Вышли ни живые, ни мертвые. Вели себя как-то по-дурацки… В молчанку играли. А что, интересно, могли сказать? Не предупредили же…

«Возьмут или откажут?» — этот вопрос, как ни странно, отчего-то мучил не слишком сильно.

Через два или три дня после встречи с Черненко вопрос решился. Нас взяли…

Отдел, которым руководил Константин Устинович, назывался «общим» и, значит, занимался всем сразу: от анализа и обобщения различной информации до контроля и проверки исполнения всевозможных партийных решений. Работа эта мне тогда представлялась бюрократически-скучной, но статистически точной. Я же обладал живым характером, любил стихи, особенно Пушкина, творчество которого хорошо знаю до сих пор, собрал огромную поэтическую библиотеку, ходил в походы, пел песни, и, чего греха таить, был не прочь посидеть за добрым столом с товарищами…

Переход в ЦК сулил некую стабильность. Придавал серьезность и весомость положению. Обещал встречи с интересными людьми. Сулил масштабные задачи, наверное…

В общем, вырос я из комсомольских «штанишек». А всем хорошо известно, что будучи на организационной работе в комсомоле, в принципе, можно тянуть лямку до самой пенсии. Сил бы хватило, да молодежной энергии! Были случаи, когда это происходило в самом деле.

Что у меня в багаже… Комсомольский вожак на Липецком тракторном, секретарство в обкоме, работа в ЦК ВЛКСМ.

А тут — Старая площадь!

Мои опасения относительно рутинности работы в общем отделе частично подтвердились — с прибывшими новичками начал инструктаж заместитель Черненко Клавдий Михайлович Боголюбов. Говорил он скучно, с излишней методичностью, артистически выверенными паузами, делая ударения на словах: «самый главный отдел», «ответственней шая работа», «большая честь»…

Его манеры, стиль поведения, разительно отличались от черненковских.

Забегая немного вперед и опережая этим самым ход событий, сразу же хочу несколько подробнее рассказать о Клавдии Боголюбове — только с той целью, чтобы больше к его персоне никогда не возвращаться. Лично мне рассказывать о нем — радость не большая…

Словно герой Уильяма Шекспира, этот Клавдий — не отчим принца датского Гамлета, а человек, долгие годы работавший в непосредственной близости от Черненко, бывший его заместитель. Продвигаемый вверх по служебной лестнице Клавдий-2 был также не лишен изрядной доли коварства, что особенно ярко проявилось в последние годы жизни Константина Устиновича.

Находясь на высоких ответственных должностях в аппарате ЦК, будучи человеком весьма приближенным к Брежневу, а затем и Андропову, Боголюбов весьма преуспел в получении жизненных благ.

В начале войны Клавдий Михайлович не сколько месяцев заведовал каким-то отделом в некоем райкоме. Оттуда пошел в высшую партшколу. По причине учебы война минула его стороной. Однако в биографических справках, заполняемых им многократно и в разные годы, Боголюбов всегда указывал, что он участник Отечественной войны 1941–1945 годов.

Не обладая, по мнению многих, работавших с ним вместе людей, заметными талантами и способностями, но удачливо используя свое высокое и приближенное к руководству страны и партии положение, Боголюбов без труда защищается и становится доктором наук. В соответствии с научным званием приходит и должность — заведующий отделом ЦК. Это облегчает путь вверх — в членство ЦК и в депутатство — Верховный Совет СССР.

Боголюбов хорошо отрабатывает и оттачивает технологию «награждения» самого себя орденами и медалями. Суть этой процедуры оказывается на удивление примитивной — будучи заведующим общим отделом (как раз именно этим отделом в день моего прихода в 1972 году заведовал Черненко), он, в качестве технического исполнителя, оформляя списки к награждению, не забывал время от времени вписывать и свою фамилию.

К своему 70-летию он именно таким образом получает орден Ленина. На следующий год — за успешное проведение олимпийских игр — орден Дружбы народов. И так далее, и так далее…

В то время наградная «эпидемия» (вернее патология) была в самом разгаре. Ходить с одной геройской звездочкой было не слишком престижно. Все помощники Брежнева, например, были лауреатами Государственных премий, а один даже — Ленинской!

