– Это как же понимать? Следите за мной, что ли? – с необъяснимой тревогой в голосе спросил Николай.

– Интересуюсь. Так будет правильнее. Ты ведь из Астрахани прибыл?

– Да-а… – протянул боксер.

– И в ломбарде работаешь?

– Точно.

– И нравится работенка? По тебе она, молодцу?

Николай стушевался и пробормотал еле слышно:

– А где сейчас лучше найдешь?

– Это как искать. Да и вообще, случается, что работа, браток, сама тебя ищет. Ты и не догадываешься порой. Вот как в нашем с тобой случае. Подбираю я таких, как ты, сильных, молодых людей. Полных комсомольского задора, верящих в светлое будущее и способных драться за него. – Незнакомец усмехнулся. – Вместо того, к примеру, чтобы перетаскивать провонявшие нафталином вещи в ломбарде, приходи-ка, браток, ко мне в гости, потолкуем о дальнейшем твоем житье-бытье. – Человек протянул боксеру небольшой клочок бумаги. – Там адресок.

Сказав это, незнакомец поднялся и вышел из комнаты…

Два дня Николай маялся, отходил от своего недавнего поражения на ринге. А на третий решил все-таки воспользоваться странным приглашением незнакомца и сходить по указанному адресу.

Каково же было его удивление, когда оказался он у здания АзГПУ. Сверил по бумажке номер дома. Нет, все точно. Николай остановился в нерешительности, и в тот же момент ощутил, как на плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Обернулся и обмер: перед ним стоял блондин, которого он запрещенным ударом нокаутировал на ринге.

«Влип! – промелькнуло в голове Николая. – Мужик с якорем притворялся. Знал, – что я чекиста свалил недозволенным приемом и теперь меня арестуют, как контру. И зачем потребовалось комедию ломать?»

Трудно сказать, о чем бы еще подумал Николай и какое бы решение принял, но течение его мыслей прервал блондин.

– Ты к нам зачем?

Прямой вопрос требовал прямого ответа. И Николай протянул своему недавнему сопернику по рингу листок бумаги. Тот быстро прочел текст и подсказал:

– Тебе в двенадцатую комнату. Я провожу. Кстати, фамилия моя Маньковский.

– Поляк, что ли? – поинтересовался Николай.

– Да, вроде. Родителей не помню, а родом из Сибири. В здешних местах новичок. По службе сюда перевели.

Маньковский подошел к часовому, что-то объяснил ему, показал записку, с которой пришел Николай. Часовой долго с кем-то созванивался. В конце концов оба молодых человека прошли в здание. Расстались они у комнаты с номером двенадцать… Вот так в жаркий июльский день двадцать девятого года привела судьба чемпиона республики по боксу Николая Сатова в ОГПУ. На службу.

– Вася, сворачивай в Ичери-Шехер, – скомандовал Зобин,

– Так ведь нам в Баладжары нужно, товарищ капитан, – с недоумением произнес шофер.

– Успеем, успеем в поселок. Делай, что говорю.

Довольно потрепанный «газик», шумно пыхтя и обдавая прохожих облаками черного дыма, с трудом развернулся в узком переулке и покатил в направлении крепости.

Зобин любил старый район города. С его таинственной Девичьей башней, ажурным дворцом Ширваншахов, уходящим в небо минаретом Сынык-Кала. Эти памятники старины, величественные в своем безмолвии, эти руины некогда неприступных стен, на камнях которых запечатлена вечность, вселяли мысли о суетности бытия, о мелочности повседневных забот, давали успокоение. А глинобитные стены домов и заборы, образующие бесконечные лабиринты узких, тенистых улочек, словно губка, впитывали в себя августовскую жару. Ему же, Зобину, как никогда раньше, требовалось остыть и успокоиться, обдумать все, что сказал утром заместитель наркома.

Неладное Семен Захарович почувствовал уже в приемной. Молоденький сержант в отлично подогнанной и тщательно отутюженной форме резко поднялся из-за стола и, открывая перед капитаном дверь кабинета шефа, произнес с явным укором:

– Что это вы задерживаетесь? Комиссар недоволен.

