Река разветвлялась вновь и вновь, и каждое ответвление уходило в свой собственный дикий уголок. Некоторые ответвления были широкими реками, другие — узкими протоками, и каждое ответвление было частью необъятного лабиринта неизведанной, никому не принадлежащей земли. Атчафалая была тем местом, где, казалось, мир только зарождался, все еще изменялся, полный метаморфоз, и все же оставался неизменно первобытным. Попадая сюда, Лорел всегда испытывала чувство, что здесь она отброшена во времени далеко назад, в прошлое. Это вечно привлекало ее — потеряться во времени, оказаться там и тогда, где исчезали ее проблемы. И это дикое место оказывало на нее магическое действие, перенося в другое измерение, по мере того как лодка плыла вперед, оставляя далеко позади все ее беды.

Они проплыли по тенистому тоннелю, сплетенному деревьями, земли не было видно, и почувствовали эту вечную битву между водой и сушей. Летающие белки метались от одного серого ствола к другому, разглядывая проплывающую лодку. Везде были птицы — ярко раскрашенные просянки и иволги сочными вспышками красок мелькали в нежном кружеве ветвей.

Наконец-то они выплыли из узкого рукава туда, где река становилась шире, больше напоминая озеро, чем поток. Джек направил лодку к южному берегу, разворачивая ее так, чтобы они могли полюбоваться, как мед— ленно, заливая все прощальным, глубоким, приглушенным светом, садится солнце! Джек выключил урчащий мотор и вышел из кабины, чтобы бросить якорь. Вернувшись, он сел рядом с Лорел, вытянув ноги и положив руки на спинку сиденья.

— Очень красиво, разве нет? — мягко спросил он. — Да…

На небе в изумительном пасьянсе лежали все. краски.

На востоке горизонт был насыщенного фиолетового цвета, который уступал место лазури, превращавшаяся в белую дымку, а на западе все горело оранжевым цветом и солнце висело огромным пламенеющим шаром. Перед ними лежало болото, полное чарующей красоты, отчужденности и тайн. Лорел впитывала все это, погружаясь в тишину, открывая потайную дверцу своей души, чтобы в нее потихоньку вошел покой этого места. Течение мягко покачивало лодку, напряжение отступало, и Лорел почувствовала, как все ее тело сладостно расслабляется и тяжелеет.

Едва заглох шум мотора, сразу же зазвучали звуки реки. Сверчки трещали в камышах — струнная группа невидимого оркестра. Затем вступили басы и дребезжащие, звенящие банджо зеленых лягушек. Все это разноголосье дополнялось аккомпанементом птичьего пения. Рядом с лодкой, с темной поверхности воды, поднялась эскадрилья жужжащих москитов, готовая к своей ночной вылазке.

— Саванна и я, бывало, выбирались сюда, когда были детьми, — задумчиво сказала Лорел. — Мы уходили не очень далеко от дома. Настолько «далеко», чтобы думать, что мы находимся в другом мире.

Чтобы скрыться. Джек даже слышал эти слова. Они витали в воздухе., были понятны тем, кто знал тайные желания всех несчастных детей.

— Я тоже, — сказал он. — Я вырос на Байю Нуар. Я больше проводил времени на болоте, чем дома.

Чтобы скрыться, подумала Лорел. Это их объединило.

— У меня было потайное место, — добавил он, глядя в прошлое, которое воскрешало болото. — Построенное из планок, которые я украл из забора, отгораживающего пастбище соседа. Я уходил туда, читал украденные комиксы и сам сочинял рассказы.

— Вы их записывали?

— Иногда.

Он делал это всегда. Он записывал их в свою записную книжку и читал вслух самому себе с какой-то робкой гордостью, которой он больше ни от чего не испытывал. Ему нечем было гордиться. Его отец был злобным, пьяным, ни на что не годным сукиным сыном. Он постоянно вдалбливал ему, Джеку, что тот не станет никем большим, чем сыном сукиного сына. Но рассказы Джека были хороши. И сознавать это было так же неожиданно и приятно, как получить на Рождество подарок от мамы — настоящий пистолет, который он тоже хранил в своем потайном месте. Хотя рассказы — это было нечто более значительное, потому что он писал их сам и этим доказывал, что хоть чего-то стоит.

