Робин говорила очень нежно и все время ему улыбалась. Она даже просила у него прощения.

– Ты не представляешь, Руд, что ты для меня значишь. Мне кажется, что я в тебя влюбилась. Но я еще не вполне уверена – люблю ли я тебя, или люблю брата Героя-Солнце. Для меня ты больше, чем простой мужчина. Во многих отношениях ты как полубог. Ты родился восемьсот лет назад и был в таких далеких местах, что от одной мысли об этом дух захватывает. Мне кажется, что даже днем вокруг тебя сияет ореол. Но я – девушка порядочная. Я не могу себе этого позволить – Колумбия знает, что хочу – даже с тобой. Пока не буду знать точно… Я понимаю твои чувства сейчас. Почему бы тебе завтра не зайти в храм Готью?

Черчилль не понимал, о чем это она говорит. Единственное, что его волновало – не обидел ли он ее чем-то так, что она больше не захочет его видеть. Его к ней тянуло не только вожделение. В этом он был совершенно уверен. Он полюбил эту красивую девушку. И желал бы только ее, будь у него даже дюжина женщин.

– Давай вернемся, – предложила Робин. – Боюсь, у тебя испортилось настроение. Я сама виновата. Не надо было с тобой целоваться. Но мне так хотелось.

– Значит, ты на меня не сердишься? Что ж, я снова счастлив.

Когда они подошли к лестнице, ведущей с причала наверх, он остановил ее.

– Робин, а сколько пройдет времени, когда у тебя появится уверенность?

– Завтра я собираюсь в храм. Смогу сказать, когда вернусь.

– Ты хочешь попросить совета? Или что-то вроде этого?

– Я буду молиться. Но это не главное, ради чего я собираюсь посетить храм. Я хочу, чтобы жрица меня проверила.

– И после этой проверки ты узнаешь, хочешь или не хочешь выходить за меня замуж?

– Да нет же. Прежде, чем решиться выйти замуж, я должна гораздо лучше узнать тебя. Нет, я хочу пройти проверку, чтобы узнать – можно мне или нет ложиться с тобой в постель.

– Что же это за проверка?

– Если ты не знаешь этого, то тебе и беспокоиться незачем. А мне станет известно завтра…

– Что известно?

– А то, что можно будет перестать себя вести так, будто я еще девственница.

Лицо ее зарделось в экстазе.

– Я узнаю, ношу ли я под сердцем дитя Героя-Солнце!

Утром того дня, когда Стэгг должен был возглавить шествие в направлении Балтимора, пошел мелкий дождик. Стэгг и Кальторп отсиживались под широким навесом и для согревания прихлебывали теплую белую молнию. Стэгг был недвижим, как статуя, пока ему, как обычно по утрам, подкрашивали половые органы и ягодицы, поскольку за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девушек, вся работа которых заключалась в ежедневном наведении лоска на Герое-Солнце. Кальторп, обычно много говоривший для поднятия духа Питера, был также угрюм.

Первым нарушил молчание Стэгг.

– Ты знаешь, Док, прошло уже десять дней, как мы покинули Фэйр Грэйс. Десять дней и десять городов. Пора нам разрабатывать план побега. По сути, если мы все еще остаемся теми же людьми, что были прежде, то нам давно уже надо было бежать в леса, подальше отсюда. Но думать об этом я в состоянии только утром, а по утрам я настолько разбит и опустошен, что ничего стоящего не могу придумать. К полудню же ничего не стою. Я себе нравлюсь таким, какой я есть!

– А я неважный тебе помощник, не так ли? – отозвался Кальторп. – Я напиваюсь вместе с тобой и утром настолько сдаю, что могу только разве гладить собаку, которая меня кусает.

– Ну, а что получается из-за этого? Ты понимаешь, ведь мне до сих пор ничего неизвестно о том, куда меня ведут, и что со мною будет в конце пути. Я даже не знаю по-настоящему, кто же такой Герой-Солнце!

– В основном, тут я виноват, – тяжело вздыхая, произнес Кальторп и пригубил водку. – Мне никак не удается собраться с духом.

Стэгг посмотрел на одного из своих стражников, стоявшего у входа в ближайшую палатку.

– Хочешь, я припугну его, что сверну ему шею? Может быть, он тогда расскажет все, что мне необходимо знать.

– Попробуй.

Стэгг поднялся.

