За делами вылощенный капитан забылся. После вечернего доклада генерал Лукомский, начальник штаба армии, положил перед командующим тоненькую папку: «Записка» разведывательного отдела. Сразу вспомнился капитан с пробором и в пенсне. Вопреки ожиданию генерал Лукомский дал начальнику разведки восторженную характеристику: опытен, работоспособен, превосходно наладил агентурную сеть в ближнем и дальнем тылу противника. На взгляд начальника штаба, капитан у них долго не задержится: птица, сразу видно, высокого полета. Корнилов смутился. Приговорил по внешнему виду!

«Записку» капитана Нежинцева он забрал домой, для вечернего чтения перед сном. Взвесил на руке.

Поводом для «Записки» послужил недавний арест участников тайной организации в Полтаве. Среди арестованных оказался некто Меленевский, по всей видимости, опытный связник. Установлено, что он регулярно наезжал в Стокгольм, где его поджидал известный Ганецкий (он же Фюрстенберг), близко связанный с такой личностью, как Парвус-Гельфанд. Последний «ведется» русской разведкой уже около двух десятков лет как доверенное лицо международного картеля финансистов, ассигнующих большие средства на революцию в России. По всей видимости, организаторы российского развала принимаются за национальные окраины империи. Нежинцев напоминал об изощреннейшем шпионаже в прифронтовой полосе. В частности, в Привисленском крае шпионажем занимались исключительно евреи. Недаром еще 6 августа 1915 года на заседании Совета Министров обсуждалась возможность высылки поголовно всех евреев с польской территории, оказавшейся в прифронтовой полосе.

События последних месяцев, заявлял капитан Нежинцев, заставляют вспомнить, что русская революция входила в расчеты германского Генерального штаба как оперативная данная.

К большой войне на Востоке немцы готовились с завидной основательностью. Исключительное внимание при этом, как и водится, они уделили глубокой стратегической разведке.

Еще в 1904 году банкир Макс Варбург собрал у себя в Гамбурге секретное совещание. На следующий год «Дойч-банк» отпустил 1,5 миллиарда марок «для организации промышленно-торговых экспедиций». На эти деньги в России были тщательно исследованы Урал, Эмбинский нефтеносный район, Закавказье и Забайкалье, Тихоокеанское побережье от залива Посьет до устья Амура, Архангельская и Вологодская губы. Даже на далекую Камчатку немцы пробрались!

Германский «Электротехнический союз» создал в России свой филиал: «С. – Петербургское политехническое общество». Служащие общества были обязаны два раза в год писать подробные отчеты. Эти документы неизменно попадали в германский Генеральный штаб.

Принц Генрих Прусский без лишней помпы съездил в Америку и там встретился с банкиром Якобом Шиффом. Высокие стороны договорились принять решительные меры, чтобы заставить правительство России уступить на 90 лет угольные копи на Сахалине. Я. Шифф заверил, что эту затею поддержат банки Гирша, Мендельсона, Беренберга и, разумеется, Варбурга.

К счастью для России, эта затея сорвалась.

Тогда 22 июня 1913 года немецкий Генштаб вырабатывает циркуляр № 2348 о командировании в Россию в качестве конторщиков и приказчиков специально подготовленных лиц.

Год спустя немецкие генералы имели точные карты укреплений в районах Риги и Либавы. А профессор Карберг, выступая перед офицерами в Лейпциге, демонстрировал чертежи и расчеты по Путиловскому, Коломенскому и Сормовскому заводам.

Русской контрразведке удалось напасть на след некоего Тиме, владельца нескольких доходных домов в Петербурге, а также гостиницы «Пале-Рояль» на Пушкинской улице. Затем в Двинске был арестован швед Зегебаден. У него нашли планы укреплений Ковно и Либавы. Далее ниточка протянулась в г. Хапаранд к агенту «Дойч-банка» Бальцеру (он же Свенсон). С этим хорошо законспирированным агентом имеют связь большевистские функционеры Радек и Ганецкий.

Само собой напрашивается сравнение с чудовищным осьминогом. Только хищных и могучих щупалец у этого страшилища гораздо больше восьми. Незаметным образом в загрёбистых лапах иностранных предпринимателей оказались самые важные отрасли русской промышленности: металлургия, топливо, электричество, химия, машиностроение. Не побрезговали «благодетели» и русским лесом, и продукцией сельского хозяйства. К традиционному хлебному экспорту в последние годы прибавился и вывоз великолепного сибирского масла (через Гамбургский банк орудовал некий Майман). В небывалых до этого времени масштабах проявилась в России мощь международных финансов. (В коротеньком примечании капитан указывал, что мобилизацией денежных средств занимался у Вильгельма специальный человек, ставший самым доверенным сотрудником германского императора – иудей Баллин.)

