– Понимаешь, друг мой, Егорушкин Сергей Юрьевич, - Михайлов уже прочитал по дороге справку, составленную оперативниками и освежил свои знания относительно недлинной биографии молодого террориста, - ставишь ты меня в трудное положение.

Михайлов ещё раз задумался. Жучков в кабинете не было, это он знал точно. Он ослабил галстук и откинулся в кресле, решив сыграть доброго следователя.

– Понимаешь, что у меня нет выхода? Что я понимаю тебя, твои взгляды… Убеждения… Великая Россия, - Василий Георгиевич сделал правой рукой неопределённый жест, - Нация… вот это всё…Да-да, я всё это тоже люблю, и Россию, и нацию… и сам был… Да и остаюсь, как ни странно, русским националистом! Но что делать-то, Серёжа?! Сейчас мне придётся заниматься решением твоей проблемы… И решать её жёстко, очень жёстко…

Парень поднял глаза и злобно оглядев Михайлова, тихо прошипел:

– Вы - предатели! Грязные пособники оккупантов, мрази трусливые! Всех вас на фонарях развешаем! Всех! - начал он пафосно, но под конец сорвался на крик и испуганно замолчал.

Михайлов кашлянул и нервно забарабанил пальцами по столу. «Если этот народный герой и дальше будет разговаривать лозунгами, получится совсем уж балаган какой-то», - Василий Георгиевич даже поморщился от своих мыслей, и, вздохнув, продолжил. - Таак…будем, значит, изображать партизана на допросе, да? Лозунгами будем разговаривать? Ну послушай меня, просто попробуй понять! Это действительно важно. Ты - русский, и я - русский. Ты хочешь жить хорошо, в уважаемой стране, и я хочу тоже. Но ты выбрал неверный путь, понимаешь? Тебя используют негодяи! Эти вот… Это вот…, - он опять покрутил рукой перед собой, пытаясь подобрать подходящие к случаю дефиниции, - Рязанские менты, которые засели к Кремле! Кто они тебе, а? Спасители России? Подонки они, понимаешь? Что они могут дать стране, что? Они прислали сюда какого-то говённого наёмника, а он, сволочь, сам зассал токсины эти чёртовы закладывать и подставил тебя, понимаешь? Подставил!

Студент демонстративно отвернулся, а Михайлов почувствовал страшную пустоту внутри себя. Во-первых, он тоже говорил какими-то штампами и лозунгами. Во-вторых, и это было даже важнее, случилось то, чего он подсознательно ждал и боялся последние годы. Можно было сколько угодно уговаривать себя, что всё обойдётся миром, что не придётся убивать и сажать в тюрьмы вот таких вот простых русских мальчиков - но это была ложь. Придётся. Придётся радоваться успехам ужасных корейских головорезов и наёмников из «Витуса Беринга», потому что выбора больше нет.

Он, этот проклятый выбор, был, пока в Рязани тихо гнил сонный коррумпированный режим генерала Юркевича. Да, это было неприятно. Все эти кокошники и наличники Русской республики, вечный балаган тамошних руководителей и неприятная вечно красная рожа самого Юркевича, который приезжал в Екатеринбург всего-то за три месяца до своего падения, всё это было мерзко, но теперь-то, теперь-то что делать?

Тогда, во время визита, Юркевич всем показался таким мерзким, что сам Михайлов, да и многие из его знакомых и даже коллег, были прямо-таки шокированы. Появилась даже какая-то внутренняя солидарность с пылкими воззваниями подпольных организаций, призывавших патриотов приложить все силы к уничтожению «иуды Юркевича и его преступной клики». Генерал казался худшим из возможного: оплывший, низкорослый, с отвратительным красным лицом запойного пьяницы и злобными свинячьими глазами. И на фоне всего этого - фарфоровая американская улыбка и пересаженные на лысину волосы. И рядом - неизменная Наталья Петровна, вульгарная большегрудая генеральша, какая-то уж совсем откровенная проститутка, тем более отвратительная, чем больше она пыталась строить из себя государыню-матушку. Но потом… Отчего-то вспоминался Ельцин: и пьяный, и гадкий, и хуже вроде и быть не может. А оказалось, что хуже очень даже может быть.

