— Не, все не бери, — попросила Марина. — Оставь мне несколько.
По лицу бабца загуляла нехорошая ухмылка.
— Тебе-то за загородкой — новые даст… Поршень твой!..
Марина отрицательно покачала головой, натянуто улыбнувшись. Пациентка вдруг вытащила обе горящие сигареты изо рта и вставила их между пальцев правой руки, изобразив «козу»:
— А как Козя-Бозя ходит… Как зыбаря шурует…
Марина отскочила к стене.
— Стой спокойно! Отойди от меня!
Собеседница грозно надвинулась. Глаза у нее горели нездоровым азартом.
— Ссышь? Соска ментовская… А как нас с тобой — на одну хату!? А как шнифты[7] тебе прижгу?
— Стой спокойно! — вскрикнула Марина. — Стой, где стоишь!
Она неумело заслонилась. Нет! — думала она. Не может быть! Не в психушке, не здесь… Свет померк, остались только два красных уголька — то ли огоньки сигарет, то ли глаза полоумной бабищи… и что-то произошло, громыхнул чей-то ленивый басок: «Э, алё!» — и нет больше врага, корчится у противоположной стены коридора.
Санитар.
Спаситель. Крепко держит эту психопатку — одной лапой за нос, другой — за ухо…
— Чего чудишь?
— Не трогай ухо, дядька! — паниковала та, даже не пытаясь освободиться. — Ухо оставь! Не надо… Людоедик… ну, пожалуйста… только не меня, не надо…
Людоед?!
— Взяла у вас чего? — спросил санитар у Марины.
Женщины на секунду встретились взглядами.
— Не-не. Все нормально. Мы поняли друг друга.
— …еще и нежная… — с бессильной злостью бормотала пациентка, — сука…
Санитар отпустил ее.
— Подбери, — показал он вниз, на раздавленные сигареты. — И марш на отделение.
Через шесть секунд «синей» не стало. В коридоре остались двое. Марина молчала, терзаемая безотчетным страхом. Санитар (Людоед или все-таки нет?) был с виду совершенно нормальным — не слишком-то и крупным, не впечатляющим, если честно. Он сально подмигнул гостье, подбивая клинья под неожиданное знакомство, и явно собрался родить незамысловатый комплимент… но тут из-за угла вылетела начмед.
— Вот вы где?
Маленькое приключение закончилось.
Парни скучали на лестничной площадке возле психиатрического отделения №5. Они могли выходить за пределы поста, и даже имели право выйти на улицу — по согласованию с врачом, — поскольку, во-первых, попали сюда добровольно, и во-вторых, пока не числились больными. Их было четверо, и всем им как раз надо было доказать, что они самые что ни на есть больные.
Парни пытались откосить от армии.
Первый старательно мочился под себя. Второй героически не спал неделями. Третий выдавал себя за гомосексуалиста. Что касается четвертого… язык не поворачивается назвать вслух его гипотетический недуг.
Они покуривали и говорили за жизнь, когда мимо спускались две женщины. Стройненькая, в джинсах и свитерке, была незнакома. Зато другая… другую они знали и боялись. Большая была тетка — и в смысле габаритов, и в смысле власти. Вочеловеченная Администрация.
— Нельзя здесь дымить, — бросила медицинская начальница на ходу. — В наблюдательную палату захотели?
— Всё, уже не дымим…
— Да и не курим мы, а так, ветры пускаем…
Парни проводили взглядами покачивающиеся ягодицы. Собственно, покачивались только те, которые были плотно заджинсованы. Те, что под белым халатом, скорее колыхались, — на них не смотрели.
Явление столь редкого здесь изящества форм вдохновило приятелей сменить тему.
— Спортсменка… — вздохнул один.
— Не, шалава-шалавой… Упакованная только…
— Врачихой идет устраиваться…
— Хорошо бы — к нам, я б её трахнул, — подытожил тот, который числился гомосексуалистом.
На этом их вдохновение иссякло…
…Опять тянулись коридоры, лестницы и лифты.
— Похоже, главный врач меня не очень ждет? — съязвила Марина.
Накипело у нее.
— Ну почему? Федор Сергеевич попросил меня вас встретить. Он пока отсутствует, а у меня много дел. Надеюсь, вы не в обиде.
— У вас что-то произошло? ЧП какое-то?
— Ну почему? Всё в обычном режиме, ничего чрезвычайного.
Не считая чьего-то откушенного уха, подумала Марина.
Они вошли в коридор, интерьеры которого радикально отличались от всего, что было до сих пор. Хороший паркет, мягкие диваны, чистые стекла в окнах. Нормальные двери — без железа. Разве что на окнах обязательные решетки… Остановились перед табличкой: «Ф. С. Конов. Главный врач».
— Так что же с господином Коновым? — осведомилась гостья. — Есть смысл ждать?
