Откинувшись на скамью, он сделал маленький глоток. Его передернуло.

– Очень горький.

– Мы здесь считаем, что лучше этого напитка ничто не согреет человека в холодную погоду. – Она слегка выделила слово «человек», что, правда, казалось, прошло незамеченным.

– Да, да, – сказал Ливингстон. – Согревает, даже очень.

– Бэнни! – прогремел голос отца. – У нас новые посетители.

– Иду, папа.

Бэнни начала обслуживать клиентов, и у нее уже не было больше времени обращать внимания на английских солдат. Из-за их присутствия в таверне было необычно тихо. Клиенты молча сидели и пили, курили трубки и разглядывали англичан. Обычно в «Дансинг Эле» раздавались возмущенные протесты в адрес Британии и той несправедливой политики, которую она проводила в своих колониях. Сегодня вечером все настороженно молчали.

Кэд распорядился, чтобы Бэнни обслужила крайние столы, а сам взял на себя англичан, и Бэнни поняла, что отец хотел, чтобы она подальше держалась от этих нежданных гостей. До этого он всегда верил, что она не растеряется в любой ситуации. Ей было непривычно, что отец вдруг опекает ее.

Она вытирала столы, мыла кружки, разливала пиво и все-таки время от времени украдкой посматривала на солдат. Она чувствовала, что и они за ней наблюдают. Капитан Ливингстон неторопливо потягивал пиво и внимательно поглядывал вокруг с нескрываемым любопытством. Обстановка в пивной, видимо, забавляла его. Каждый раз, когда глаза Бэнни встречались с полузакрытыми глазами лейтенанта, Джон улыбался ей с искренней радостью. И, несмотря на то, что она сразу же отворачивалась, Бэнни постоянно ловила себя на том, что улыбалась ему в ответ, не в силах сопротивляться его душевной теплоте и невинности.

– Смотри, – сестричка, осторожнее, а то отец заметит, что ты улыбаешься им так часто, – тихий голос Брэндана, который, видимо, все это время стоял в углу, испугал ее: она не думала, что кто-то из своих наблюдает за ней.

– Я им совсем не улыбаюсь.

Он затянулся и выдохнул целое облако дыма, которое окутало ее.

– Да?

– Конечно. Я улыбаюсь не им, а ему.

– Кому?

– Лейтенанту Лэйтону.

На лице Брэндана появилась грустная и чуть насмешливая улыбка.

– Ах, Элизабет, Элизабет. Мне казалось, что ты, как никакая другая девушка, свободна от чар таких мужчин как он: с сильным телом, красивым лицом и пустой головой. Я думал, что ты способна оценить более утонченных представителей мужского пола.

– То есть мужчин, похожих на тебя?

– Правильно.

Она рассмеялась и потянулась к оловянной кружке:

– Налить тебе что-нибудь выпить?

– Зачем ты спрашиваешь? Неужели я мог бы сказать «нет»?

Она щедро плеснула в его кружку крепкого сидра.

– Да нет, не то, чтобы этот парень мне действительно интересен, но как ему не улыбнуться? Он такой счастливый.

Брэндан взял бутылку рома и добавил изрядное количество в сидр.

– Счастливый? Ты так думаешь? Он сделал большой глоток.

– Ты считаешь, что все так просто? Счастлив и все.

– Да, – убежденно ответила она.

– Может, ты и права.

Элизабет налила себе сидра и облокотилась на стол, пристально вглядываясь в лицо Брэндана. Из всех братьев он был наиболее близок ей, может быть, потому что оба они отличались от остальных Джоунзов.

– Мне очень жаль, Брэндан. – Она провела пальцем по ободку своей кружки. – Я имею в виду то, что папа сказал насчет твоего рождения.

Брэндан сделал еще один глоток.

– Ничего нового в этом не нахожу, Элизабет.

Он был прав. В семье Джоунзов о мужчине судили по его размерам и силе. Брэндана нельзя было назвать маленьким и слабым, но он был худоват. И никто из домашних, кроме что разве матери и сестры, не ценили его ясный ум. Бэнни знала, что он очень хотел учиться в Гарварде, попробовать свои силы там, где, как и он, любили думать, анализировать, узнавать новое. И даже если бы у них было достаточно денег, чтобы послать его туда, отец бы этого никогда не сделал, так как Кэд Джоунз считал мыслительную деятельность пустой тратой денег и времени: человек должен работать, заниматься настоящим нужным делом, а не бить баклуши за письменным столом.

