Несс промолчал; за него все сказала его слабая ироническая улыбка.
Серое лицо Капоне начало краснеть. Веки его зеленовато-серых глаз приподнялись. Смазливый парнишка в камере раскладывал пасьянс, не обращая на нас внимания. Солнечный свет, проникающий через зарешеченные окна, рисовал на полу узоры.
Капоне попытался превратить свой гнев в душевный порыв.
– Дайте мне возможность показать, на что я способен! В течение двадцати четырех часов я уже буду знать, находится ли ребенок в руках профессиональной преступной организации, или его похитил преступник, промышляющий в одиночку. Любой, кто хоть немного связан с преступным миром, знает, что мне можно доверять. Нет такой преступной организации, которая бы не положилась на меня, если бы родители ребенка захотели заплатить выкуп.
– И что ты попросишь у федеральных властей, Аль, если тебе удастся провернуть этот трюк?
Он резанул воздух руками, словно арбитр во время футбольного матча.
– Это не трюк. Если я ничего не смогу для вас сделать, то вернусь сюда, и пусть надо мной продолжает вершиться правосудие.
– Ты не ответил на мой вопрос, Аль. Чего ты захочешь, если добьешься успеха?
Руки его сжались в кулаки размером в футбольный мяч. На лбу начала пульсировать вена, шрам на полной щеке побелел. Лицо его стало очень напоминать морду быка, увидевшего красный плащ.
– А вы что, не догадываетесь, Несс, черт возьми? Я хочу выйти отсюда! Я хочу, чтобы этот чертов приговор отменили! Чего я еще могу хотеть, черт возьми?! Меня посадили по ложному обвинению! Меня предали!
Капоне пошел на сделку о признании вины, которая бы позволила ему после выплаты налогового долга отделаться двумя с половиной годами тюрьмы. Этот срок мог бы быть сокращен за его примерное поведение. Однако судья Уилкерсон не принимал участия в этой сделке и приговорил его к одиннадцати годам в федеральной тюрьме.
– Вы, молодчики, хотите, чтобы я выложил триста тридцать шесть тысяч долларов! Я не знаю, откуда вы взяли эти цифры! Вы даже не доказали, что я получил хоть один доллар. Возможно, вы доказали, что я истратил немного денег, но это еще не говорит о том, что я имел доход. Я мог тратить деньги, которые мне дали мои преданные друзья. А вы не имеете права облагать налогом подарки!
– Как говорится, Аль, объясни это судье.
– Судье?! Этот сукин сын даже не выпускает меня под залог! Других людей, осужденных за неуплату подоходного налога, освободили до того времени, когда Верховный суд рассмотрит их апелляции. Но только не Капоне! Они хотят, чтобы я сгнил в этой тюрьме. Они заставляют меня оплачивать судебные издержки – с другими так не поступают. Я заплатил уже пятьдесят тысяч!
Несс стоял со скрещенными на груди руками; улыбки на его лице больше не было, и, как мне показалось, терпение его тоже подходило к концу.
Снорки тоже это почувствовал.
– Я просто не понимаю вас, ребята, – сказал Капоне, стараясь говорить сдержаннее, но голос его все больше напоминал вой. – Когда одиннадцать лет назад я впервые приехал в Чикаго, в кармане у меня было только сорок баксов. Я занялся бизнесом, который никому не приносил вреда. Сейчас много говорят о безработице. А я дал работу безработным. По меньшей мере триста молодых людей получают от меня от ста пятидесяти до двухсот долларов в неделю, зарабатывая их на безобидном пивном бизнесе. Выключите меня из этого дела – и эти мои люди потеряют работу, а у них у всех есть семьи и дома. Как вы думаете, чем они начнут заниматься? Пойдут на улицу и начнут просить милостыню? Нет. Эти люди раньше занимались разбоем, ограблением банков и еще более страшными делами, а я вытащил их из этого мира и дал им настоящую работу. Куда они пойдут и чем займутся, если вы отстранили меня от дела?
– Для них мы тоже найдем место в тюрьме, Аль.
Его глаза засверкали.
– Вот мы какие, сильные мира сего! Облагая бутлегера подоходным налогом, вы получаете долю его прибыли, то есть становитесь его пособниками и подстрекаете взвинчивать цены. Это все равно, что генеральный атторней потребует свою долю у парня, ограбившего банк.