«Так ведь звонок ко мне был лишь пять минут назад, – подумал Зобин, – пока пробежишь все этажи да коридоры…» Однако эта «крамольная» мысль оборвалась, едва Семен Захарович увидел Борщева, стоявшего в непривычном для него месте, около окна.

– Чем вы занимаетесь, Зобин, черт вас возьми?!

От неожиданности начальник секретно-политического отдела брякнул первое, что пришло в голову.

– Так вам же известно…

– Мне ничего не известно, – прервал комиссар подчиненного. – Зато там, – Борщев поднял вверх руку, – там все о нас с вами известно. Сегодня ночью мне звонил народный комиссар. И о чем вы думаете шел разговор?

Зобин неопределенно пожал плечами и тихо спросил:

– Неужели обо мне?

– О вашей никудышной, отвратительной работе! – замнаркома отошел от окна и почти вплотную приблизился к капитану. Казалось, он навис над Зобиным и вот-вот обрушит на него удар. Но последовал лишь поток самой отборной брани. Излив таким образом накопившийся гнев, Борщев несколько остыл и проговорил уже более спокойно: – За какой хрен вам платят деньги, дают пайки, в санаторий посылают! Ведь вы ничего за последнее время не выдали. Все мелкая рыбешка, плотвичка…

Зобин хотел было что-то возразить, но Борщев, заметив это желание подчиненного, вновь заорал/

– Молчать! Вы что, не понимаете, о чем идет речь? Вся страна, встревожена невиданной активизацией контрреволюционных сил. А у нас тишь да благодать. – Борщев перевел дыхание, а затем продолжил все с тем же напором: – Москва меня информирует, что в республике заговор, готовится террористический акт против товарища Багирова, а мои оперативники и следователи ушами хлопают…

«О чем он говорит, – думал Зобин, – о каких силах, о каком моменте? Ведь не дурак, вроде, знает истинное положение дел: просто нужно убрать с дороги тех, кто мешает, кто много болтает о демократии. Видимо, наверху спешат и давят. Против такого пресса устоять трудно, почти невозможно: упрешься – раздавят. Сейчас вот нажали на Борщева, он – на меня, а я на кого?»

Ответ на этот немой вопрос дал Борщев:

– В общем, товарищ Ежов обвинил нас в бездеятельности и недвусмысленно намекнул на оргвыводы. А ты знаешь, что стоит за такими намеками? Требование к себе сейчас одно: результаты – немедленно. На носу – выборы, и не дай бог, – замнаркома сделал многозначительную паузу, – не дай бог, что случится. Начни-ка, пожалуй, с кадров. Ищи, Зобин, ребят молодых, здоровых телом и духом! Таких, у которых классовая ненависть ключом бьет. У которых руки при виде врага чесаться начинают. Такие не подведут. Молодые, они ведь как – все побыстрее сделать норовят. Так я говорю?

…Вот такой разговор состоялся у Зобина, и сейчас, лениво блуждая на «газике» по Ичери-Шехеру, он вспоминал его подробности. Во всяком случае, угроза была высказана, нужно принимать меры. Иначе беду не отвести. Кого-то потребуется отправить на пенсию, кого-то «пустить по делу» (некоторые из «старичков» в последнее время вызывают у него подозрения). Но главное – отыскать надежную замену. В слово «надежную» Зобин вкладывал свое понятие. Ему импонировали люди, которые при слове «надо» прикладывают руку к козырьку фуражки и четко отвечают: «Будет сделано!» или в крайнем случае строго по-военному: «Есть!» Так, как сделал это сейчас шофер Василий, направивший «газик» по указанию своего шефа в сторону Баладжар.

Минут пятнадцать спустя Зрбин, миновав отдавшего честь часового, шагнул в тоннель сумеречного освещенного, кажущегося бесконечным, коридора районного отдела.