– Но я не люблю печень.

– Ну, что ж поделаешь. Надо. Думаешь, так это просто – выносить будущего героя?

Эльсвиса таинственно улыбнулась. Глаза у нее засияли таким огоньком, что мужу тотчас захотелось обнять ее и прижать к себе покрепче.

– Я вовсе так не думаю.

Вепря внесли сразу за оленем, на таких же деревянных носилках, только размерами поменьше. Принц полез было из-за стола, но, вспомнив, как ноет у него нога, решил лишний раз не вставать, остался сидеть, лишь передал свой нож одному из слуг. Все-таки, у королевского кравчего, который разделывал оленя, были и другие заботы. Например, выполнение его прямых обязанностей – наполнять кубок короля и его супруги.

Вепрь оказался старым и жилистым. К тому же, его не выдержали в печи должное время, но голодные мужчины не обращали внимания на такую мелочь. Они рвали мясо пальцами, заворачивали куски в лепешки и запивали еду целыми потоками горьковатого пива, пахнущего жжеными хлебными корками. Слуги, наполнявшие кружки, совершенно сбились с ног. Время от времени они менялись со своими собратьями, которые ужинали здесь же, за самым концом стола, у двери в кухню, и отдыхали, одновременно утоляя голод.

Там, где ужинали слуги, догладывали остатки мяса с костей, но еда по сути была та же, что и у короля, только чуть меньшее количество и чуть более остывшая.

Как было принято при всех королевских и графских домах Британии, за ужин садились все обитатели замка, от властителя до последнего слуги, и ели они одно и то же. Блюда двигались от верхнего края стола к нижнему, все брали себе, что хотели и сколько хотели. Пожалуй, нормального мяса до младших слуг добиралось немного, но их никто не собирался морить голодом. Недостаток мяса восполнялся хлебом, кашей и капустой. Даже пиво наливалось то же самое.

Ближе к концу трапезы к королю через зал пробрался один из дозорных. Он наклонился к уху Этельреда и что-то зашептал. Король выслушал дозорного и слегка взмахнул ладонью.

– Гонец? Так зови его сюда. Он, наверное, голоден. И глоток пива ему не повредит.

Эльфред заинтересовался, обернулся, внимательно следил за тем, как в залу ввели усталого и грязного гонца, серого от изнеможения, с полузакрытыми глазами. Он шел, еле переставляя деревянные от напряжения, искривленные ноги – видимо, последние пару суток парень не слезал с седла, а если и слезал, то ненадолго. В таком виде с хорошими вестями не являются.

Гонец, шатаясь, встал у стола, жадно потянул носом аромат жареного мяса и дрогнул лицом, видимо, измученный вынужденным постом. Обходить стол, чтоб встать лицом к лицу с королем, он не стал, и, опершись на столешницу, хрипло крикнул:

– Датчане! Датчане у Скнотенгагама[3], король. Мой господин Бургред просит твоей помощи. Датчане зимовали у Дома пещер, и все думали, что они уйдут, как пришли – тихо, никого не трогая…

– Как же, сейчас… – проворчал один из приближенных короля, немолодой воин с седой головой и крепкими, как кувалды, кулаками. – Жди…

– Приходи к Скнотенгагаму со всем своим войском, король, иначе вскоре датчане будут уже у самых границ твоего королевства.

– Твой Бургред владеет многими землями, которые прежде принадлежали Этельвольфу, – проворчал было эрл Холена, но не стал продолжать.

Да, впрочем, его и так никто не слушал. Датчане! По всем столам, словно вихрь, пронеслось это слово, знаменующее собой конец спокойной жизни. Отнюдь не только северные разбойники угрожали Уэссексу – королевство воевало и с Корнуоллом, и с Валлией – но только имя этого народа повергало саксов в ужас, только оно символизировало собою истинную угрозу жизни и свободе.

Этельред встал. Помолчал, а потом принялся задавать гонцу вопросы. Много вопросов – где, когда, как, сколько. И по его лицу Эльфред быстро понял – будет война.

Принц вышел на террасу замка. Он давно снял красивую котту, покрытую жирными пятнами, и остался в одной рубашке – камизе. Конечно, весна была теплая, и днем солнце пригревало на совесть, но вот ночью потягивало холодком. Поверх рубашки, чтоб не замерзнуть, Эльфред накинул плащ.

