А для бедных витютьней наступили чёрные дни. Голубю и голубке с трудом удавалось прокормить своих голубят, да ещё и Кукушонка.

А он оказался невероятно горластый и прожорливый. Только и делал с утра до вечера, что просил есть.

Бедные витютьни так уставали, что не могли не то что добыть пищу для себя, но даже за глотком воды слетать.

И вот сидели они на ветке и жалобно просили:

- Пиииить! Пиииить! Водич - ки! Водич - ки!

Так с тех пор и кричат витютьни.

Кукушонок всё же вырос, и оказалось, что это вовсе даже не Кукушонок, а Кукушка. Выросла она большая, но летать не хотела, ловить мошек и комаров для себя не желала. Сидела в гнезде, и ждала, раскрыв рот, когда ей туда что-то положат.

Наконец кончилось терпение витютьней.

- Ты или сама для себя еду добывай, или улетай совсем из нашего гнезда, - потребовали они у Кукушки.

Кукушка рассердилась, выбросила из гнезда всех голубят. Хорошо ещё, что они уже летать научились! И прогнала витютьней из дому. Даже не вспомнила, что они её выкормили и вырастили. Вот такая неблагодарная оказалась Кукушка.

Услышали про это остальные Кукушки, очень рассердились на грубую и нерадивую родственницу, прилетели и выгнали её из чужого гнезда, а заодно и из леса.

Кукушка полетала, полетала, нашла себе лес, в котором не было ни одной Кукушки, и куда поэтому никто не ходил, и стала там жить, довольная, что её попусту тревожить не будут.

А совсем недалеко от этого леса, на горке, стояла маленькая деревушка. И жил в той деревушке старый дедушка. Такой старый, что едва двигался.

В деревне этой давно уже и жителей почти не осталось, все в город уехали, а дедушка ни в какую уезжать не хотел. Дети его постоянно к нему приезжали, в город с собой звали, но дедушка неизменно отказывался.

Но вот стал он совсем старый и тяжело заболел. Собрались вокруг него дети, внуки, вся родня, как помочь думают.

И вспомнили, что на самом краю деревни живёт совсем дряхлый старик, который всех травами, да заговорами лечит. Говорили про него, что он Колдун.

Собрались дети и внуки дедушки, и пошли к этому Колдуну.

Выслушал их Колдун, и сказал так:

- Не могу я его вылечить. Нет над жизнью и смертью моей власти. Только вы не отчаивайтесь. Вы спросите его, что ему хочется. И если его желание исполнится, тогда он точно поживёт ещё.

Вернулись все они домой, и Колдуна с собой позвали. Спросили у дедушки своего, что ему больше всего хочется.

- Хочу я в лес, - отвечает дедушка, - спросить у Кукушки, сколько мне ещё жить осталось... Если осталось...

- Откуда в нашем лесу Кукушка? - удивились дети и внуки.

- Есть в лесу Кукушка, - подтвердил Колдун. - Я её слышать не слышал, а сам вчера видел, как она летала.

Взяли дети и внуки дедушку, отнесли его на лесную опушку, посадили на мягкую травку, спиной к берёзке, лицом к солнышку.

А сами отошли подальше, чтобы не смущать его.

Дедушка осмотрелся вокруг, и прошептал едва слышно:

- Кукушка, голубушка, отзовись, скажи, сколько мне жить осталось?

И ещё тише добавил:

- Если осталось...

Услышала Кукушка его шёпот. Но она в гнезде отдыхать устраивалась. К тому же подумала, что если ответит дедушке, узнают все, что Кукушка в лесу появилась, повадятся ходить, приставать к ней будут, и закончится её спокойная жизнь.

Прикрыла она крылом глаза, заткнула уши, и заснула.

Дедушка подождал, подождал ответа, и тяжело вздохнул:

- Ну, вот и закончилась моя жизнь.

Улыбнулся солнышку, погладил ласково траву ладонью натруженной, и умер...

Похоронили дедушку, а Колдун пришёл в лес, поймал Кукушку, и сказал ей так:

- Ты, отвратительная и капризная бездельница, живущая только для себя, я тебя накажу! Будешь ты служить людям днём и ночью. Жить будешь не в вольном лесу, а в тесном и тёмном домике, в часах. И будешь каждый час из домика выскакивать, и время куковать.

Как сказал Колдун, так и сделал.