Затем настал день, когда Блэкки пошел за ним и выследил, где его тайник. Пьяный, как всегда. Злой, как всегда. И он уничтожил, разметал это место. И его комиксы, и его рассказы, и счастье, которое было с ними связано, и мечты — все это было сброшено в реку.

Лорел видела, как изменилось его лицо, отяжелела челюсть, как загорелся гнев в темных глазах, и поняла, насколько он уязвим; сердцу было больно от всего этого. Всего несколько слов о его детстве нарисовали печальную картину. Она могла только догадываться, что захватившие его горькие воспоминания были главой из его прошлого.

— У папы была лодка с маленьким поющим мотором, — тихо сказала она, чтобы снять напряжение. — Он учил Саванну, как управлять ею. Это было нашим секретом, потому что Вивиан никогда бы не одобрила того, что делали дочери. После его смерти мы все время потихоньку уезжали, чтобы побыть одним. И это приближало нас к отцу. И отдаляло от матери с отчимом.

Джек повернулся к ней, ища ее взгляд. Она выглядела немного смущенной, как будто никогда и никому не рассказывала этот секрет. Мысль о том, что они становятся ближе, очень нравилась ему, хотя он понимал, что этого нельзя допускать, и все же он не пытался остановить это сближение.

— Когда я был ребенком, я всегда думал, что у нас в семье все было бы хорошо, если бы только были деньги, — сказал он. — Я думал, все проблемы оттого, что мы бедны. А на самом деле все не так, ведь правда?

— Да, — прошептала она еле слышно.

Она смотрела на руки, теребя большой палец, который сильно прикусывала, когда нервничала. Она выглядела маленькой и уставшей, очень уязвимой и недостаточно» сильной, чтобы справиться со всеми проблемами, навалившимися на нее дома. Бедный маленький ангел, Она хотела создать себе новую жизнь, не подозревая, что жизнь-то и загонит ее в угол, вернет к тем проблемам, которых она старалась избежать.

— Dieu, — прошептал Джек, обнимая Лорел за плечи. — Я не очень хорошо выполняю свои обещания, не так ли? — спросил он поддразнивающим голосом, поглаживая ее плечо. Он наклонился к ней ближе и стал нежно покусывать ей ушко. — Я привез тебя сюда, чтобы немного развлечь, чтобы сделать тебя счастливой.

Лорел почувствовала, как тепло разливается по телу, мучает, дразнит. Она говорила себе, что не хочет этого, но голос был слишком слаб, чтобы послушаться его и отодвинуться. Она хитро посмотрела на него, тогда как сердце бешено билось.

— Я думаю, что вы привезли меня сюда с мыслью все-таки стащить с меня трусики.

Он усмехнулся, а глаза его блестели, как отполированный оникс в неярком свете.

— Mais oui, mon coeur[48], — тихо проговорил он, его прокуренный голос вибрировал и шел откуда-то из глубины груди, он обнял ее. — Этим-то я и хочу сделать тебя счастливой.

Скажи ей это какой-нибудь другой мужчина, она бы в два счета разделалась с ним при помощи своего острого, как бритва, язычка. Наглость Джека, подкрашенная юмором, только заставляла желать пойти до самого конца, в какое бы невероятное приключение он ее ни увлек. Это не сулило чего-то красивого или безопасного, но было очень соблазнительно.

— Я думаю…-У нее перехватило дыхание, она откашлялась и начала снова: — Я думаю, вы собирались вести себя наилучшим образом.

Уткнувшись ей в шею, он усмехнулся, поглаживая вверх и вниз ее руку и слегка задевая грудь.

— Сладкая, а я и веду себя наилучшим образом. Ее пронзила дрожь желания, и она уже не уклонялась от его объятий.

Пожалуй, она никогда не знала, что значит желать мужчину. Так, как она хотела Джека. Она выросла, по, давляя все свои сексуальные желания, избегая этого, так как сталкивалась только с уродливой, порочной стороной этих человеческих отношений. Ее брак с Уэсли был союзом друзей, бесстрастным с ее стороны, она и не думала, что спосабна на страсть.

Она ошибалась. Когда Джек, покрывая поцелуями шею, добрался до нежного покатого плеча, страсть вспыхнула в ней, как огонь, таившийся в пепле. Это поразило и испугало ее. Она не хотела, чтобы пожар страсти охватил ее и она уступила бы ему.

вернуться

48

Ну, конечно, мое сердце (фр-).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: