Не грызи подсолнухи,

не гляди с укором,

цвёл я как черёмуха,

вырос мухомором!

Я нашёл себе деваху,

на окраине села.

Всё смотрел, да только ахал.

Она плюнула, ушла.

Ты куда меня ведёшь,

сладки песенки поёшь?

Я веду тебя в сарай,

иди, не разговаривай.

- Эй! - кричат ему односельчане. - Ты хотя бы у себя крышу на сарае перекрой! Сгнила совсем! Сам же провалишься!

- Иди ты! - восклицает мужик, и тут же запевает:

Ох, сарай, ты мой, сарай,

непокрытый мой сарай!

Я куплю мешок соломы,

и покрою свой сарай.

Ясный месяц укрылся за тучи,

мои лапти на той стороне.

Ничего мне в жизни не надо,

лишь бы лапти вернулись ко мне!

Ох, сарай, ты мой, сарай,

непокрытый мой сарай...

И всю песню сначала. И так поёт он, пока не плюнут односельчане, не отстанут от него. Лежит он так-то, опять идут к нему соседи:

- Пойдём мост ремонтировать! - зовут они. - Мост общественный провалился, всем миром чиним.

Мужик, вздохнув, берётся за балалайку:

- Сейчас приду, только песню допою!

- Это какую песню? - спрашивают односельчане.

- Про сарай, - радостно отзывается мужик.

- Нет! - возмущаются соседи. - Знаем мы тебя! Это бесконечная песня. Мы никогда не дождёмся, что она кончится.

- Хорошо, - соглашается мужик. - Тогда я спою про ворону и про мост.

- Ну, про ворону давай, - нехотя соглашаются односельчане.

Мужичок быстренько хватает балалайку и запевает во всё горло, да так громко, что ему тут же в голос отзываются все собаки в селе.

Он лежит на полусгнившей крыше, зияющей дырами, солнышко ласково гладит лучами его сияющую плешь, а он болтает ногами, лупит по струнам балалайки и блаженно орёт покорно слушающим его соседям, ждущим конца песни, чтобы отправиться на ремонт моста.

Однажды еду: вижу мост,

под мостом ворона мокнет,

взял ворону я за хвост,

положил её на мост,

пусть ворона сохнет!

Он ударяет по струнам и садится. Односельчане, страшно довольные тем, что песня такой короткой оказалась, ждут, что сейчас он слезет и пойдёт чинить мост.

Как бы не так! Они забыли, с кем имеют дело. Мужичок тренькает по струнам и продолжает петь:

Еду дальше, вижу мост.

На мосту ворона сохнет,

взял ворону я за хвост,

положил её под мост,

пусть ворона мокнет!

Односельчане со слабой надеждой вздыхают, надеясь, что теперь-то песня вся, но ничуть не бывало! Мужичок начинает всё сначала:

Однажды еду: вижу мост,

под мостом ворона мокнет...

Рассерженные соседи, понимая, что этот прохиндей опять бессовестно надул их, плюют и идут чинить мост сами. А мужичок, лёжа на крыше, до самого их возвращения попеременно мочит и сушит на мосту несчастную ворону.

Так что в работе мужичок БЫЛ совершенно бесполезен. Но зато если уж где свадьба, или другая какая гулянка, тут уж без него никак! Да он в таких случаях и не заставлял себя просить дважды. Он хватал свою балалайку, съезжал на тощем заду по сгнившей соломе с крыши, и спешил туда, куда его приглашали.

И уж веселье там обеспечено. Гости скучать не будут, да ещё и на много лет воспоминаний о весёлой гулянке останется.

За это и терпели мужичка. За это и подкармливали. Иначе не выжил бы он. Огород у него репьём, сорняками, да лопухом-крапивой весь зарос.

От того, что рот у него постоянно открытым был, - ведь мужичок постоянно песни распевал, рот у него стал большущий, а нижняя челюсть постепенно стала походить на ковшик.

И всё бы ничего, только веселясь сам и веселя гостей на многочисленных гулянках, припал мужичок на стакан. Стал много лишнего употреблять.

Поначалу в праздники, а после и без праздников. Напиваться стал. Скандалить. А кому, вместо веселья, скандал да драка нужны? Перестали его на гулянки приглашать, чтобы он праздник не портил.

Вот тут-то и настали для него чёрные дни. Работать он совсем разучился, да ещё пьянка эта. А голод не тётка, заработать не можешь, что делать? Стал он потихоньку воровать.