— Он может быть в прокуратуре. Или в горздраве. Лично я склоняюсь к тому, что он уже в морге.
— В морге? В качестве кого? — неуклюже сострила Марина.
— Пока не знаем. Замену, во всяком случае, не прислали.
— Все-таки что-то случилось.
— А что с ним случится? — равнодушно сказала начальница медицинской части. — Работа у него собачья. Гоняют от стола к столу, а ты им руки лижи… — она пошла по коридору, оглянулась. — Дождитесь Главного, он хотел вас видеть… — она исчезла за углом.
— Как ему позвонить на мобильник? — запоздало крикнула гостья.
Поздно. Марина осталась одна.
Дверь кабинета была открыта. Внутри обнаружилась секретарша, которая знала о планах господина Конова Ф. С. не больше начмеда.
Что же делать?
Я сошла с ума, констатировала Марина. Медицинский факт. Только сумасшедшая согласилась бы на это задание. Так что здесь мне самое место…
С дальнего диванчика поднялся человек в заношенном спортивном костюме и подошел к ней. Худющий, лысоватый, невысокий, без определенного возраста. Вполне возможно, также и без определенного места жительства. Пациент, одним словом.
— Вечный, — сказал он с достоинством.
— Что — вечный? — напряглась Марина.
— Фамилия моя — Вечный. Паспорт не могу показать, он хранится в приемном отделении. Надеюсь, вы простите меня за то, что я представляю вам сам себя, но исходные данные таковы, что в текущий момент времени у нас нет возможности быть представленными друг другу по всем правилам.
Марина улыбнулась:
— Ноу проблем.
— No problem — no solution. Unfortunately that by no means puts the world system into balance[8]. Это утверждение, если угодно, частный случай второго начала термодинамики… А вас я знаю. Вы — журналист из «Комсомольской правды».
— Вы читаете нашу газету?
— А где еще прочитаешь правду о том, что мнимая часть бытия давно вытеснила вещественную? В ваших статьях, Марина… простите, не знаю отчества… есть математическая точность. Впрочем, выбор прессы у нас в библиотеке небольшой. Подписку на вашу «толстушку» спонсирует ваш же издатель.
А ведь этот чудик здесь не случайно ошивается, наконец сообразила гостья. Что бы это значило?
— О, меня в лицо знают? Я польщена. Жаль, не припомню, где мои фотки публиковались.
— Мое умозаключение основано на косвенных данных. Дело в том, что Федор Сергеич поручил мне опекать вас до его прихода и, в меру моих возможностей, развлекать… вы ведь Марина? — вдруг забеспокоился он.
— С вероятностью девяносто девять и девять десятых.
Человек с фамилией Вечный удовлетворенно покивал:
— Это высокая вероятность. Присядем? (Присели на диван.) Вам был нужен номер телефона Федор Сергеича? Пожалуйста, — он протянул сложенный вчетверо листочек с цифрами…
Через минуту ситуация определилась. «Подъезжаю к усадьбе, — откликнулась трубка. — Простите, что нарушил ваши планы, но сие не от меня зависело…» Прощу когда-нибудь, подумала Марина. Никуда не денусь. Чувство унижения — естественное чувство репортера, к которому привыкаешь, как к перхоти, и которое легко смывается презрением…
— Вам было велено меня развлекать, — обратилась она к странному пациенту. — Ну, так расскажите мне, что тут у вас стряслось. Если знаете, конечно.
Человек чуть не подпрыгнул от возмущения. Знает ли он? Да он все об этой больнице знает — что было, что есть и что будет! Он здесь уже двенадцать лет, из чего с очевидностью следует, что он и вправду в некотором роде Вечный! Он даже не «сохранный» и не «легкий», он давно уже не больной, и живет на реабилитации просто потому, что идти некуда! Здесь его дом! Раньше, бывало, на вахте доверяли стоять… или на воротах — машины пропускал… а сейчас не доверяют. Вохру понагнали. Испортился режим, ужесточился… Очень, очень интересно, похвалила Марина. А теперь — расскажите все-таки, кому и за что откусили ухо?.. Вечный охотно переключился (зашептал, пугливо зыркая глазками по сторонам). Оказалось, кое-кто из больничной администрации сдает кащенских арестантов в аренду одному барыге — картошечку покопать, морковочку, огурчики-ягодки пособирать. Утром увозят, вечером привозят. Санитары — в охране. Чтобы отличить психов от наемных работников, их вместо платков заставляют надевать на головы наволочки. И вот — какая-то дура из вольных захотела себе такой «платок» на сувенир. Поменялась с больной, взамен отдала свой, настоящий. А некий санитар отмороженный, его еще с прошлых случаев Людоедом прозвали, обознался, решил, что это больная. Ну, а то, что с больными можно делать все, что в голову взбредет — не нуждается в доказательствах…