Почти полное отсутствие интереса к драгоценным металлам основной массы населения, так поразившее испанцев, убедительно засвидетельствовало, что и золото и серебро также не стали всеобщим эквивалентом обмена в Тауантинсуйю.
Таким образом, можно утверждать, что объективные условия, в том числе природного характера (отсутствие животных, которые могли бы стать домашним скотом), затормозили этот исторически неизбежный процесс.
Что же касается второго из указанных нами обстоятельств, то в Тауантинсуйю были рабы; их называли, как уже говорилось, янаконами. Но число янаконов было настолько мало, что нет никаких оснований говорить об их влиянии на характер производственных отношений в царстве сынов Солнца. Судите сами: что могут изменить три или пять тысяч янаконов в государстве с населением в несколько миллионов человек?
Вместе с тем именно наличие янаконов служит неопровержимым доказательством того, что институт рабства как таковой был известен инкам и, следовательно, само рабовладение не может быть исключено из общественных и экономических отношений инкского общества как некий чуждый ему по духу или природе элемент.
Но рабовладельческого общества без рабов не бывает — таков, казалось бы, логически безупречный вывод. Однако не будем спешить, ибо в случае с Тауантинсуйю этот бесспорный вывод оспаривает сама социально-экономическая действительность.
Да, в Тауантинсуйю не было рабства в классическом понимании этого общественного явления. Уточним, не было индивидуального рабства, которое лежало бы в основе производственных отношений Тауантинсуйю. Вместо него в роли "коллективного раба" оказалась община, та самая община, которая составляла основу всей экономической и политической жизни гигантского государства икков.
Как нам представляется, при инках община отнюдь не выступала «вместо» индивидуального раба. Скорее наоборот, в Тауантинсуйю можно было наблюдать процесс высвобождения пуреха-общинника из общины — "коллективного раба" и его превращение в раба индивидуального, классического, первыми «ласточками» этого и были янаконы.
Более того, если взять инкскую модель развития раннеклассового общества, то становится очевидным, что коллективное рабство общины не заменяло, а предшествовало индивидуальному рабству того же общинника. В самом деле, откуда, кроме как из общины, было появиться в раннеклассовом обществе рабу? Именно общинник, вырванный тем или иным образом из общины, становится рабом.
Однако этот исторически неизбежный процесс в условиях Тауантинсуйю все еще не принял всеобъемлющего характера. В его развитие, насколько мы можем судить, вмешался субъективный фактор, а именно общинная политика клана правителей. Ведь инки, как правило, не разрушали даже завоеванную ими вражескую общину, которая в иных условиях становится главным поставщиком пленников-рабов. Как и чем это было вызвано, можно лишь догадываться (естественно, опираясь на общие законы развития человеческого общества), но сам факт сохранения чужой общины и в известной степени ее укрепления не вызывает сомнений. Можно утверждать, что в дальнейшем такая общинная политика потерпела бы крах, но в тот конкретный период истории именно она составляла суть всей экономической и политической деятельности инков.
Вот почему община-айлью не просто могла, но и должна была стать главным орудием эксплуатации основных масс населения Тауантинсуйю. Так оно и было. Поражает абсолютное бесправие именно общины, а не общинника. Оно столь же велико, сколь неограниченна была власть клана инков из Куско.
Разрушение традиционных связей айлью и ее прямое подчинение клану правителей делало ее беспомощной, беззащитной перед верховной властью. Одним из наиболее эффективных и могучих средств осуществления такой политики стало насильственное переселение отдельных общин, а иногда и целых народов.
Инки проводили активную общинную политику. Их стремление обособить, изолировать и подчинить непосредственно себе каждое айлью вполне естественно уживалось с защитой общины от возможного распада. Создается впечатление, что сыны Солнца испытывали к общине особое доверие. Они сами относительно недавно отошли от младенческой поры своего общественного развития и только с приходом в долину Куско получили возможность приступить к созданию раннеклассового общества.
