— Давай.

—…Мне сегодня княжна Белецкая сказывала, что в Лондоне нашего брата ефиопа несравнимо больше супротив других стран. К примеру, в Париже я токмо двоих видел. А боле я, кроме Ганьки, ефиопов нашей породы не видывал. Нас-то совсем малыми завезли.

За окном загремели сапоги.

— Опять энтот плидурок марширует. — Сказал Орлов. — Таперича на всю ночь.

— Я в него завсегда цветошным горшком пущаю. Давай допьём и бутылкой запустим.

Они открыли окно и поглядели вниз.

— Далече ужо удалился. — Орлов сплюнул. — Давай на следующем круге швырнём.

— Справедливо. — согласился Занзибал. — А пока он круг пройдёт, мы ишо одну уговорить успеем. Двумя бутылками кинем.

Они вернулись за стол и откупорили вторую.

— А чаво, — сказал Орлов, утирая усы, — с бабами иногда недурно. Я вот, к плимеру, камер-фрейлину Марью Даниловну Гамильтон… Очень даже… По-секрету мне поведала, что к ней сами Пётр Алексеевич хаживают. Я её в мон плезире, в гроте… Представляешь? Фонтаны кругом, птички поют, корсет её на дереве висит, а мы на травке разобранные, аки нимфы пирейские. Содом и Гоморра.

— Вот оторвёт тебе Пётр Алексеевич башку-то, коли узнает, и на фонтан водрузит. Зело государь не уважает, когда его баб купидонют.

На площади послышались шаги. Собутыльники подбежали к окну.

— Вот он, дятел! — Крикнул Занзибал. — Получай! — Он кинул свою бутылку. — Мимо!

Орлов размахнулся и запустил свою.

— Промазал!

Они вернулись за стол.

— Ладныть. На следующем кругу.

Дверь распахнулась, вбежал запыхавшийся Ганнибал.

— Чаво-то ты сегодня рано, братишка. — Заметил Занзибал, отрезая ломоть сала. — О, я ж тебе говорил, — обратился он к Орлову. — Язык на плече. Теперь завалится и храпеть зачнёт. Чего так рано?

— Аа…— Ганнибал махнул рукой. — Плесни мне чарку, что ль?

— Ты чего это? — удивился Занзибал, наливая полную чарку.

— Правду ты про Белецкую сказывал. — Ганнибал понюхал сало. — Такая малохольная. Я ей, главное, спокойно так говорю — сейчас, говорю, Елизавета Федоровна, зарежусь. Она — шмяк в обморок! Я её с пола поднял, на кровать заташшил, гляжу — очухалась, — я к ней. Она — опять в обморок!… И так раз сто. Ушёл я… Чего, думаю, с припадочной валандаться. Себе дороже.

— А чего запыханный?

— Дак я от неё когда из окошка выпрыгнул — за мною собака гналась. Инда бешенная.

— А чего ты у неё из окна-то сигал?

— Чего-чего… Короче так добираться. Налей ишо вина лучше.

Занзибал с уважением посмотрел на брата.

— Гляжу — ты поправляешься, черномазый. Завсегда лучше с товарищами за столом сидеть, чем с бабами.

За окном послышались шаги. Занзибал с Орловым сорвались с места. Занзибал метнул бутылку и опять промахнулся. Орлов кинул горшок с геранью.

— Попал! — радостно заорал он. — В самое темечко! Вон он валяется, плидурок!

Вернулись за стол.

— За спокойствие в государстве Российском! Орлов выпил чарку и затянул:

Подпевай, арапы!

На следующее утро царь Пётр Алексеевич проснулся позже обычного. Он сел на кровати, подложил под спину подушку, взял со столика трубку.