Раз его за этим делом поймали, второй.

Поколотили слегка. Потом уже не слегка. А что толку? К тому же сарай у него рухнул, дом разваливается. А он всё ворует, да пьёт.

Лопнуло терпение у односельчан. Никто не хочет держать в селе вора и пьяницу.

Собрались на сход, да и решили всем селом выгнать мужичка вон.

Посадили его в телегу, вывезли из села подальше, ссадили возле леса и возвращаться строго настрого запретили. Сказали, что если вернуться надумает, прибьют.

Сказали так и уехали. А мужичок остался один посреди просёлка, по колено в грязи. Сверху его дождик осенний мочит, по бокам его ветер насквозь продувает, между рёбер посвистывает.

Поёжился мужичок, и, застревая в грязи, пошёл в лес. Там хотя бы от дождя можно под деревьями укрыться.

Короткое время мужичок жил в лесу. Ночевать в листву опавшую закапывался. Днём последние грибы собирал, тем и кормился.

Пока морозы не ударили, кое-как перебивался. А первый снежок выпал, совсем мужичку худо стало. Есть нечего, холод собачий, огня нет. На землю в снег спать не ляжешь. Одну ночь на дереве спал, к стволу привязавшись.

Утром встал, рукой ногой шевельнуть не может. Побегал, согрелся малость, пошёл еду отыскивать. Да только где её под снегом найдёшь? Он уже веточки глодал, снег сосал.

Потом понял, что не выжить ему зиму в лесу. Замёрзнет. Не бегать же день и ночь. Сил не хватит. И пошёл мужичок вешаться.

Выбрал сучок на дереве покрепче, стал верёвку на поясе развязывать, чтобы на ней повеситься. Верёвку развязал, штаны свалились.

- Как же я буду вешаться? - думает мужичок. - Это же стыдоба висеть в петле без порток. Что люди скажут? Жил, как дурак, и помер так же?

Сел он возле дерева и заплакал от бессилия.

И вдруг опускается ему на плечо что-то. Поднял мужичок голову, смотрит - на плече его какие-то ветки лежат. Оглянулся, и как закричит!

Стоит возле него удивительное существо. Вместо рук - веточки, лицо диким мхом поросло, вместо носа - сучок, вместо глаз - клюквины. Одето существо в еловые ветки, верёвкой подпоясанные.

- Ты кто? - испуганно спросил мужичок.

- Я - Лешачиха, лесная жительница. Я здесь, в лесу, родилась, в лесу живу. А ты что тут в такие холода под деревом сидишь? Почему плачешь?

И такая тоска мужичку сердце сдавила, что он взял, да и рассказал Лешачихе всё, как есть, всё что с ним, с горемыкой, приключилось.

- Так ты, значит, совсем одинокий? - спросила Лешачиха, жалобно вздохнув.

- Совсем, - признался мужичок, и горько всхлипнул.

- И я совсем одна, - призналась Лешачиха. - Все Лешие из леса разбежались. Есть здесь один, да и тот всё на болото бегает, Кикиморку пучеглазую себе приглядел. А меня в упор не замечает. А чем я хуже?

Мужичок, конечно, Кикиморку в глаза не видывал, но без тени сомнения заявил, что Лешачиха ничем не хуже пучеглазой Кикиморки, а во многом даже и лучше.

- Ты так считаешь? - засмущалась Лешачиха.

- Конечно! - горячо заверил её мужичок.

- А знаешь, - смущаясь, предложила Лешачиха, - давай вместе жить. Пропадёшь ты один в лесу. Да ещё и зимой. А у меня нора большая и тёплая. Можешь не навсегда, а только на зиму. Летом уйдёшь...

А что мужичку было делать? Согласился он.

А за зиму так с Лешачихой сдружился, так полюбились они, что он никуда уже и уходить из леса не захотел.

И к следующей зиме родился у них от любви сынок.

Вот откуда есть пошёл красавец Балагула. Сын человека и Лешачихи.

Глава пятнадцатая

Сборы. Как у Балагулы горб вырос

Кондрат закончил историю, и вызывающе посмотрел на Оглоблю.

- Ну, теперь тебе всё понятно про Балагулу?

- Теперь всё понятно, - уважительно отозвался Оглобля. - С такой родословной можно в цари идти. Только как же он в Дом попал?