За сизой грядой сопок, в которую утыкалось однообразие изрезанной неподвижными реками тундры, неожиданно открывалась равнина, в которой тяжело, как осколок метеорита, лежал город.

Это был именно город, неожиданный, как обратная сторона Луны, и реальный, как Вавилон. Город, сотворенный в безмолвной пустыне из железа и ноздреватого бетона… Словно рука великана оторвала от какого-нибудь Норильска кусок лязгающей и дымящей окраины и швырнула его за Полярный круг. Или посланцы иных миров оставили тут, на краю земли, свой разбитый корабль.

Объятые густым паром башни, плавильные домны, полукилометровые корпуса с горящими на солнце крышами, дома, сиротски жмущиеся к гнилым баракам, булавочные головки торчащих отовсюду наблюдательных вышек, трапеции буровых установок, черные хеопсы отвалов пустой породы по соседству с шахтными строениями, и дороги, дороги, дороги…

Эти дороги нарезали город на микрорайоны, тесные, как китайские квартальчики, и населенные, как улей. Тягачи, УАЗы, тяжелые грузовики двигались по тесным артериям, идущим от железобетонного монстра, ощетинившегося трубами, штангами, лестницами и конусовидными стальными крышами.

Монстр дышал огнем и дымил то черным, то ярко-оранжевым дымом. Вокруг него расположились емкости для нефтепродуктов, ангары и множество гусеничной техники. То там, то здесь крутили носами башенные краны.

Люди-букашки напоминали муравьиное сообщество: их мельтешение занимало все еще свободное от стали и бетона пространство. И энтропия этого сообщества росла. Правда, кое-где муравьиный хаос вдруг вырастал до геометрической четкости механизма, и тогда построенные в колонны люди перемещались по прямоугольникам дворов и неровным заплатам пустошей.

Вслед за ленивыми, как расплавленное стекло, реками в сторону океана тянулись дорожные колеи, уже на горизонте сливающиеся в единый тракт. По тракту шли караваны с грузами, змеились колонны людей – строителей фантастического города.

В самом центре города сквозь тяжелый туманный морок искрился прозрачный купол, взятый в кольцо черными кварталами. Под куполом царил иной, свободный от грохота механизмов и бесконечного труда, мир – что-то голубое и полное света, воспроизводящее здесь, среди вечной мерзлоты, кусочек беззаботной цивилизации, райский сад мечты. Купол играл и светился, как чудовищных размеров бриллиант. Бриллиант счастья среди грязи подневольного труда и холодного мрамора смерти.

Тот, кто смотрел на этот бриллиант во все глаза, на миг терял чувство реальности. Терял, чтобы, очнувшись от наваждения, быть тут же раздавленным ледяной вечностью…

Пульсирующий артериями дорог и шевелящий металлическими щупальцами, город казался гигантским железным гадом. Вдавив свое неподъемное брюхо в нежную зелень тундры, он лежал в угарной дымке смога и мучительно выдыхал из себя языки пламени. Он задыхался.

Казалось, это чудовище должно вот-вот разродиться: с воем выбросить на свет что-то немыслимое, непременно чешуйчато-никелированное, подобное лежащему на столе хирургическому инструменту, лязгающее и тут же расправляющее многочисленные лезвия-иглы. Античеловеческий по своей сути, он непременно должен был питаться этими крошечными людьми, этими букашками, сотнями перемалывая их стальными челюстями и выплевывая лишь жалкие шкурки, как шелуху подсолнечника.

До конца рабочей смены оставалось еще сорок пять минут. Двое корейцев – Пак и Ким – только что отвезли очередную вагонетку с породой к подъемнику и теперь ждали ее возвращения. Наконец вагонетка с грохотом скатилась по крутому уклону и, ударившись о железные башмаки, остановилась.

Ким подошел к вагонетке и достал со дна брезентовый мешок. Опасливо оглядевшись и не приметив никого поблизости, кореец извлек из мешка три аммонитовых патрона. Пак взял из рук товарища взрывчатку и втиснул за брючный ремень.

Проделав это, корейцы покатили вагонетку в забой за новой порцией руды. Нужно было торопиться. Скоро мастер должен был дать сигнал отбоя, а им предстояло еще многое сделать.

За несколько минут до конца смены на пульте в диспетчерской загорелась красная лампочка. Внизу, под землей, что-то произошло.

Тут же раздался телефонный звонок. Из первой штольни сообщили, что в шестом штреке, в районе двадцать второй рассечки, произошло обрушение кровли. Кто-нибудь пострадал? К счастью, никто… Никто, кроме двух косых. Да, насмерть.

Уже через десять минут под землю спустилась комиссия для расследования происшествия, состоящая из представителей администрации, Службы безопасности Объекта, горного мастера и санитара с бесполезным в данном случае чемоданчиком.

– Может, диверсия? – вкрадчиво спросил представитель Службы безопасности. – Попытка косых сорвать добычу? Организуйте людей для расчистки завала. А вдруг это акция? Надо допросить тех двоих, если, конечно…

– На них рухнуло тонн двадцать. Сразу в лепешку! Так что если и акция, то на свою голову, – сказал горный мастер. Он еще раз окинул взором место происшествия. – Ничего не понимаю. Крепь здесь сам проверял! Все вроде было нормально

– Вот именно вроде… Их там было всего двое? – недоверчиво спросил представитель Службы безопасности.

– Да. Двое косых: вагонеточники Пак и Ким. Остальные на месте. Я сделал перекличку.

– Сколько потребуется времени, чтобы расчистить завал?

– Сутки, не меньше.

– Значит, двое суток, – заключил представитель Службы безопасности, разглядывая место обвала. – Чувствуешь, чем пахнет? – вдруг спросил он горного мастера.

– Хотите сказать, был взрыв?

– Похоже на то.

– Да нет. Просто сегодня утром в соседних рассечках производили отпалку, а здесь скопились газы из-за плохой вентиляции. Взрыва никто не слышал. Просто ухнуло. Так бывает, когда обвалится свод.

Представитель Службы безопасности, светя перед собой шахтерской лампой, побродил между огромными кусками породы, пристально смотря себе под ноги, словно надеясь отыскать тела Пака и Кима.

Наконец он сказал горному мастеру:

– Давайте отбой. Всю смену наверх. Как бы только они не взбунтовались!

– А чего им бунтовать? – усмехнулся горный мастер. – В первый раз, что ли?

Комиссия направилась к выходу. Вслед за ними потянулись вагонеточники и проходчики – сплошь азиаты: корейцы, вьетнамцы и китайцы.

Заработал подъемник, и косые отправились на поверхность. Последними поднялись горный мастер с представителем Службы безопасности, снявшим с себя каску и обнажившим блестящую лысину.

– Кинем вам пару косых взамен убывших. Но больше в ближайшее время не ждите. Рабсила сейчас – дефицит! – сказал лысый.

– Это косые-то дефицит? – усмехнулся горный мастер. – Да этого добра в бараках навалом! У нас ведь для такой работы и квалификации никакой не требуется. Тяни да толкай – вот и вся работа!

– Остальные заняты на строительстве. А новый караван с побережья не скоро будет. Говорят, когда навербуют достаточно «материала», тогда и отправят сюда. Загружать трюм наполовину – невыгодно. Себестоимость косого повышается, а проку от него – на все те же два юаня.

– Так мне и женщины сойдут. По три на вагонетку, и хорош! Подумайте об этом…

Минут через двадцать после того, как комиссия и проходчики покинули штольню, метрах в пятидесяти от того места, где произошел обвал, зашевелился черный от пыли и сырости брезент. Из-под брезента выбрались Пак и Ким.

Некоторое время они прислушивались к тишине, потом, убедившись, что одни здесь, направились к выходу, светя перед собой лампами.

У подъема, который представлял собой наклоненную под углом сорок пять градусов шахту с рельсами для вагонеток и стальным канатом, они вытащили из-под ящиков с металлическим хламом заточки и какой-то мешочек. В мешочке оказались «звезды», любимый корейцами вид холодного оружия. Их за две бутылки водки выточил токарь Промзоны. Он был молчалив, как рыба, и корейцы доверяли ему больше, чем остальным русским. Заправив заточки за ремни и рассовав по карманам звезды, корейцы поползли наверх, цепляясь за стальной канат руками в брезентовых рукавицах.