Пётр Алексеевич захохотал:

— Вот тебе крокодилы!

— Енто Занзибал будет, — пояснили казаки. — Кусачий, анафема! А тот другой потише. Ганнибалом звать. За всю дорогу никого, значить, не кусанул.

Вот так и появились братья арапы Пушкины в Санкт-Петербурге при дворе русского царя Петра Алексеевича.

Уже вскоре они изъяснялись по-русски и по-французски. Бегло считали до ста.

Пётр Алексеевич души в них не чаял. А князь Меншиков не мог простить Занзибалу укушенного пальца и ждал удобного случая, чтобы отомстить.

Так однажды пил Меншиков водку с голландским послом.

— Давай, немец, — говорит Меншиков, — за дружбу.

— Яволь.

— Кряк! — Меншиков крякнул. — Аж слезы… Ты грибком закусывай. Рыжик это. У вас такое не растёт. У нас только. У вас — одно море. Рыба в нем плавает. У нас — лес, там рыжики растут. Договоримся давай — вы нам из Амсердаму рыбу, а мы вам — рыжиков.

— И-я, и-я.

— Обмоем?

— Яволь.

— Ну как?

— Зеер гут!

— Натурлих. Закусывай, синьер… Перед тобой аглицкий посол приезжали — выпить-то не успел, а харей в щи улетел. Нешто ядро. Едва успел его за волосья из сервиза достать. Понимаешь, что я говорю?

— Яволь.

— Яволь-яволь, твою мать! — Меншиков набрал воздуха и спел. —

Эх! — и скинул со стола тарелку с рыжиками. — Приятный ты! Не чета другим. Обныкновенно пентюхов присылают. Уразуметь не могу — от чего все послы — придурки?! Никакой дипломатии. Другое дело — с тобой. Сидим с тобой, как люди. Наливаю… Та—а—ак, а где рыжики? Ах, едрена палка, я ж их на пол… Ты куда полез-то? Да плюнь на них! Смотри-кось, пол какой грязный. Лезь назад… Аккурат перед тобой французский посол наведывался… Или нет… то гишпанский был… Али генуэзский… А пёс их знает! Понаедет сволочи, а ты запоминай ишо… Приехал один плешивый. Сели за стол. Вытягивает он посля второй чарки табакерку. Вино занюхал чурбан. Смотрю я на тую табакерку — работа фиглигранная, по бокам драгоценных камней налеплено, посерёдке — слон в наморднике, а на энтом слоне голая баба восседает. И до того искусно, что все у энтой бабы доподлинно видно. Представляешь, Карл?

— Яволь.

— Я говорю — давай, чурбан, меняться. Я тебе карету, а ты мне табакерку… Не хочет! Я ему толкую — погоди, толкую, — ты, наверное, не понял. Я тебе во—о—от такую громадную карету даю, а ты мне свою занюханную табакерку. Разве ж может такая безделица цельной кареты стоить? Да токмо я — русский человек и не привык себе ни в чем отказывать. Мне если чего пондравилось — то вынь да положь. И кареты не пожалею. В карету, чурбанская дурья морда, двенадцать человек влезает!.. Гляжу — он табакерку обратно засовывает. Ну, говорю, синьер, — амба! Дипломатия у нас с тобой не вышла! Собирай манатки и вон из Рассеи! Чтоб завтра тобою не пахло! Мы с Петром Алексеевичем войну вам чурбанам обьявляем таперича. Мультиматом, разьедри твою в бога душу мать!.. А с ентих пор царь Пётр Алексеевич лично из пушки по Финскому заливу кажное утро долбит. «Аз, — говорит, — рыбу оглушаю и аз соседей устрашаю!»… Пушку-то слышно?

— Зеер гут.

— Ишо по одной?

— Яволь.

— Да… Вот он какой царь Пётр-то Алексеевич. На расправу скорый. Под горячую руку не лезь! А я посля него — второй в государстве человек. У меня все — во где сидят! — Меншиков сунул кулак голландцу в нос. — Понятно тебе? Ферштейн зих?

— И-я, и-я. Зих-зих!

— И-я, и-я! Заладил, как какадун! У меня, знаешь, какая печаль—кручина?..Царь таперича с арапами якшается, а к Меншикову — нуль антиресу! Всё для них для ефиопов… А Меншикова забыл! Меншиков ему не нужен стал! Шляпу мою порубать дозволил! — Меншиков всхлипнул. — А ишо Занзибал едва мне палец не откусил! И хучь бы ему что! Попробовал бы меня кто ишо за палец кусануть — я б ему показал! Он бы у меня покусался!.. Что, не веришь?! А ну-кось попробуй! — Меншиков протянул послу руку. — Попробуй, попробуй укуси!

— Нихт.