Наказал он Кукушку, посадил в часы. А чтобы не улетела, сделал её оловянной и повелел так, чтобы она всегда на жёрдочке сидела.

И с тех пор появились Кукушки оловянные, которые в часах живут. А где та Кукушка, которая первой была, сейчас никто не знает...

- Вот так вот, - грустно закончила Кукушка. - А я за неё расхлёбываюсь, тружусь не покладая крылышек... Это дискриминация!

- Тоже мне, работа, - фыркнуло ожившее опять Радио. - Кукукнуть двенадцать раз, да блямкнуть, всего и делов, и то всё время забывает...

- А кто в прошлую ночь с Марсом разговаривало?! - напустилась на Радио рассерженная Кукушка.

- Это я случайно, - засмущалось Радио. - Не ту программу включило, а потом заслушалось...

- Ну вот что, молчаливые вы мои, прекратили быстренько разговоры, пока я вас не прекратил! - прикрикнул Фомич. - И где только ты таких слов нахваталась, пигалица? Ишь ты - "дискриминация"...

- Да по этому Радио чего только не услышишь?! - хмыкнула Кукушка. В последнее время порой такое загнёт!

- Это не я! - возмутилось Радио. - Это по мне!

- А ты не передавай всё что ни попадя! - не отставала от него Кукушка.

- Да вы замолчите, наконец?! - рассердился Фомич.

- Как бы ты, Фомич, узнал, куда свечи со стола пропали, если бы я молчала! - огрызнулась Кукушка.

- Так где же свечи?

- Я остаюсь? - спросила сурово Кукушка, отвернув голову.

- Я спрашиваю: где свечи, а не про то, остаёшься ты, или нет.

- Мой ответ зависит от твоего, - гордо заявила жительница часов. Так я остаюсь?

- А где свечи?! - не отвечая, спросил ещё раз Фомич.

- Тогда я не помню, - вредная птичка полезла в домик. - Как говорит про это Радио: "Что-то с памятью моей стало..."

- Сколько лет живет эта птица в доме, а я до сих пор никак не могу ей объяснить, что это не я говорю, а по мне говорят! - возмутилось Радио.

- А ты, если повторяешь всё подряд, значит, это как раз по тебе. Я вот, если что не по мне, так никогда в жизни этого повторять не буду. Так всегда и всем говорю: не по мне это, когда бедную птичку всё время в конуру загоняют...

- Это - демагогия! - заявило Радио.

- Вот вам, пожалуйста! Бедную птичку и оскорбить можно, и обозвать по-всякому. Само ты - демагогия! Лучше расскажи, почему ты вдруг заговорило само по себе? Я-то поведала, откуда оловянные Кукушки появились, и как некоторые из них в часы попали. Хотя и не очень приятно было рассказывать про свою нерадивую родственницу, которую я и в глаза не видела, но из-за которой столько прекрасных Кукушек сидит в тёмных крохотных домиках, в часах.

- Мне стыдиться нечего, только зачем вам эта история? - нехотя протянуло Радио. - Секретов у меня никаких нет, но говорить о себе как-то неприлично...

- Ну конечно! - возмутилась Кукушка. - Мне прилично, а ему не прилично! Так нечестно! Рассказывай!

- Я расскажу, - прошелестело Радио. - Только вряд ли это будет интересно...

- Ты говори, а потом мы тебе скажем, интересно, или не интересно.

- С чего же начать? - задумалось Радио.

- С начала, - тут же посоветовала Кукушка.

- Так я и сделаю, - согласилось Радио, и стало рассказывать...

Глава шестая

Как Радио стало говорящим.

Давно это было. В тридцатые годы. На этом месте тогда большая деревня стояла, один из самых первых колхозов в этих краях организовывался. И был в этом колхозе молодой комбайнёр. Шутя все рекорды бил, стал стахановцем, так тогда называли передовых рабочих, бригадиром. Построил дом, женился.

Жена ему досталась красавица, любили они друг друга.

И вот в сороковом году, после уборки урожая, вызвали комбайнёра в Москву, на съезд стахановцев, а там вручили ему звезду Героя Социалистического Труда и в качестве особо ценного подарка - радио.

Тогда это даже в больших городах редкостью было, а уж про деревню и говорить нечего. В то время в большинстве домов стояли круглые "тарелки", динамики, с одной программой. А в деревне и вовсе на столбе висел большой громкоговоритель.