А в числе употребляемых ими служебных частиц (союзов и предлогов) оказались ясные процентные различия (слоговые типы).

Чтоб не давать очень сложных общих спектров при нанесении этих цифр на графики, я разделил их здесь на предложные, союзные, местоименные спектры и т. д., судя по тому, что они представляют.

Наиболее часто повторяющимися оказались у всех русских авторов предлоги в, на[5]с, почему их графики я и назвал главным предложным спектром. Они даны на рис. 29[6], из которого читатель и без цифр видит по вертикальному ряду чисел, что на тысячу слов у Гоголя предлог в повторился в «Тарасе Бульбе» 23 раза, в «Майской ночи» 15, а в «Страшной мести» 16 раз; предлог на повторился 24 раза в «Майской ночи» и 26 в «Бульбе» и «Страшной мести» и т. д. А когда я соединил эти точки линиями, то во всех (взятых мною совершенно случайно) трёх произведениях Гоголя получились очень сходные ломаные линии в виде острых крыш с ясным преобладанием предлога на над бис (см. рис. 29). У Пушкина же во всех трёх (взятых мною также совершенно случайно) произведениях, наоборот, оказалось, на такую же тысячу слов, сильное преобладание предлога в над предлогами на и с, почти равными по частоте своего повторения.

Рис. 29. Образчики главного предложного спектра. (На 1000 слов.)

Отсюда ясно, что по одному простому взгляду на главный предложный спектр какого-либо произведения Пушкина, по недоразумению приписанного Гоголю, мы заподозрили бы неправильность такого утверждения и сделали бы догадку о принадлежности его Пушкину, хотя ещё и не решили бы этим дела окончательно.

Действительно, сравнивая на нашей графике главный предложный спектр Пушкина с таким же спектром «Малиновой воды» Тургенева (в последней колонке рис. 29), мы видим, что они очень сходны, и потому для отличия Тургенева от Пушкина главный предложный спектр негоден и надо искать других.

Да и вообще нельзя решать вопроса об авторстве по какому-либо одному небольшому спектру, в роде взятого нами и состоящего лишь из трёх членов. Необходимо составить очень длинный многочленный спектр, или несколько коротких, но разнородных по своему содержанию спектров, и это тем более необходимо, что не всякий член спектра абсолютно постоянен у данного автора по частоте своего употребления. Здесь в полной мере господствует закон случайных отклонений от средней нормы, дающей вместо средней частоты употребления вариационную с размахом АВ, который, однако, тем более суживается, чем больше тысяч слов отсчитано нами в исследуемом отрывке, т. е. если при числе N слов (рис. 30) вариационный криволинейный треугольник будет иметь вид АВС, то при числе 2N слов он получит вид A1В1C1, а при большем числе слов его основание ещё больше сузится за счёт вырастающей высоты, так как площадь его всегда одна и та же, если перечислена на промилли (пли на проценты).

Рис. 30. Широкая или узкая вариационная дуга вероятных отступлений многократно повторяющихся фактов от средней нормы, при малом или большом количестве их подсчитанных повторений.

Но и при меньшем числе слов неправильное определение по причине значительной величины вероятной ошибки возможно лишь тогда, когда мы исследуем только три-четыре распорядительные частицы, а при десятке их всегда обнаружится общий характер лингвистического спектра для данного писателя.

Особенно обязательно это для старых авторов рукописного периода, которые не могли десятки раз «исправлять свой слог в корректурах», заменяя другими как раз те распорядительные частицы, которые для них слишком привычны.

Очень интересно отметить, например, что те самые члены главного предложного спектра (в, на, с), которые обнаружили постоянство у Пушкина и у Гоголя, совсем не обнаруживают этого у Толстого, и главный предложный спектр у него является в двух вариациях. Первая (например, в «Смерти Ивана Ильича» и в «Корнее Васильеве») напоминает спектр Пушкина, хотя и с несравненно меньшим числом частицы в (рис. 29), а вторая вариация (например, в «Трёх смертях» и «Трёх старцах») напоминает Гоголя, но с несравненно меньшим числом предлога с.

Здесь является вопрос: отчего зависит это расчленение главного лингвистического спектра Толстого на два типа? Оттого ли, что он сильно корректировал свои произведения и этим сделал свой главный предложный спектр неопределённым, пли те перевороты, которые он переживал в своём мировоззрении и направлении своего творчества, отзывались и на слоге его речи? Конечно, у каждого автора, писавшего более полувека, лингвистический спектр не может оставаться всё время совершенно неизменным. Он должен подвергаться медленной эволюции, как и световые спектры физических тел, изменяющиеся по мере повышения температуры. Однако, у Толстого обе вариации так резко различились на приведённых мною графиках, что наводят на мысль о специальной корректурной обработке автором их частоты, и исследование в этом отношении всех других его произведений является в высшей степени желательным.

Перейдём теперь к другим спектрам тех же писателей в тех же их произведениях. Рассмотрим, например, один из многих возможных союзных спектров (рис. 31). Я взял для его составления, как видно по таблице, сначала союз а, затем союз и, когда он употребляется в выражениях в роде «был и он», «я и знал», т. е. служит не обозначением конца перечня, а чисто слоговой приставкой, вследствие чего я и поставил его в кавычках («и»). Затем я взял тот же союз и в начале фраз, когда он пишется с большой буквы. В спектре Библии этот член дал бы преобладание над предыдущими, а у взятых мною писателей он всегда в минимуме, как видно по его графике. Этот спектр тоже оказался различен у них всех. У Гоголя и Пушкина здесь преобладает слоговое «и», у Толстого же «а»; кроме того, Пушкин отличается от Гоголя почти полным отсутствием библейского предфразного И (как оно употребляется во фразах в роде: «И был вечер, и было утро», «И пошёл Иисус» и т. д.).

Рис. 31. Один из союзных спектров.

Спектр пз наиболее часто встречающихся местоимений: этот, свой, тот оказался уже несоставимым у современных писателей при подсчёте только одной тысячи слов, так как этих местоимений у них оказалось лишь по нескольку на тысячу, а малое количество повторений какого-либо случайного фактора, как известно из статистики, не даёт возможности для вывода в нём закономерностей, благодаря уже отмеченному мною закону случайных отклонений от средней нормы тем более широких, чем меньше взято слов для подсчёта. Для того, чтобы местоименные и другие спектры дали достаточно типичные графики, нужно подсчитать их число по крайней мере среди пяти тысяч слов (а потом разделить полученную цифру на пять, с целыо приведения их к однородности с вышеприведёнными спектрами).

Но, даже и при значительной частоте повторения некоторых служебных частиц речи, могут обнаруживаться, как мы уже видели у Толстого, значительные колебания их числа в различных произведениях того же самого автора, если мы будем брать всего лишь тысячу слов. Образчиком такого неопределённого спектра является, между прочим, и приводимый мною на рис. 32, где я сопоставил отрицательную частицу не с союзом и, в его двух вариациях: первая (и') соединяет между собою существительные или прилагательные имена, вторая (и") – глаголы или пелые фразы. Мы видим, что колебания их числа в различных произведениях у того же самого автора настолько же резки, как и у двух различных писателей. Однако и тут могут найтись авторы, у которых этот спектр обнаружит явное постоянство во всех произведениях.