— Меньше, чем я думала, и я просто чувствовала… Что ускользаю.

— Да.

— Вот почему мне не так страшно. То есть умереть. Это было… Умиротворяюще, — улыбка растянула уголки его губ. — Что?

Он взглянул на меня, уронив руку:

— То, как я убиваю людей, не несёт для них умиротворение.

Я дёрнулась подальше от него, разбрызгивая воду за бортики ванны.

— Зачем ты так говоришь?

— Что говорю?

— Зачем ты сказал это мне? Ты не убьёшь меня спокойно? Или…

— Ох, я вообще тебя не убью, — произнёс он, приподняв брови, будто удивлённый моим выводом.

— Но ты убиваешь других. Пытаешь их.

Он грустно улыбнулся и выжал горячую воду на моё плечо. Мочалка казалась грубой на моей коже, и я захотела, чтобы его рука вернулась обратно, как бы сильно не ненавидела это желание.

— Я же говорил тебе, котёнок: те мужчины, которых я нахожу, — нехорошие. Мне необходимо убивать, и если кто и должен умирать, то хорошо, что это они.

Я опустила взгляд на запястья. Белый шрам почти светился на фоне раскрасневшейся от жаркого пара коже.

— Ты задумывался об этом? — тихо спросила я. — О самоубийстве?

— Убить себя? — он громко рассмеялся, и этот звук эхом отразился от плитки ванной. Это была такая странная реакция, но его смех вынудил меня рассмеяться вместе с ним, таким он заразительным был. — Боже, нет. Это ненормально.

— Ненормально?

— Я не осуждаю, — произнёс он, разводя руками. — Это просто ненормально.

Я с трудом моргнула. Его реакция застала меня врасплох.

— Не могу поверить: серийный убийца думает, что я ненормальная.

— Прими это как комплимент. Большинство людей такие же, как я: мы наслаждаемся жизнью. Ну, или, по крайней мере, не хотим, чтобы у нас её отобрали. Думаю, это редкость.

— Я не… Не…

— Не волнуйся, котёнок, — произнёс он, улыбаясь. — Но ответь на другой вопрос для меня, пожалуйста. Заключим сделку, если захочешь.

— Конечно, — ответила я, недоуменно качая головой.

Казалось безумным, что серийный убийца смеётся надо мной из-за попытки убить себя. Опять же, касательно этой ситуации не существовала ничего, что не являлось бы безумием.

— Скажи мне, котёнок, — проговорил он, всё ещё дерзко улыбаясь мне, — почему ты пыталась убить себя?

Гейб.

Её тело было восхитительным. От воды её кожа окрасилась в бледно-розовый, а щёки залились румянцем в белой дымке воды. Она послушно держала руки по обе стороны ванны, бинты же парили в нескольких дюймах от воды. Я всё время ждал, когда же её руки случайно соскользнут в воду, но они так и не сдвинулись с места.

Она в совершенстве контролировала своё тело. Я заметил это по тому, как она двигалась. Пальцами ног осторожно проверила воду и опустилась в неё, лишь убедившись, что та не обожжёт.

«Я бы не обжёг тебя, — хотелось мне сказать. — Я бы не причинил тебе боль».

Конечно, это было не совсем так.

— Почему ты пыталась убить себя?

Это был простой вопрос, но по её реакции я понял, что ей довольно долго не доводилось на него отвечать. Её пухлые розовые губы разомкнулись, каштановые волосы потемнели почти до самых чёрных корней, повлажневших от пота. К её шее прилипла прядь волос, и мне захотелось смахнуть её и оставить на том месте поцелуй.

— Мне надоело, — ответила она.

— Жизнь?

— Да, — слово соскользнуло с её губ, а взгляд стал пристальным, будто она наблюдала за тем, как они перемещаются. Я молчал. Мне хотелось послушать. Хотелось понять. — Я ненавидела своих родителей, — продолжила она. — Мой отчим был отвратительным, а мать не стала его останавливать, когда он…

Она махнула рукой, как будто мне было известно то, что скрывалось в этом пробеле: жестокое обращение, возможно, или какие-то эмоциональные переживания. Эмоции вынудили её замолчать, и она опустила взгляд. Она глядела на своё тело под чистой горячей водой? Или пыталась найти своё отражением там, между рябью?