— Что, спужался? И правильно. Я б тебе тогда! Я б тебя ентим графином так по башке бы перетянул! А потом ишо вот ентим бы блюдом добавил. На вот, подержи. Чуешь, тяжёлое блюдо?!

— Зеер гуут!

— Во-во! Зеер гуд, зеер гуд, пока блюдом не забьют! Давай выпьем, раз ты такой понятливый, наблюдешарф… А где рыжики?.. Где рыжики, чурбан?.. Куда ты дел грибы?! Тут блюдо стояло! С рыжиками! Ты взял?

— Яволь. Яволь.

— … Я про блюдо говорил?

— Зеер гуут. Яволь.

— Ну на, сукин сын! — Меншиков ударил графином посла по голове.

Посол упал со стула на пол.

Меншиков, не спеша, поднялся из-за стола, подошёл к голландцу и добавил сверху блюдом.

Вот приходит Меншиков к царю. Под мышкой папка с государственными бумагами.

— Гутен морген, мин херц!

— Ты, Алексашка? С чем пришёл?

— С докладом, мин херц.

— Бумагу, хе-хе, расходуешь?

— Хе-хе. Да уж не хуже прочих.

— Неужли?! А может ты и носовой платок завёл сопли вытирать? Хе-хе!

— А как же! Хе-хе. И мандаграмма на ем — «А.М.». Желаете, мин херц, посмотреть?

— Делать мне не хрена! Докладывай.

Меншиков торжественно раскрыл папку и наморщился:

— Читаю!.. За истёкшее время мною, Светлейшим князем Меншиковым, понаделано полезных делов премного. — Меншиков поглядел на царя. — Продолжаю… Айнц! Купцу Филимонову было приказано поставить для войска сорок тыш порток. Филимонов, мошенник, портки не поставил.

Царь вскинулся:

— Высечь кнутом и — в Сибирь!

— Будьте спокойны, мин херц. Уже исполнено. Мы ему, вору, ишо и ноздри повырывали… Так я продолжаю. Цвайн! По моему приказу соглядатаем Гришкою Косым учинено дознание за дворянскими домами — в коих из них не утруждаются кофий кушать согласно царской воле. Вот, мин херц, списочек кто не пьёт. Я положу на кресло… Пепендикулярно с ентим, Гришкою Косым обнаружено, что князь Мордасов бороду, согласно твоего, мин херц, приказу, сбрил токмо для отводу глаз. А сам, двурушник, шастает по дому в накладной бороде на гуттаперчивой резинке, за ухи её подвязывая. Бунтует… Подвесили изменщика на дыбу. Пусть маленько повисит… Драй! На прошлой ассамблее с греческой колонны в Эрмитаже упал мраморный купидон и зашиб княгиню Креслову. Княгиню похоронили, купидона заташшили на место. Фир! Лефорт вторую неделю в запое. Фюнф! Мною, Светлейшим князем Меншиковым, произведён сговор с голландцами об обмене рыбы на рыжики. Рыбу будут слать из Амсердаму, а мы им — рыжики. Сговор сей сулит большие выгоды для царя и государства Российского! Числа писано такого-то. Подпись — князь Меншиков. — Меншиков захлопнул папку.

— Изрядно, — похвалил царь.

— Не ради себя, мин херц, стараюсь. Заради славы Российской империи!.. Ишо, мин херц, имею я донесение без протокольных церемониев… Я, разумею, что вам про это знать неприятно… да токмо смолчать я не могу. Хучь и себе во вред, а скажу. Потому как знаешь ты мою к тебе верность и честность.

— Ну, — царь нахмурился.

— По донесениям из Парижу, ефиопы твои любимые, Ганнибал и Занзибал, коих ты в обучение туда направил, науки не превосходят, а транжирют казённые деньги в бардаках и кабаках с тамошними профурами. Особливо Ганнибал по бардакам преуспевает. А Занзибал до кабаков охоч вельми. Окромя чего — режутся в азартные игры и фехтуют за баб на дуелях. А Занзибал, будучи нетверезым, на спор перекусил канат, коим корабль торговый к пирсу привязанный был. Отчего корабль ентот снесло в море. За что уплатил ваш любимый арап Пушкин изрядный штраф казёнными, опять же, деньгами. Сдаётся мне, мин херц, что арапы задумали нашу казну разорить и пустить нас с тобой по миру. Окромя всего прочего, снюхались они с французскими арапами, что у короля Людовика при дворе. Зело, мин херц, подозрительно. Разумею я, что недоброе задумали они своею шайкой ефиопской. Чую я, что все придворные ефиопы, кои по Европе разбросаны, хотят промежду собой обьединиться, благодетелей своих потравить, и обустроить повсюду Европейское Ефиопское Царство Басурман! Я бы на твоём месте, мин херц, их из Парижу отозвал и на кол посадил, пока не поздно!..