Очередная встреча на улице.

Мак-Кинли. Так куда же мы отправимся сегодня?

М-с Шамуэй. Мне все равно, но… я почему-то ужасно голодна, дорогой! Весь день ушел на беганье по лавкам. Женщины так несчастны, когда у них много лишних денег!

Мак-Кинли. Я тоже толком не позавтракал с утра.

М-с Шамуэй. О, берегитесь, сегодня я разорю вас!

Мак-Кинли. Хотел бы вечно служить вам.

М-с Шамуэй. Вы профессиональный обольститель, мистер Мак-Кинли. Не бойтесь, я люблю слушать про это! Признавайтесь, сколько женских жизней у вас на совести?

Они направляются к такси мимо газетного продавца. Кричащие заголовки на свисающих листах:

“Рекордное ограбление банка. Банкноты в луже крови. Исчезнувший полисмен!..”

М-с Шамуэй. Ни за что не согласилась бы хранить свои деньги в банке. Я считала: это восемнадцатый налет за неполный месяц, а еще неделя впереди.

Мак-Кинли. Деньги и драгоценности лучше всего держать почти на виду… в склянке для крупы на кухне. Естественность — лучшая маска для обмана. Сам я держу их просто под подушкой… а вы?

М-с Шамуэй (уклончиво). Ну, я предпочитаю в разных местах!

Время от времени ею овладевают подозрения; тогда нос у нее становится острей и хищнее взгляд — при вытянутой, удлиняющейся шее. Сидя в ресторане, например, она, по внезапному вдохновению и очаровательно улыбаясь, меняет бокалы. Какое железное терпение приходится с ней иметь, хотя бы и во имя великой цели.

Мак-Кинли. Неужели и в самом деле вы еще не любили ни разу, миссис Шамуэй?

М-с Шамуэй. О, никогда!

Мак-Кинли. Тогда что же связывало вас с мужем?

М-с Шамуэй. Я даже не помню, как случилась наша свадьба: кто-то посоветовал это нам в шутку, и потом вдруг стало поздно. Мы вообще редко виделись с моим супругом, разве только когда соседи собирались играть в покер. Он обожал лошадей и целые дни проводил на конюшне… или уезжал в Европу за своими историческими подковами…

Мак-Кинли. Пардон… за чем, за чем?

М-с Шамуэй. Он собирал всемирную коллекцию подков всех стран, эпох и образцов. Это была его смешная страсть… Даже так и умер с подковой в руке! Ничто не изменилось в моей обстановке, когда я стала вдовой.

Мак-Кинли. Почти невероятно!.. Оставлять дома молодую прелестную жену, чтоб рыскать по свету в поисках старого железа! Бог и должен был наказать его за это. И вам не удавалось задержать его при себе?

М-с Шамуэй. Для чего?

Мак-Кинли (вкрадчиво и благоговейно). Дети! Неужели вам не нравится божественный шум, который производят дети?

М-с Шамуэй. Я никогда не задумывалась об этом. Своих у нас не было, а любить чужих… О, мне всегда казалось это даже безнравственным. Покойный муж подозрительно относился ко всем, кто хотя бы разговор заводил на эту тему. Он говорил, что все выдающиеся маньяки и революционеры в своих кровопролитиях всегда ссылаются на бедствия детей… причем не своих, заметьте, а именно чужих, чужих!

Мак-Кинли. Мне тоже приходилось слышать про существование такой теории: что все простительно во имя детей… даже преступление.

После этого разговора м-р Мак-Кинли почувствовал, что сковывавшие его дотоле цепи религиозных, моральных и иных ограничений стали значительно легче. Несомненно, небесное правосудие уступит ему эту старушку по сходной цене!

Как привередливо, с видом балованного знатока он выбирает сегодня меню и вино!

Мак-Кинли. Простите, у меня так мало времени было изучить ваши причуды, миссис Шамуэй!

На сравнительно близкой эстраде появляется привлекательная, в сверкающей наготе, с довольно двусмысленными жестами танцующая мулатка. Подрагивающая музыка опять смешивается с магической мелодией мечты. Галерея напряженных, совершенно неприличных мужских лиц: “Как бы чего не пропустить!” Один Мак-Кинли смотрит не на девицу, а прежним, бархатным, без всякого выражения, созерцающим взором все в ту же точку на желтой, дряблой шее своей старухи. Медленно наползающий объектив раздвигает на весь экран этот ненавистный квадрат старой кожи — с порами, складками, завитком седых волос. Губы у м-ра Мак-Кинли почти пропадают в волевом нажиме, что позволяет судить, насколько созрело, оформилось одно сокровеннейшее решение у этого мечтателя. Да, он совершит свой роковой шаг, не дрогнув, разве только с содроганием отвращения! Видимо, при таких мыслях человеческий взгляд приобретает почти вещественную тяжесть, — точно прочтя их у своего спутника, миссис Шамуэй с каким-то напряженным лукавством оборачивается к нему.