У Боголюбова же никакого лауреатства не было. А чем он хуже? Клавдий Михайлович, не мудрствуя лукаво, «втискивается» в список проектировщиков одного сугубо научного и технического проекта — лауреат Госпремии!

А Ленинскую слабо? Ничуть.

Следующий список строителей и архитекторов одного из служебных зданий в Кремле украшает его фамилия!

Теперь ему не хватало только Звезды Героя… Не Советского Союза — это слишком — а Социалистического Труда. Тем более, что социальные блага обе награды дают одинаковые.

Приближается 75-летие Боголюбова. На семидесятилетие его Звездой не наградили, хотя он сильно старался. Орденом пришлось ограничиться.

Семьдесят пять — это вполне подходящий повод, а шанс, в связи с преклонным возрастом, последний.

Началась интенсивная подготовительная работа. Чтобы достичь своей коварной цели, надо «обезоружить» высокое руководство. Расчет простой: у него, руководства, есть свои слабости. Им надо потрафить… Раньше с Брежневым это хорошо получалось. Намекнешь, кому надо, побегаешь чуть-чуть, посуетишься, и вот — не четырежды, а «пятирежды» и новый бюст на родине героя…

В сентябре, когда Боголюбову исполнялось 75, Генеральному секретарю ЦК Черненко исполнялось 73. Дата для Черненко не круглая. Наград по такому поводу, по цековским канонам, не полагается.

— Но ведь речь идет о Генеральном! — убеждает всех Боголюбов. — Вы что, не понимаете?

Он развивает бурную деятельность, не только рождает идею, но и максимально содействует ее реализации, получает одобрение и поддержку…

Вот так совершенно больной Черненко — за несколько месяцев до смерти — получает (из рук Дмитрия Устинова) третью Золотую Звезду.

Теперь Боголюбов мог без упреков совести ходатайствовать и о себе самом. Вписывать в чужой рескрипт Звезду нельзя, этот процесс не массовый, а индивидуальный — только просить, просить, просить. Или требовать!

Как-то я приехал к Черненко с докладом на дачу в Усово. После второго «высокогорного» отдыха ему становилось то лучше, то хуже, но режим оставался прежним: постельно-комнатным. В конце разговора Константин Устинович вдруг, без всякой связи с предыдущим, замечает:

— Тут вот что… Боголюбов очень хочет получить Героя к своему юбилею… Для него это, пожалуй, слишком… Ты передай Горбачеву от моего имени — он сейчас «хозяин», за Секретариат отвечает, — чтобы воздержался…

Смотрю на полный комплект «вертушек» и телефонных аппаратов, стоящих на столе — в двух шагах от замершего посреди палаты Черненко — и молчу. Что-то лукавит Константин Устинович. Раньше за ним такого не водилось. По отношению ко мне, во всяком случае… Но делать нечего. Надо исполнять указание!

Приехав в Москву, я исполнил поручение, позвонил Михаилу Сергеевичу и передал слова Генерального. На том конце провода услышал какое-то не то возмущение, не то мычание — не разобрать. Неопределенная какая-то реакция, правда, с нотками удивления.

При очередном звонке в Усово докладываю Черненко об исполненном задании:

— Горбачеву я сказал, Константин Устинович, чтоб воздержался в отношении Боголюбова, как велели…

Теперь здесь не следует никакой реакции. Ни да, ни нет…

Я начинаю забывать об этой истории, а через несколько дней узнаю чуть ли не из газет, что Клавдий Михайлович Боголюбов получил свою вожделенную геройскую звезду! Как говорят французы: «Се-ля-ви!» Такова жизнь!

В народе образно говорят: «Жадность фраера сгубила!» Грубовато, конечно, но точно. Попался Боголюбов — человек весьма солидного возраста — в 1985-м! При том же самом Горбачеве — когда «по привычке» вписал себя в наградной лист к 40-летию Победы. Тут и сказке конец: всплыла его изначальная ложь о фронтовой биографии, а за ней ниточкой потянулись другие неблаговидные истории с издательской деятельностью, когда фамилия Боголюбова фигурировала во всех сборниках КПСС в качестве составителя, когда за эти публикации шли баснословные гонорары, партвзносы же с них, как водится, не платились… И так далее, и так далее, и так далее…