Он постоял, глядя, как у костра препираются дозорные – чей черед тащиться на стену, на холод и темень, потом прошелся до дверей донжона.

Рядом с ними, опираясь на каменный парапет, стоял Этельред. Он обернулся лишь на миг, увидел брата и снова вернулся взглядом на бревенчатую стену замка.

– Не спишь? Что так?

– Не спится.

– Докучает рана? Ты смотри, может, позвать лекаря – пусть еще разок посмотрит, а? Может, железом прижечь?

– Ерунда, брат. Не докучает нисколько. И лекаря незачем тревожить. Если станет гнить, я сам прижгу.

– Когда станет гнить, будет уже поздно, – Этельред помолчал. – Послезавтра выступаем. Ты, я так понимаю, останешься?

– С чего бы вдруг?

– Ты же ранен. К тому же… Разве годится будущему пастырю проливать кровь?

– Фу… Брат, все священники с амвонов провозглашают, что война с северными язычниками – святая война.

– Полагаю, тебе стоит остаться здесь хотя бы затем, чтоб на время моего отсутствия взять власть в свои руки.

Эльфред подумал, покачал головой.

– Не стоит. Не должно быть двух королей.

– Ты же не королем будешь.

– Ты уверен? – принц покосился на брата. – А ты помнишь о коронации в Риме?

– Так это правда?

– Истинная.

– Да как ты можешь помнить? Тебе было тогда лет пять.

– Но не годик же. Все помню. Многие таны об этом помнят тоже. Ни к чему все это, брат. Да и вообще, не хочу я находиться где-то в безопасности, в то время как все мужчины королевства идут на датчан. Это как-то… не по-мужски.

– Странное рассуждение для книжника.

– А что – книжник не мужчина? Ты поменьше слушай королеву.

– При чем тут королева?

– Вульфтрит твердит, что мне пора в монастырь. А я пока не собираюсь. Я женат, молод, хочу повеселиться. И оставим это. Я вот не понимаю. Бургред не помогал тебе воевать с датчанами, когда они высадились на Вектисе[4]. Почему же ты должен помогать ему?

Этельред молчал, будто не слышал.

Они помолчали. Во дворе все стихло, и две одинаковые фигуры стражников у костра в скачущих бликах света напоминали статуи фурий, неподвижные, как камень. Лишь время от времени один из них шевелился, чтоб подбросить хвороста в костер. Король медленно пошел к лестнице, ведущей на стену, Эльфред следовал за ним. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и воин, стоящий на бревенчатой площадке, у верха лестницы, встрепенулся и склонился перед Этельредом.

– Взгляни, – негромко сказал король брату и обвел рукой темный горизонт. Небо еще и не начинало светлеть, но совершенной темноты ночью в этих краях не бывало, и без труда можно было разглядеть верхнюю кромку леса, огоньки дальней деревни, где тоже жгли костры, и полосу холмов вдали. – Это наша земля. Наше королевство. Здесь живут наши люди, которых мы должны защищать. Датчане – это страшная напасть, как саранча, даже хуже. Саранча сжирает урожай, а датчане – как огненный дождь, как… как…

– Всадники Апокалипсиса, – пробормотал Эльфред.

Король покосился на него. Поколебался – он явно плохо знал Апокалипсис, если вообще его знал – и, решив, что грамотному брату виднее, согласился.

– Ну да, именно. Сам понимаешь. Датчане из тех, кому нельзя позволить даже одной ногой ступить на землю. Они расползаются по земле, уничтожая все на своем пути. Если они укоренятся в Мерсии, то и из Уэссекса их будет уже не выкурить. Не те они соседи, чтоб жить с ними мирно.

Эльфред покачал головой.

– Датчане осели у Скнотенгагама еще осенью. И только весной Бургред сообразил, что с этим надо что-то делать?

– Видимо, соседство стало беспокойным. Датчане начали совершать набеги на окрестные селения, так я понимаю. Вокруг Скнотенгагама много селений. Уверен, что уцелели лишь те, которые прикрыты лесом, Шервудом. И потом, мерсийская вотчина – это дело Бургреда. Я же не могу вмешиваться в его дела, пока он не обратится за помощью. Теперь он обратился. И, сказать по правде, я рад, что ты решил идти со мной. Я тебе доверяю.