М-с Шамуэй (после долгого пристального взгляда). Скажите мне, мистер Мак-Кинли… но сперва дайте слово сказать только правду и не отводя глаз!..

Мак-Кинли. О, я готов.

М-с Шамуэй. Признайтесь, о чем таком нестерпимо ужасном вы подумали сейчас?

Ни единая черточка не дрогнула в лице м-ра Мак-Кинли.

Мак-Кинли. Я подумал, что почти всегда мы трагически упускаем подходящий момент уйти из жизни.

Ее глаза щурятся в поиске правильной разгадки.

М-с Шамуэй. Ваше сожаление, Мак-Кинли, распространяется и на меня?.. Мне даже почудилось, что вы хотите немножко помочь мне в этом.

Мак-Кинли (бесстрастно). Оно распространяется на всех. Для себя я уже решил. На днях я навсегда прощусь с вами. (В ответ на ее недоверчивый испуг.) О нет, пока еще не то!.. Я просто решил уйти в сальваторий.

М-с Шамуэй. Что же, это так модно сейчас… как в прошлом веке уходили в монастырь! У меня две ближайшие подруги уже с месяц там. (В раздумье.) Вообще вам нельзя отказать в благоразумии, мистер Мак-Кинли. Конечно, если застигнет большая война, это новые налоги, сборы на калек, даже, говорят, очереди за маслом, как в Европе! (Странная идея загорается у нее в глазах.) А может быть, нам сделать это не откладывая и вдвоем?.. И мы с вами пролежали бы ближайшие триста лет вместе, где-нибудь на дне океана, как влюбленные голубки! Если бы вы согласились, мы могли бы завтра же и записаться…

Ее собеседник печально качает головой.

Мак-Кинли. Это исключено, дорогая миссис Шамуэй. На двоих и чтобы не валяться где-нибудь без присмотра, в дрянной, наспех высверленной норе, — на это нужна сравнительно значительная сумма, а я не смогу реализовать свои ценности в столь короткий срок. Разумеется, если бы вы захотели доверить мне необходимую сумму, я бы мог все оформить завтра же… даже пока вы спите.

М-с Шамуэй. Ну, в таком случае разумнее было бы сходить туда вдвоем!

Мак-Кинли (холодно). Простите… Что вы имели в виду, миссис Шамуэй?

Миссис Шамуэй медлит, двусмысленная саркастическая усмешка змеится по ее губам. Ее, видимо, ужасно возбуждает начавшаяся острая игра. У нее сейчас торжествующие, точечные, ненавистью сверлящие зрачки. Наверно, призраки невинных жертв вот с таким же выражением впоследствии навещают по ночам своих палачей. М-р Мак-Кинли надеется, впрочем, что за двести пятьдесят лет пребывания в целебном кокильоне подобная гадость как-нибудь выветрится из памяти!

М-с Шамуэй. Я думаю, затем хотя бы, что ведь потребуется личное присутствие при заключении контракта… (Пауза.) Между прочим, знаете, какой смешной случай мне рассказала на днях моя компаньонка, мисс Брэйк? Один аферист купил на женины деньги два места в самом роскошном сальватории и, представьте, замуровался там со своей любовницей. Правда, жена кинулась было за ним вдогонку, но где их там найдешь, в этих так называемых безднах непроглядного времени!

Следует поединок взглядов. Едва приметная скорбь разочарования читается в бесстрастном лице м-ра Мак-Кинли.

Диктор. Вот видите, мистер Мак-Кинли, а вы еще колебались, жалели старую чертовку, надеялись обойтись без э того. Среднему человеку трудно добиться удачи в условиях современной цивилизации! Теперь остается только запастись инструментом и засучивать рукава…

Мистер Мак-Кинли торжественно поднимается, складывает на столе салфетку, молча сует под нее очень крупный банкнот и, поклонившись своей даме, печально движется к выходу. Лакей провожает его в благоговейном полупоклоне. М-с Шамуэй кусает губы, она почти несчастна: ей страшно утратить, может быть, единственный в ее бездарном существовании шанс на счастье, которого в конечном счете она так и не узнала никогда. Не столько раскаяние, как боязнь прогадать толкает ее вослед ушедшему м-ру Мак-Кинли.