Вы не можете сказать, что существует ум и существует прошлое — неважно, какой давности это прошлое: несколько дней или десять тысяч лет. И вот мы спрашиваем: может ли ум освободиться от вчерашнего дня? Таким образом, в вопрос включено несколько аспектов, не правда ли? Во-первых, имеется поверхностное осознание. Затем — осознание обусловленной реакции. Далее — постижение того факта, что ум есть прошлое, что ум и есть эта обусловленная реакция. Потом имеется вопрос о том, может ли мы освободиться от прошлого. И все это представляет собой одно целостное действие осознания, потому что здесь нет никаких умозаключений. Когда мы говорим, что ум есть прошлое, это понимание является не словесным выводом, а действительным восприятием факта. У французов есть особое слово для такого восприятия факта: они называют его «констатацией». Когда мы спрашиваем, может ли ум быть свободным от прошлого, кто задает вопрос — не тот ли цензор, не то ли самое «я», которое и есть само это прошлое?

Посетитель: Но разве может ум быть свободным от прошлого?

Кришнамурти: Кто задает этот вопрос? То ли существо, которое представляет собой результат огромного числа конфликтов, воспоминаний и переживаний — не оно ли задает этот вопрос? Или он возникает сам по себе из восприятия факта? Если данный вопрос является вопросом наблюдателя, тогда этот наблюдатель пытается ускользнуть от факта собственного существования, «ибо, — говорит он, — я так долго жил в страданиях, в тревогах, в печали, и мне хотелось бы выйти за пределы этой постоянной борьбы». Если он задает такой вопрос в силу именно этого мотива, его ответом будут поиски убежища в какой-то форме бегства. Человек или отворачивается от факта, или смотрит на него. И вот слово, символ есть средство отвернуться от факта. В самом деле, разве простая постановка данного вопроса уже не является актом бегства? Давайте же осознаем, является или нет заданный вопрос актом бегства. Если да, то это просто шум. Если же здесь нет наблюдателя, тогда существует безмолвие, полное отрицание всего прошлого.

Посетитель: Тут я ничего не понимаю. Как могу я за несколько секунд стереть прошлое?

Кришнамурти: Будем иметь в виду, что мы обсуждаем осознание, что мы с вами беседуем о проблеме осознания.

Есть дерево — и есть обусловленная реакция на дерево, представляющая собой «я» во взаимоотношениях, то «я», которое есть самый центр конфликта. И вот это ли «я» задает вопрос? — то ли самое «я», которое, как мы сказали, является самой структурой прошлого? Если такой вопрос задан не структурой прошлого, не этим «я», — тогда нет и структуры прошлого. Когда же этот вопрос задает сама данная структура, она действует по отношению к факту существования самой себя: она боится себя и действует с целью убежать от себя. Когда же этот вопрос задан не ею, тогда она не действует по отношению к самой себе. Повторим: есть дерево, есть слово, реакция на дерево, которая представляет собой цензора, «я», приходящее из прошлого; и затем существует вопрос: могу ли я спастись от всей этой суматохи, от всех мучений? Если данный вопрос задает само «я», оно благодаря ему увековечивает самого себя.

И вот, осознав это, оно не задает вопроса! Когда налицо осознание, понимание того, что подразумевает данный вопрос, задать его нельзя. Ум совсем не задает такого вопроса, потому что видит ловушку. Понятно ли вам теперь, что все осознание поверхностно? Это и есть то же самое осознание, которое видит дерево.

Посетитель: А разве есть какой-либо иной вид осознания? Разве существует какое-то другое измерение для осознания?

Кришнамурти: Опять-таки, будем осторожны, убедимся со всей ясностью, что мы задаем этот вопрос не под влиянием какого-то мотива. Если здесь есть некоторый мотив, мы снова оказываемся в ловушке обусловленного ответа. Когда наблюдатель полностью безмолвен, — а не принужден к безмолвию, — тогда, несомненно, проявляется некое другое качество осознания.

Посетитель: Какое же действие при каких бы то ни было обстоятельствах возможно без наблюдателя — какой вопрос или какое действие?