Однако их соседи, вскоре ставшие подданными сынов Солнца, например царство Чиму, уже давно прошли этот этап и накопили значительный опыт классовых антагонистических отношений. Инки не могли этого не заметить и не заинтересоваться им. А мы знаем, что сыны Солнца не были разрушителями, они скорее заимствовали все то, что могло укрепить их власть. Вот почему (предупреждаем, что это всего лишь грубо начерченная схема, требующая множества уточнений и детальной разработки) в Тауантинсуйю как бы столкнулись, слились вместе старые общинные порядки, сохранившиеся от более раннего исторического периода, и новые (во всяком случае, для самих инков) раннеклассовые антагонистические отношения, проверенные и отработанные другими царствами этого региона.
Называть индейскую общину при инках коллективным рабом нам дает право ее полнейшее, абсолютное бесправие, не увидеть которое просто невозможно. Мы знаем также, как у инков решался вопрос владения пахотной землей, — сами сыны Солнца устанавливали и определяли наделы-марки, которыми «владела» община или селение. Границы между царствами и провинциями после их захвата инками также устанавливались правителями из Куско.
Тот факт, что нарушение установленных инками границ каралось самым суровым образом, вроде бы свидетельствует в пользу того, что земля, выделенная общине или царству, становилась их собственностью. Но мы уже говорили, что это было не так. Добавим, что институт митмака в еще большей степени, чем при азиатских формах собственности, укреплял за "объединяющим началом" (по Марксу) право собственности на землю. Более того, митмак фактически абсолютизировал это право Куско, в результате чего айлью было лишено возможности выступать даже в качестве "наследного владельца" землей, хотя "в условиях восточного деспотизма и кажущегося там юридического отсутствия собственности, — писал Карл Маркс, — фактически в качестве его основы существует эта племенная или общинная собственность…".
Вот почему в созданном инками обществе мы наблюдаем противоположное явление: клан инков как "объединяющее начало" Тауантинсуйю с помощью митмака лишал общину даже иллюзии собственности на землю, поскольку Куско в любой момент по своему усмотрению мог переселить айлью в угодный для инков район царства. Пользование общины выделенной ей землей имело еще одну особенность, на которую нельзя не обратить внимания. Мы имеем в виду ежегодный передел наделов общинников, формально он был связан с необходимостью изменять размеры семейных топу, поскольку менялся численный состав пурехского двора. Однако нам представляется, что передел топу имел и иное и не менее важное значение. Попытаемся объяснить его смысл.
Оседлость населения и земледелие — явления, взаимно обусловливающие друг друга. Возможность обрабатывать из поколения в поколение один и тот же участок пахотной земли неизбежно порождает ощущение права собственности на него. Ежегодное перераспределение топу как раз и было направлено против подобных "частнособственнических" настроений. Оно создавало у общинника ощущение своей полнейшей зависимости от общины и от верховной власти, которая и являлась настоящим владельцем единственного источника существования пуреха — земли. Таким образом, в условиях Тауантинсуйю не было даже той юридически не оформленной, хотя и традиционно сложившейся общинной собственности на землю, которая имелась, как указывает Карл Маркс, в условиях восточного деспотизма.
Лишив общину права собственности на землю, правители Тауантинсуйю предпринимали все, в том числе и самые дорогостоящие, меры, чтобы община располагала необходимым количеством земли, пригодной для возделывания сельскохозяйственных культур. Напомним, что почти повсеместно в Тауантинсуйю строились насыпные террасы, проводились оросительные каналы, широко использовалось удобрение птичьим пометом, для чего была организована охрана знаменитых птичьих островов в Тихом океане, а само гуано распределялось под строжайшим контролем властей. Существовали специальные семенные фонды, и в случае неурожая или иных природных катастроф делалось все возможное, чтобы от голода не погиб ни один общинник-пурех и члены его семьи.