– Я согласна с тобой, – сказала Бэнни и мягко добавила:

– Но все же…

– Не обращай внимания, Элизабет. Эту рану так часто тревожат, что я уже не чувствую боли.

– Я только хотела бы, чтоб отец… Ну, я не знаю. Чтобы он перестал думать, что ты во всем должен походить на него.

– Он не изменит своего мнения. Я уже давно не надеюсь на это. – Брэндан улыбнулся и пристально посмотрел на нее:

– Оставь-ка свои отвлекающие маневры. Лучше скажи прямо: тебя действительно интересует этот верзила?

– Я бы не сказала, что интересует. Мне, похоже, жаль его. Любопытно, каким он был до этого несчастного случая?

– А, в тебе, как всегда, заговорила жалость. Мать очень расстроится. Она безуспешно старается выдать тебя замуж вот уже пять лет.

– Прекрати, – Бэнни шутливо толкнула брата. – По крайней мере, на тебя она потратила вдвое больше времени, пытаясь найти тебе жену. В конце концов, ты единственный в поселке, который несмотря на то, что ему за двадцать, еще не был женат.

– Я знаю. – Он театрально приложил руку к сердцу:

– Я нарушаю заповедь Господню: плоди и размножайся. Мать часто напоминает мне об этом. Ну кто же захочет выйти замуж за бедного печатника?

– Бедного? Да твое дело процветает. Ведь ближайший печатник есть только в Бостоне.

– Я уверен, что моя будущая жена живет тоже в Бостоне.

– Ну что ж, тогда маме придется довольствоваться внуками, которых поставляют ей остальные члены нашей семьи.

Из другого конца комнаты Руфус махнул ей рукой, чтобы она принесла еще пива.

– Ладно, у меня дел полно.

На «Дансинг Эль» опустились сумерки, за окнами тоскливо завывал холодный ветер. Внутри таверны было необычно тихо: сказывалось то, что посетители всего лишь пили, не отвлекаясь на привычные для них шумные разговоры. Присутствие английских солдат вызвало у всех раздражение и желание избавиться от них любым способом. Время от времени, то в одном углу, то в другом раздавались приглушенные голоса. Нервы у всех колонистов были напряжены до предела, и Кэда обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, он с нетерпением ожидал хорошенькой потасовки, а с другой – прекрасно понимал, какое жалкое зрелище будет представлять из себя его заведение после драки.

Однако красномундирники, казалось, не обращали никакого внимания на враждебность поселенцев. Допив флип, они потягивали теперь свое пиво. Наконец, капитан Ливингстон поднялся, и его солдаты тут же вскочили со своих мест. Англичане явно собирались уходить, и Кэд, и все его постоянные посетители испустили дружный вздох облегчения. Ну, наконец-то!

Ливингстон небрежно махнул рукой, подзывая хозяина таверны. Возмущенный таким обращением, Кэд все же был рад поскорее избавиться от этих непрошенных гостей и поэтому поспешил к капитану.

– Да, что пожелаете, капитан?

Ливингстон аккуратно смахнул невидимую пылинку со своего мундира.

– Во-первых, полагаю, нам не придется платить за то, что мы выпили.

– Интересно, а с чего это вы так решили? Вы должны мне четыре шиллинга.

– Многие ли из ваших клиентов постоянно платят вам? – спросил Ливингстон, взглядом указывая на остальных посетителей.

– Не много, – признался Кэд. – Но все они предлагают мне нужные товары или услуги. А что вы мне можете предложить?

– Вы все уже пользуетесь услугами британской армии, и я не вижу необходимости предлагать их для бартерной сделки.

– А я вижу.

– Мы здесь находимся, чтобы защищать вас.

– Защищать? Ха! Вы преследуете нас, и люди здесь в Массачусетсе не обязаны обеспечивать вам содержание. Нам не нужна ваша защита. Мы и сами можем отлично себя защитить.

– Ага, – Ливингстон поднял тонкий длинный палец. – Ты мне как раз напомнил: кажется, приближается время ежегодного смотра вашей местной милиции?