Кришнамурти: Еще раз — откуда вы задаете вопрос: с этого берега реки или с того берега? Если вы находитесь на другом берегу, вы не зададите такого вопроса; а если вы находитесь на этом берегу, ваше действие будет привязано к этому берегу, так что остается лишь осознание этого берега со всей его структурой, его природой, со всеми ловушками; и пытаться спастись от ловушки, значит попасть в другую ловушку. Какая во всем этом смертельная монотонность! Осознание показало нам природу ловушки, и поэтому в нем существует отрицание всех ловушек; так что сейчас ум пуст, в нем не содержится ни «я», ни ловушки. Этот ум обладает каким-то другим измерением осознания. Это осознание не осознает своего осознания.

Посетитель: Бог мой, это слишком уж трудно! Вы говорите такие вещи, которые кажутся правильными, звучат, как истина; но я все еще не могу туда добраться. Можете ли вы выразить все это по-иному? Можете ли вы вытолкнуть меня из моей ловушки?

Кришнамурти: Никто не в состоянии вытолкнуть вас из вашей ловушки — никакой гуру, никакой наркотик, никакая мантра, никто, в том числе и я. Никто, а в особенности я. Все, что вам нужно делать, — это осознавать от начала и до конца, не делаться невнимательным в середине осознания. Это новое качество осознания есть внимание, и в таком внимании нет границы, проведенной «я». Это внимание и есть высочайшая форма добродетели, поэтому оно являет собой любовь. Здесь высочайшее понимание; и внимания не может быть, если вы нечувствительны к структуре и природе этих ловушек, созданных человеком.

Посетитель: Я хотел бы по-настоящему знать, существует ли какой-нибудь бог. Если нет, то жизнь не имеет смысла. Не зная бога, человек изобретал его в тысячах верований и образов. Разделение и страх, порожденные всеми этими верованиями, отделили человека от его собратьев-людей. Чтобы избавиться от страданий и зла, вызванных этим разделением, он создает еще новые верования, но попадает в пучину возрастающего смятения и горя. Не зная, мы верим. Могу ли познать Бога? Я задавал этот вопрос многим святым в Индии и здесь; и все они подчеркивали значение веры. «Верь, и тогда узнаешь; без веры ты никогда не сможешь узнать». А что думаете вы?

Кришнамурти: Необходима ли вера для того, чтобы найти? Учиться гораздо важнее, чем знать. Исследование веры есть конец веры. Когда ум свободен от веры, тогда он способен смотреть. Именно вера или неверие связывают; потому что неверие и вера — одно и то же; это противоположные стороны одной и той же монеты. Поэтому мы не можем целиком отбросить положительную или отрицательную веру; верующий и неверующий одинаковы. И когда вера действительно отброшена, тогда вопрос: «Существует ли какой-нибудь бог?» обладает совершенно иным смыслом. Слово «бог» со всей его традицией, с его интеллектуальными и эмоциональными значениями — все это не бог. Слово не есть реальность. Так вот, может ли ум быть свободным от слова?

Посетитель: Я не знаю, что это значит.

Кришнамурти: Слово есть традиция, надежда, желание найти абсолютное, попытка обрести конечное, движение, которое придает жизненность существованию. Таким образом, само слово становится конечным пределом; однако мы можем видеть, что слово — это не вещь. Ум есть слово, и слово есть мысль.

Посетитель: И вы просите меня полностью освободиться от слова? Как могу я это сделать? Слово есть прошлое, это память. Жена — это слово, и дом — это слово. В начале было слово. Слово есть также средство общения, опознавания. Ваше имя — не вы, но все же без вашего имени мне нельзя было бы спросить о вас. И вы спрашиваете меня, может ли ум быть свободным от слова, то есть, может ли ум быть свободным от собственной деятельности.

Кришнамурти: В случае дерева предмет находится у нас перед глазами, и слово относится к дереву по всеобщему соглашению. А вот для слова «бог» нет ничего, к чему оно относилось бы; поэтому каждый человек создает собственный образ того, на что нет никаких указаний. Теолог делает это одним способом, интеллигент — другим; верующий и неверующий — своими различными способами. Надежда порождает эту веру, а затем искание. Такая надежда есть последствие отчаяния, которое мы видим вокруг себя во всем мире. Из отчаяния рождается надежда; и это тоже две стороны одной и той же монеты. Когда нет никакой надежды, существует ад; страх ада придает нам жизненность надежды. Тогда начинается иллюзия. Таким образом, слово привело нас к иллюзии, а совсем не к богу.