Мыслимо ли было воевать с немцами, находясь в такой зависимости от этих же немцев? А между тем Россия принуждена вести тяжелую войну именно в таких невыносимых условиях!

В свете всего сказанного совершенно иначе представляются арест военного министра Сухомлинова и казнь полковника Мясо-едова.

Генерал Сухомлинов – и это общеизвестно – никогда не блистал военными талантами. Это был придворный генерал. Он пришелся ко двору, когда обучал Николая II, тогда еще наследника престола, умению отдавать команды перед строем. В благодарность цесаревич подарил генералу свой портрет в гусарской форме с очень теплой надписью… Командуя войсками Киевского округа, Сухомлинов имел счастливую возможность чаще многих встречать и самого Николая И, и вдовствующую императрицу Марию Федоровну. На высокий пост военного министра его и перевели из Киева.

Бедой Сухомлинова была неистребимая страсть к красивым женщинам. Генералу исполнилось 60 лет, когда его познакомили с Екатериной Викторовной, обаятельной женщиной бальзаковско-го возраста. Совершенно потеряв голову, генерал с разбегу предложил своей избраннице руку и сердце. Красавица расхохоталась: она была замужем и разводиться не собиралась. На связь с моложавым и представительным генералом она смотрела всего лишь как на забавное приключение. Сколько их было и еще будет!.. Однако Сухомлинов проявил настойчивость и пылкость и сумел убедить свою любовницу оставить мужа. Екатерина Викторовна соблазнилась: пожилого генерала переводили из Киева в Петербург на пост военного министра. Ее прельстили перспективы столичной развеселой жизни.

Екатерина Викторовна предупредила своего сожителя, что ее муж ни за что не согласится на развод. «Устроим!» – уверенно пообещал Сухомлинов и обратился за советом к своему подручному Альтшиллеру. Тот в ответ лишь хмыкнул: нет ничего проще!

Как бы то ни было, но в Петербург новоиспеченный военный министр привез с собой из Киева громкий и дурно пахнущий скандал. Не с этого бы следовало начинать! Однако все возрастающая страсть диктовала стареющему генералу свою логику поступков.

Альтшиллер, устраивая обещанный развод, проявлял незаурядную изобретательность. Прежний муж Екатерины Викторовны, богатый молодой помещик, о разводе не хотел и слышать. Он задорно бросил вызов всемогуществу военного министра. Сухомлинов занервничал. По столице поползли слухи, что делом всей жизни военного министра стало не руководство министерством, а благополучие молодой жены. Альтшиллер добыл какие-то справки с доказательством того, что молодой помещик находится не в своем уме, и попытался засадить его в сумасшедший дом. Сорвалось… Тогда Альтшиллер заехал совершенно с другой стороны: он подал заявление в суд, обвинив прежнего мужа госпожи министерши в прелюбодеянии с гувернанткой-француженкой, жившей некогда в его киевском доме. Суд внял представленным доказательствам супружеской неверности и вынес решение о разводе. Для Сухомлинова началась счастливая семейная жизнь.

Гром грянул примерно через месяц. Из Парижа, куда давно уехала француженка-гувернантка, пришел возмущенный протест. Оскорбленная девушка, прочитав русские газеты, прислала медицинское свидетельство, что она невинна. В дело вломился французский посол, явившись с протестом в министерство иностранных дел. С новой силой загудела газетная метель. Счастливым супругам принялись злорадно перемывать косточки. Вознегодовали самые крикливые ораторы в Государственной думе. Министерство юстиции с явной неохотой, но все же завело уголовное дело. Скандал нарастал, грозя военному министру крупнейшими неприятностями.В доме Сухомлинова воцарились мрак и отчаяние. Екатерина Викторовна, Катенька, не спускала с рук любимого Азора, крошечного лохматого пса. Ее томили тревожные предчувствия. На самом министре не было лица. Невозмутимым оставался один Альтшиллер. «Это же смешно!» – как ни в чем не бывало заявлял он и поглядывал маслеными глазами на голые коленки министерши. Он знал Катеньку с тех лет, когда она служила машинисткой у скромного киевского нотариуса. Альтшиллер немного ревновал Катеньку. Ему почему-то особенно не нравилось, когда она называла своего влюбленного без памяти супруга Азором, Азорчиком и зарывалась лицом в душистую шерсть любимой собачки.