Интимное это занятие распалило обоих, и, когда Ян был наконец обнажен, он обвил ее своими сильными руками и утонул с ней в подушках. На какое-то мгновение он подумал, не был ли этот любовный акт слишком стремительным, его прелюдией не удовлетворившим ее, но, когда он вклинился между ее ног, она была влажной, мягкой и жаждущей и он погрузился в нее со стоном, закрыв глаза под сверкающей яркостью ее взгляда. Он понимал, что может привязаться к Таунсенд и всему этому больше, чем намеревался, но это мгновенно промелькнувшее в голове предостережение было смыто начисто, когда она руками и ногами обвила его, как свою собственность и прижалась губами к его губам.

Таунсенд отдалась требованиям его тела, пока оба они не стали двигаться вместе в ритме, старом, как само время, напряженно продвигаясь к конечной цели, когда душа и сердце мужчины и женщины сливаются в одно целое, и любовный акт переступает границы чисто физического завершения. И плавно, без усилий, они достигли его.

На подъездной аллее стоял экипаж с чемоданами и коробками, привязанными сзади и на крыше, лошади дрожали и били копытами.

Шел мелкий дождик, окутывая туманом парк и застревая в редеющих волосах Бейли, когда он стоял недвижно – весь внимание – у спущенных ступенек экипажа. Все слуги столпились за его спиной на переднем крыльце дома, в то время как конюхи, садовники и работники стояли полукругом на лужайке. Все они поеживались от холода. На лицах застыло сосредоточенное выражение, ибо никому из них, включая самую юную из судомоек, не хотелось, чтобы миссис Таунсенд навсегда уезжала из дома.

Они, конечно, не хотели провожать ее во Францию, дальнюю страну, которую никто из них никогда в глаза не видал. Только Вильгельмине и Джордану, престарелому слуге сэра Джона, довелось побывать там, но Вильгельмина не любила сплетен, а чванливый Джордан, когда его просили что-то рассказать, только пренебрежительно шмыгал носом и заявлял, что французы совсем погрязли в грехах.

Однако все в Бродфорде знали, – ведь они были слугами, преданными своим хозяевам, чьи надежды, страхи, мечты и разочарования были часто важны для них не меньше, чем их собственные, – они знали, что сэр Джон и леди Кэтрин сильно напуганы неожиданным открытием наутро после свадьбы, что герцог Войн намерен увезти свою молодую жену не в Войн, а во Францию.

Можно было ожидать, что надолго заброшенное шотландское наследство герцога потребует его немедленного внимания, но, по словам Китти, которой предстояло сопровождать свою госпожу во Францию, новая герцогиня принесла в приданое собственность, которую его светлости не терпелось осмотреть.

Их пребывание там не будет постоянным, тем не менее идея их поездки всем была не по вкусу, так как все знали – Бродфорд относился к числу тех немногих домов в графстве, которые получали газеты из Лондона, что Франция – это страна, находящаяся из-за слабости короля на грани анархии, что крестьяне умирают от голода на полях, парижские банки израсходовали всю свою твердую валюту и теперь на грани банкротства, а французскую королеву Марию Антуанетту так все ненавидят, что не исключена возможность покушения на ее жизнь.

Конечно, никто в действительности не верил, что герцог Войн решится увезти миссис Таунсенд во Францию, если бы было хоть малейшее подобие настоящей опасности или сэр Джон и леди Кэтрин не дали согласия на это. И нужно было только посмотреть на миссис Таунсенд, чтобы увидеть, что она вполне согласна сопровождать своего мужа, куда бы он ни пожелал, независимо от того, считает она ситуацию опасной или нет, а было ясно, что это не так.

В этот момент парадная дверь отворилась, и показалась Таунсенд. На ней было темно-зеленое дорожное платье, плащ того же цвета и шляпа с перьями, которая придавала ее зачесанным кверху волосам медовый блеск. Ее щеки покраснели от холода, а глаза сверкали, когда она прильнула к руке отца. Она ходила среди слуг, прощаясь с каждым в отдельности. Со слезами на глазах Таунсенд попрощалась со всеми родными, хотя и очень старалась не плакать, а в сердце была ноющая пустота, которой она никогда прежде не испытывала. Возможно, она взрослеет, и именно это имела в виду Кейт, когда сказала, что жизнь причинит ей немало сердечной боли, когда она станет женщиной.