«Антиресный сон какой мне сегодня привиделся. — подумал Пётр, раскуривая её, — Якобы орёл сидел на дереве, а под него подлез али подполз какой-то зверь немалый, наподобие крокодила али дракона, на которого орёл тотчас бросился и из затылка у оного голову отъел, а именно: переел половину шеи и умертвил. И потом, как много людей сошлись смотреть, то подполз такой же другой зверь, у которого тот же орёл отъел и совсем голову, что якобы было видно уже всем. Зело дивно и аки туманно.»

Царь выбил трубку и толкнул в бок спавшую рядом супругу Екатерину Алексеевну.

— Слышь, Кать! Чего я тебе расскажу.

Царица заворочалась и замурлыкала во сне.

— Просыпайся, Кать! — Пётр подставил ей под нос курительную трубку. Царица потянула носом, чихнула и открыла глаза.

— Ты че, Петруша, вытворяешь? Едва не задохнулась. И подушку всю сажею запачкал. — Она зевнула.

— Слухай, Кать, какой я сегодня сон престранный видел. — Пётр пересказал ей сон…

— Страх-то какой! — Екатерина перекрестилась и натянула одеяло до подбородка. — Ой, пужаюсь я, Петруша! Мыслю, не к добру это. Ан мне недавно тоже сон привиделся. Быдто бы в огороде каком, у палат, был прикован один зверь, бел шерстью, наподобие льва, и зело сердит; на всех бросался и переел у моей соловой лошади ногу. Между тем же были в огороде министры и множество людей, и у женщин юбки подымало на головы…

— Вот так казус! — перебил Пётр. — Жаль, мне твой сон не снился.

— Не перебивай, срамник. — Царица поводила носом. — Расстегаями с кухни тянет… Ну так вот… и были белые знамёна, о которых говорили, что то — мирные знаки…

— Это под юбками что ль, мирные знаки? — Усмехнулся царь.

— Нет, не под юбками. На ёлках. — Екатерина с укоризной посмотрела на супруга. — И ентот сердитый зверь зычно кричал: «САЛДОРЕФ, САЛДОРЕФ!»

— Чего это такое САЛДОРЕФ?

— А почём мне знать. САЛДОРЕФ и САЛДОРЕФ. Зверь так энтот кричал.

— Может ты не расслышала, Кать? Может он «сало да репа» кричал?

— Не-е. Он внятно кричал: «САЛДОРЕФ, САЛДОРЕФ!» и хвостом по хребтине себя хлестал. Хотя, я далече стояла, под кипарисовым деревом, так что, может, и не дослышала чего. Может он и впрямь репу поминал… Ну так вот, а другой такой же зверь ходил на воле на каком-то будто дворе, только сей последний зверь зело был ласков и шеею длинен, у него же была корона на голове и в короне зажженые три свечи, и оный ходил за министром и ласков к нему был и носом его в пузо пихал. Мыслю я, Петруша, енто не к добру нам с тобою зверьё в снах представляется. Не измену ли сие означает? Особливо крокодилов да САЛДОРЕФОВ странных страшусь.

— Не каркай, баба! Сочинять горазда! — Пётр почесал грудь.

«А пёс их знает, — подумал он, Может и впрямь измена затевается. От ентих шакалов всякого ожидать можно. Надыть сегодня к Ромодановскому в Тайную Канцелярию наведаться будет…»

— Сало да репа, сало да репа… Гусь да каша — яства наши. Жрать охота. Подымайся, принцесса! — Пётр шлёпнул царицу по заду. — Пошли завтракать.

Они слезли с кровати.

— А куда это ты сегодня ночью хаживал? — Спрсила Еатерина, заглядывая в зеркало.

— Куды-куды! К Меншикову ходил. В кости с ним играли. Три рубля серебром ему жулику продул.

После завтрака царь Пётр отправился в Тайную Канцелярию. В Канцелярии было людно За длинным дубовым столом сидели князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский с сыном Иваном Фёдоровичем, князь Пётр Андреевич Толстой, Скорняков-Писарев и ещё кое-кто. На столе стояло блюдо с яблоками.