– Подай мне плащ, пожалуйста. Не думаю, что они станут возражать, если я буду в плаще, пока идет дождь.

Говоря так, он имел ввиду случившийся вчера инцидент, когда он натянул юбку и намеревался поговорить с девушкой в клетке. Прислужницы были потрясены этим и позвали стражу, которая окружила Стэгга и, прежде чем он успел выяснить, что же их так возмутило, один из стражников сорвал с него юбку и убежал с нею в лес.

В тот день он уже больше не показывался на глаза. Но урок Герою-Солнце был преподан. Ему все это время полагалось демонстрировать своим почитателям все великолепие своей наготы.

Теперь Питер завернулся в плащ и побрел босиком по мокрой траве. Стражники вышли из своих палаток и последовали за ним, не отваживаясь подойти ближе.

Он остановился перед клеткой. Девушка подняла на него глаза, затем отвернулась.

– Можешь, не стыдясь, смотреть на меня, – горько произнес Стэгг. – Я одет.

Ответа не было Тогда он взмолился:

– Поговори со мною, ради бога! Я такой же пленник, как и ты! И клетка у меня ничуть не лучше!

Девушка обхватила руками прутья и прижалась к ним лицом.

– Ты сказал «Ради бога»?! Что это значит? Что ты тоже из Кэйсиленда? Не может этого быть. Ты говоришь совсем не так, как мои соплеменники. Правда, ты не говоришь и на Ди-Си. Не так, во всяком случае, как остальные. Скажи мне, ты – почитатель Колумбии?

– Помолчи немного, я все тебе объясню. Главное, что ты, слава богу, заговорила со мною.

– Ты опять помянул имя божье. Значит, ты не почитаешь эту гнусную суку-богиню. Но если это так, то почему ты Рогатый Король?

– Я надеюсь ты кое-что мне разъяснишь. Если не сможешь, то хотя бы расскажи о других вещах, интересующих меня. – Он протянул ей бутылку. – Может быть, выпьешь?

– Мне бы хотелось, но я не имею права брать из рук врага. И у меня нет уверенности, что ты не враг.

Стэгг понимал ее с большим трудом. То, что она употребляла достаточно много слов, похожих на слова языка Ди-Си, давало ему возможность ухватить основную мысль сказанного. Но произношение, особенно гласных, не такие, как в языке Ди-Си.

– Ты разговариваешь на Ди-Си? – спросил он. – Мне трудно разбирать язык твоего Кэйсиленда.

– Я неплохо владею Ди-Си, – ответила девушка. – А какой твой родной язык?

– Язык американца двадцать первого века.

У нее перехватило дыхание, большие глаза сильнее округлились.

– А как это может быть?

– Я родился в двадцать первом веке, 30 января 2030 года нашей эры. Это должно составлять…

– Не стоит утруждаться, – ответила девушка на его родном языке. – Это будет… гм… Так, первый год – это 2100. Значит, ты родился в 70 году до Опустошения, по стилю, принятому в Ди-Си. Мы у себя в Кэйсиленде пользуемся старым стилем. Только не все ли равно по какому стилю.

Питер наконец перестал на нее пялиться и произнес:

– Ты говоришь на английском языке, очень близком к языку 21 века!

– Да. Обычно только жрецы могут, но мой отец – человек состоятельный. Он направил меня в Бостонский Университет, и я там изучала церковно-американский.

– Ты хочешь сказать, что его употребляют при богослужениях?

– Да. Латынь пропала во время Опустошения.

– Мне кажется, нам надо выпить, – предложил Стэгг. – Ты первая.

Девушка улыбнулась и ответила:

– Мне многое не понятно из того, что ты сказал, но я все равно выпью.

Он просунул бутылку между прутьями.

– До сих пор я знаю только твое имя. – Мэри из Маленького Рая Кэйси. Но это все, что мне удалось вытянуть из моих стражников.

Мэри возвратила бутылку.

– Вот замечательно! А то у меня давно уже пересохло горло. Ты сказал, стражники? Разве тебе нужна стража? Я была уверена в том, что все Герои-Солнце – добровольцы.

Стэгг пустился в длительный рассказ о себе. Однако вдаваться во все подробности у него не было времени, хотя по выражению лица Мэри можно было заключить, что она понимала не более половины из рассказанного. И время от времени ему приходилось переходить на Ди-Си, так как было очевидно, что хотя Мэри и изучала церковно-американский, владеть им свободно она не могла.