Китти уже ждала в экипаже, выглядывая из окна и беззастенчиво флиртуя с грумом. Ян в отороченном мехом плаще сидел верхом на одной из охотничьих лошадей сэра Джона дальше по аллее. Он крепко держал поводья, а рослый конь гарцевал и нетерпеливо бил землю копытами.

– Ступай, – шепнул сэр Джон на ухо Таунсенд. – Твоему мужу не терпится двинуться в путь.

Братья стояли тесной группой около Кейт на ступенях, и Таунсенд оглянулась, чтобы взглянуть на них в последний раз, прежде чем Бейли поможет ей сесть в экипаж.

– Ты не замерзнешь? – заботливо спрашивала Кейт.

– Уже почти июнь, – ответил за дочь сэр Джон.

– Чем дальше на юг, тем лучше будет погода.

– Ты захватила микстуру от лихорадки и сердечные лекарства, которые я тебе дала? – Таунсенд кивнула. Никто из них не знал, есть ли у французских докторов необходимые лекарства, а Ян только рассмеялся, когда Таунсенд спросила, взять ли ей их с собой. Тем не менее она попросила Лурда составить список тех лекарств, которые, по его мнению, могут ей понадобиться, и отнести в одну из комнат, где Констанция и Пикль упакуют их.

– Смотри, не возвращайся домой с развязными лягушачьими манерами, – предупредил Геркуль.

Таунсенд в ответ показала ему язык. Твердо решив не плакать, она быстро забралась в экипаж и откинула голову на подушки.

Бейли захлопнул дверцу, и экипаж покатил по аллее. Огромный конь Яна галопом последовал за ним. Миновав ворота, где Вильям Бит, главный садовник Бродфорда, оторвавшись от прополки, выпрямился, чтобы приветствовать их, экипаж повернул на дорогу в Кинг-Линн, и родной дом и люди, машущие на парадном крыльце, быстро исчезли из виду.

– Ну, ну, мадам, – утешала Китти, – не надо плакать. Мы вернемся домой прежде, чем вы успеете соскучиться по ним. И у вас есть муж, чтобы заботиться о вас, не так ли?

Таунсенд села и вытерла глаза, чувствуя себя лучше от этой мысли. Да, верно, теперь у нее есть Ян и новая жизнь с ним, которая обещает быть безмерно увлекательной. Даже зная, что Китти видит, она не удержалась и подняла штору, чтобы взглянуть на мужа и убедиться, что он рядом. И он действительно скакал легким галопом чуть позади и справа от кареты. Он улыбнулся Таунсенд, заметив ее лицо в окне. Ветер бросил прядь волос ему на бровь и окрасил румянцем высокие, резко скошенные скулы, и Таунсенд почувствовала легкий трепет, когда их взгляды встретились.

Китти, которая следила за этим с противоположного сиденья, не сдержала вздоха.

– Как вы счастливы, – мечтательно проговорила она и тут же закрыла рот рукой и покраснела. Позволить себе такое высказывание по отношению к госпоже было в высшей степени неприлично, но она была не в силах удержаться. К ее облегчению, Таунсенд просто рассмеялась, и ее юное лицо вспыхнуло от удовольствия. Она сознавала, что была самой счастливой девушкой во всей Англии.

Был почти полдень, когда экипаж остановился перед придорожной гостиницей, находившейся на несколько миль к северу от древнего торгового города Эли.

Здесь надо было сменить лошадей и оставить коня Яна, которого, согласно предварительным распоряжениям, следовало засветло доставить в Бродфорд. Дальше герцог должен был ехать в экипаже, так как дорога между Эли и Лондоном была достаточно ровной, чтобы быстро добраться до Грейсвенда. Там их ждал корабль, на котором они переправятся через пролив в Кале.

Таунсенд вышла в холодный, продуваемый ветром двор гостиницы одна. Китти, которая всю дорогу от самого Бродфорда страдала от тряски, сидя спала в экипаже. Ян стоял с кучером у дверей конюшни, наблюдая за лошадьми. Таунсенд подняла воротник плаща и пошла в противоположном направлении, радуясь возможности подышать свежим воздухом и размять затекшие ноги. Не обращая внимания на моросящий дождь, она медленно шла по дорожке мимо столовой, откуда до нее сквозь тяжелые ставни донесся горячий, аппетитный запах еды. Желудок дал о себе знать. Может, ей удастся уговорить Яна поесть, прежде чем ехать дальше?