Молчание нарушила одинокая капля, упавшая с крана в ванну. Она вскинула голову и продолжила, словно пробудившись:

— Мне ничего не нравилось… Вообще ничего. Мир был пустым, чёрным и белым, а не цветным, как ты говорил. В основном, чёрным.

— Чёрным?

Я подумал о тени, притаившейся у краёв моей жизни, сужая моё поле зрения до тех пор, пока мне не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от неё.

— Ничего не было как раньше. Еда на вкус не походила на еду. Я бы съела яблоко, но осознание того, что я его ем, пришло бы только под конец. Я бы гуляла со своими друзьями, а они бы постоянно смеялись и были счастливы. Да и я бы тоже смеялась, потому что мне не хотелось, чтобы они узнали, что со мной творится что-то неладное. Но внутри не было ничего. Я представляла сердце в груди, но на его месте зияла лишь дыра.

Она посмотрела на меня с грустным блеском в глазах. Подняв руку, я вытер её щеку, столь же торжественно, как и священник. Не говоря ни слова. Это была её исповедь. Она сглотнула, рыская по моему лицу, как если бы я знал ответ.

— И мне стало любопытно.

— Любопытно? — я приподнял бровь, поощряя её.

— Увидеть, есть ли там что-нибудь ещё. Хоть что-то, что происходит после того, как… Этому миру настаёт конец.

Я опустил мочалку.

— И?

— И?

— Есть ли там что-то ещё?

Я понял, что затаил дыхание, задавая этот вопрос. Словно эта девушка, эта прекрасная молодая женщина, запертая в моей клетке, могла дать мне ответ на вопрос, на который, как я уже давно решил, нечего ответить. Прядь волос свободно развевалась, когда она покачала головой.

— На самом деле я не покончила с собой. Мои родители нашли меня прежде, чем я умерла.

— Но ты хоть что-нибудь видела? — я наклонился вперёд. Её глаза были глубокими бассейнами — я мог ей доверять. Нашла ли она истину где-то там, за пределами этого мира? На это я надеялся, этого боялся. — Ты была близко?

Кусая губу, она сморгнула слёзы. Мой пульс колотился, и я подумал, что она смогла бы услышать моё ожидание, заметив, как шумно билось моё сердце. Текли секунды. Я сжал мочалку в руке.

— Нет, — в итоге ответила она, удивлённо разглядывая эмоции на моём лице. — Нет. Ничего после этого.

Я отвернулся от неё, чтобы выдохнуть своё разочарование. Камень гранитной ванны был тёплым под моей рукой, походя на живое существо.

— Габриель? — позвала она.

Моё лицо замкнулось, когда я улыбнулся ей. Ничего больше. Я мог разговорить её, как, в принципе, и сделал, но не мог рисковать вывести на разговор себя.

— Ты напоминаешь мне одно стихотворение, — произнёс я. — Последние строчки. Хочешь их услышать?

Кивок. Она была смущена. Как и я.

— Падающие звёзды в твоих чёрных волосах

в ярком ореоле

стекаются туда,

так ровно и так скоро?

Позволь мне их омыть в этой чаше оловянной,

Блестящей и в щербинках, как луна.

Подняв бутылку шампуня, я выдавил немного на руку.

— Ну же, — подбодрил её. — Позволь мне омыть твои волосы.

Она прижала ноги к груди, отодвинувшись от меня. Я занёс воду над её головой, набрав её в сомкнутые ладони. Мои руки гладили её голову, массируя череп, спускаясь к трапециевидным мышцам. Шампунь сбился в белую пену на её темных волосах. Её плечи осели на кремовый гранит, в то время как я распределял шампунь по её волосам, а её кожа была куда более гладкой, чем любой полированный камень.

Когда я намылил ей волосы, она качнула голову в мою ладонь, и я поддержал её, как и тогда, когда она была на кухонном столе. Она начала мне доверять.

Изгиб, идущий от её шеи до плеча, был изящным. Я жаждал обвести пальцами всё её тело. Скоро, совсем скоро.

После такого разговора о тьме я не сразу осознал — лишь после того как промыл её волосы — что тень по краям моего видения отступила.

Глава 12.