– Старая песня, Снорки. Очень старая.
Ярость так и кипела в Капоне, но он сдерживал себя.
– Послушайте, послушайте, – сказал он, помахав рукой в примирительном жесте, – не обращайте внимания на мои слова. Забудьте о них. Я просто хочу вам помочь. Во всей Америке не найдется человека, который бы не хотел вернуть этого ребенка его родителям, чего бы это ему ни стоило.
Он указал на фотографию своего юного сына, висящую в позолоченной рамке над его кроватью.
– Представляю, – сказал он, и серо-зеленые глаза его блеснули на печальной маске круглого лица, – что чувствует сейчас полковник Линдберг. Я плачу от сострадания, когда думаю о нем и его очаровательной жене.
– Ты это серьезно?
Губы Капоне начали кривиться в презрительную ухмылку, но он снова принял серьезное выражение и кротко сказал:
– Они вас послушают, Несс. Скажите им.
– Но сначала ты мне скажи что-нибудь новое. Ты уже разыгрывал этот номер перед капитаном Стейджем и Каллаханом из секретной службы... Но если ты хочешь убедить меня, скажи мне то, чего не говорил другим. Скажи мне откровенно, почему ты так уверен, что сможешь вернуть ребенка домой?
Тишина петлей повисла в воздухе.
Капоне облизал свои жирные губы и стараясь, чтобы его слова звучали как можно убедительнее, произнес:
– Есть вероятность, что этот ужасный поступок совершил парень, который когда-то выполнял для меня кое-какую работу. Сейчас он не работает на меня. Понимаете? Но если он сделал это и я смогу его найти – а я смогу его найти, – то мы сможем вернуть ребенка родителям.
– Кто этот парень, Аль? Назови мне его имя.
– Почему, черт возьми, я должен сказать это вам?
– Потому что ты беспокоишься за этого ребенка. Потому что ты плачешь по ночам из-за этого «ужасного поступка».
Капоне поднял голову и с подозрением посмотрел на Несса.
– Если я скажу вам, вы отнесетесь к этому как к проявлению моей... искренности?
– Возможно.
Сверкающие глаза сузились в щели.
– Конрой, – сказал он.
– Боб Конрой?
Он кивнул своей большой головой.
Элиот подумал немного, потом проговорил так, как будто обращался к самому себе:
– Конрой удрал из Чикаго несколько лет назад. Говорили, что Конрой был одним из стрелков во время бойни в День святого Валентина. Ходили слухи, что он подался на Восток, когда полиция принялась разыскивать участников этого шумного дела. Капоне схватился за прутья решетки.
– Я смогу найти Конроя. Выпустите меня отсюда. Позвольте мне помочь вам.
Несс вежливо улыбнулся Капоне.
– Я не выпущу тебя из этой камеры, даже если ты спасешь сотню детей.
Круглое лицо налилось кровью.
– До свидания, Спорки.
– Только друзья так меня зовут, – зловеще произнес гангстер. – Ты, сукин сын... за кого, черт возьми, ты себя принимаешь...
– Я Элиот Несс, – весело сказал Элиот Несс. – А ты – ты находишься там, где тебе и следует находиться.
Когда охранник открывал для нас большую железную дверь, Капоне, сзади закричал:
– Я сообщу об этом в газетах. Линдберг узнает о моем предложении!
В лифте Элиот заметил:
– Линди, наверно, уже знает об этом. Поэтому к нему едут Айри и Уилсон. Он хочет с ними посоветоваться.
– Ты всерьез относишься к словам Капоне?
– Сегодня утром его предложение обсуждали президент, Гувер и его кабинет.
– Боже.
– Генеральный атторней предложил выяснить, нужно ли будет передавать предложение Капоне на рассмотрение федерального окружного апелляционного суда.
– Ради Бога, Элиот. Капоне просто отчаянно пытается любым путем вырваться из тюрьмы...
– Правильно. Но насколько он отчаялся?
– Что ты имеешь в виду?
– Не настолько ли, что самому организовать это похищение, чтобы потом «раскрыть» его и заслужить себе свободу?
Лифт остановился.
– А ты как думаешь, Элиот?