– Точно так! – подтвердил капитан. – Место гибели «Леонардо». А что затевает Клод Перрен? Поднять его хочет?

– Кто его знает! Флаг он держит… Погодите… Вот их информация. Флаг вице-адмирала на легком крейсере «Жанна д'Арк», при нем океанографическое судно-база, новый батискаф «Бретань», ну и корабли охранения, разумеется. Наших там трое, по именным приглашениям. От Академии наук… Николай Михайлович, все это в корне меняет дело. Я сам займусь контактами с военными и с Мининделом. Благодарю вас за оперативный доклад. Спасибо.

Так депеша Игоря-Квадратика продвигалась все дальше, затрагивала все больше разных людей. Уже стучали телеграфные аппараты в Париже, отозвалась база военного флота Франции в Тулоне. Радисты вызывали крейсер «Жанна д'Арк».

Так телеграмма Игоря нашла, наконец, адресата. Эскадра кораблей французского военного флота была как раз на перекрестии сороковой параллели и семидесятого меридиана. И телеграмма пришла вовремя, когда оставалось несколько часов до начала подводных работ.

…Вице-адмирал Перрен в эту ночь не ложился спать. Завтра предстояло погружение, и адмирала мучила бессонница. Он ходил, пристукивая каблуками, с одного крыла мостика на другое.

Легкий крейсер «Жанна д'Арк» лежал в дрейфе, находясь мористее остальных судов эскадры. Их силуэты чернели на фоне светлого западного неба. Горели опознавательные огни, редкими звездами мигая по горизонту. Совсем уже поздней ночью вспыхнули яркие лампы на палубе океанографического судна «Марианна». Началась перекачка бензина в поплавок батискафа. Над морем поднялся столб голубого света – «Марианна» скрестила свои прожектора на палубе «Бретани». В этот момент вестовой пригласил адмирала в радиорубку.

На следующий день, в субботу, Катя неохотно шла на занятия. Раньше она думала, что плохое настроение бывает лишь тогда, когда живот болит или грипп начинается. Но теперь со всей этой кутерьмой убедилась – плохое настроение бывает, оказывается, из-за переживаний. Нет, согласитесь! Столько переживаний сразу – кто бы мог это вынести?

Об этом она размышляла по дороге в школу.

В школе ожидались новые переживания. Предстояло неприятное свидание с Дорой Абрамовной: у нее ведь такой обычай – она приносит результаты контрольной на следующий день. Все равно есть у нее урок или нет – приходит на переменке и отдает листки дежурному, чтобы роздал, а к уроку чтобы все могли разобрать свои ошибки. Ночью она контрольные проверяет, что ли?

Катя тяжело, со вкусом, вздохнула. Еще она обманула вчера Ленку Пирогову. Четыре месяца не виделись, и вот пошла к ней и не дошла…

…Катя миновала толпу первоклашек-второклашек, мелюзги. Обошла двух крошечных девочек в белых фартучках – утренник у мелюзги намечается. Девочки держались друг за дружку пухлыми, младенческими ручками, подпрыгивали и пели: «Какие мы ха-аро-ошии!»

– Хорошие-хорошие! – неожиданно для себя сказала Катя.

Младенцы оторопело посмотрели на нее – такая большая, а разговаривает ласково! Нет ли подвоха?

Катя выдала им по конфете «Барбарис». Это была ее вторая мечта – когда она вырастет и будет сама зарабатывать, у нее в карманах всегда будут конфеты. Угощать она любила. Она себе так представляла, что в карманы лётного кителя конфеты можно укладывать незаметно.

Ладно! Стоит ли будущей летчице огорчаться из-за житейских мелочей? Подумаешь, двойка…

Лена Пирогова как раз подходила к химическому кабинету. Катя решительно догнала ее.

– Ленка, я взаправдашняя свинья! Честное слово, я вчера уж из дому вышла… И вот… Понимаешь? Не дошла. Ты не сердись, Ленка!

– Вообще-то я сержусь, Катька. Ждала-ждала, шоколад берегла…

– «Так ждала, так ждала»! – передразнила Катя.

В прошлом году они с Ленкой много смеялись над Мариан-Иванной, которая приходила жаловаться, что «она его так ждала, так ждала, а он пошел в кинотеатр с этой толстухой, заведующей почтой».

Посмеялись. Они с Ленкой друг на дружку не сердились подолгу.

– Как она, Мариан-Иванна? Все страдает?

– Страда-ает, ох, страдает! – сказала Катя. – Никто не поймет ее превосходных качеств.

– Вот и моих тоже! – сказала Лена.

Шутили они немного натянуто, как бы по обязанности. И Катя сознавала свою вину. Сегодня уже нельзя рассказать Ленке о перемещениях. Вчера она еще не понимала, что «дело государственное». Игорь так вчера глянул на Садова, что Митька съежился весь, будто воздушный шар на третий день после праздников. Нет, он болтать не станет, побоится Квадратика.

В класс они вошли самыми последними. Кое-кто зашумел:

– У-у! Пирогова явилась! Ленка, привет! Пирожок, привет! Как там в Свердловске?..

Анечка Масленникова присела бочком на задней парте – смотрела в сторону. С задней парты плохо видно ее обожаемого вэ-эф. Нечего смотреть тоскливо!.. Предупреждали тебя – место свободно, пока Пирожок не вернется. А вон Шведов тоже смотрит грустными глазами, думает, что Катя не видит. Спохватился, сделал Ленке ручкой… Неужели он раскаивается, красиво подумала Катя и сейчас же запрезирала себя за эту красивость…

В общем, голова у нее шла кругом, вроде бы она два часа крутилась на «гигантских шагах» – не голова, конечно, а ее хозяйка.

И тут вошла химичка, классный руководитель седьмого "Б", Анна Серафимовна. К ней в общем относились неплохо. Звали Ванной Керосиновной, без злости, но с некоторым сожалением. Она не понимала. Дора Абрамовна понимала все, Владимир Федорович – кое-что. Завуч Шахназаров, историк, тоже понимал все, но притворялся, что не понимает. Катя не могла бы объяснить взрослому человеку, что значит «понимать». Например, выпал снег в конце сентября или, наоборот, весной, а дверь на улицу закрыть забыли. И вали, ребята! Кто хлипкий – берегись! Снежки идут разные: и рыхлые, и льдистые – и летят отовсюду, заполняют воздух, как будто дышишь снежками. Дежурные бросают классы и коридоры, в общем, праздник, а звонок-то не ждет… Уже учитель в классе, а мы еще вбегаем, влетаем, гремим партами, и тут начинается понимание. Дора в таком случае сидит за своим столиком и поглядывает, пока все не соберутся. Потом скажет: «Каков снег выпал!», и все заорут, заорут, а она чуток нажмет: «Прекрасно… Яковлева, Гайдученко, Титов, – рекомендую вытереть руки… грязь в тетрадях… лишние неприятности». И все. В классе тихо. Ванна же Керосиновна в таком случае стучит по столу, старается перекричать: «Ти-ихо, тихо! Мол-чать! Садов, сядь немедленно!» и так далее. Не понимает! Каждому ясно, что человек не может остановиться сразу, то есть каждому невзрослому.

Вот и сейчас. Анна Серафимовна поздоровалась:

– Здравствуйте, дети!.. – и увидела Лену. – О, Лена Пирогова вернулась в класс? Поздравляю, Леночка! – Это все как человек, но сейчас же портит свои хорошие слова, добавив неизвестно зачем:

– Между прочим, Пирогова, прежде чем являться в класс, надо было зайти ко мне в учительскую. Ты пропустила почти две четверти!

Ленка сидит изжелта-бледная, всем неловко и стыдно. Может, Ленка все глаза изревела, что отстала и придется быть второгодницей… Шведов говорит вполголоса:

– Ничего, Анн Фимовна, подтянем Пирогову!

Химичка смутно чувствует, что-то не так, и переводит разговор:

– Титов, иди отвечать, что было задано из повторения пройденного.

Титов идет «париться». Они с Садовым действительно кандидаты во второгодники. Пока он вытирает доску, Катя показывает Пирожку в учебнике – повторять было задано соли азотной и соляной кислот.

– Ты в больнице занималась, Ленка?

Ленка кивает.

– Кислоты помнишь? Вызовись отвечать, покажи ей керосин-бензин!

– Гайдученко, не разговаривай! – реагирует Ванна Керосиновна, и возмездие обрушивается на Катину бедную голову:

– Садись, Титов. Два! Опять придется вызывать родителей… Гайдученко, к доске!

Катя начинает бойко:

– Главная соль азотной кислоты – селитра, она встречается только в одном месте на земном шаре, в Чили.