись стрижеными.

— Все-таки удивляюсь я некоторым ученым людям, — начал я с подковыркой. — И глядят, да не видят.

Артур насторожился:

— Ну-ну, продолжай!

— Это же оросительные каналы преображенной Голодной степи. Газеты читать надо!

— Каналы?!

— Попадают в лунную дорожку, отражаются, а тебе мерещится вздор.

Поворчав, я залез в спальник. Однако сон уже не шел. Сквозь дрему слышал, как Артур поднял на вахту Сеню. Наверное, я забылся на каких-нибудь полчаса, слышу — трясет мой мешок уже Сенечка.

— Ну, что еще? — сердито спросил я, поняв, что сон не вернуть, надо вставать.

— Тарелка!

— Да вы спятили?! Одному — лазеры, другому — тарелка…

— Да нет, в самом деле! — Сеня показал глазами на светящийся вдали шарик величиной с горошину, добавил зловеще: — Ей-богу, тарелка!