Когда потом, уже в самый разгар мятежа, Михайлов смотрел запись казни Юркевича - ему неожиданно стало жалко генерала и страшно за себя. Вот генерал щурясь выходит из фургона и по булыжникам Красной площади идет на Лобное место, украшенное по случаю торжества виселицами. Ему тогда подумалось, что эта вот нарочитая театральность и опереточная пафосность сближала павший режим Юркевича и новую пироговскую власть.

На фоне Кремля и Василия Блаженного, казавшихся декорацией для мрачноватого спектакля («Хованщина какая-то! Утро стрелецкой казни!», - мрачно прокомментировал эту картинку начальник Михайлова, полковник Жихов) и опереточный мундир со следами сорванных погон и орденов уже не казался таким смешным, более того - показался даже и трагичным.

Лицо у генерала было опавшим, мёртвым… На ногах какие-то нелепые стоптанные тапки с помпонами. Сзади вели экс-премьера Розенгольца и бывшего министра полиции Денисенко. Виселица, приговор, площадь выдыхает… Юркевич всё время вёл себя тихо, даже отстранённо. И повис на верёвке сразу, почти не дёргаясь. А вот Розенгольц плакал и о чем-то умолял конвой, палачей и стоявшего рядом Денисенко. Его буквально вдели в петлю и, уже повиснув, он так отчаянно и жалко дёргался, что и без того тошнотворное зрелище стало просто непереносимым. Денисенко был зол и, похоже, обещал окружающим возмездие в разнообразных и изощрённых формах. На записи было видно, как он плюнул в лицо суетившемуся рядом попу, и, по утверждению некоего анонимного очевидца, последними его словами было: «Скоро американцы натянут вам глаза на жопу!».

Всё это могло бы показаться отвратительным или смешным, когда б не задело Михайлова за весьма чувствительную струну. Он вспомнил жену, сына, своих друзей - и отчётливо понял: их тоже убьют, всех. Просто потому, что сейчас они носят эту форму, служат этому государству, сидят в этом здании… И уже неважно будет, кто во что верил, кто на что надеялся, почему оказался именно на этой стороне очередных баррикад и кто какое будущее для себя и России хотел изначально. Все русские люди - точнее те, кто ещё о чем-то думал в эти сумрачные годы - всегда надеялись, что рано или поздно позорный режим Юркевича падёт и вместо него будет что-то светлое и чистое, все русские люди снова договорятся обо всём между собой, Россия объединится, станет единой, сильной, прекрасной… И что вместо этого? Мерзавца Юркевича сменили какие-то уж совершенно свинорожие скоты из Рязанского ОПОНа, и что - это и есть долгожданные спасители России? Те самые, о которых мечталось и грезилось? Вот этот вот полковник Пирогов? Эта вот его команда тупых провинциальных дуболомов и есть альтернатива бабнику и выпивохе Юркевичу и его подручному, садисту и открытому гомосексуалисту Денисенко? Даже служа в КОКУРе Михайлов думал, что, в конечном счёте, всё равно служить своей Родине. Была у него такая внутренняя мифология: мол, как только появится на горизонте «Спаситель России» - так всё бросить и под его знамёна. Но спаситель пришёл не вовремя и вовсе не такой, каким его себе представлял Василий Михайлов, и потому он посчитал себя свободным от ранее данных себе же обещаний.

От осознания всего этого Михайлову стало невыразимо обидно и он вскочил:

– Да пойми же ты, мы катимся к гражданской войне! Мы будем убивать друг друга на радость всем этим скотам, понимаешь? Ну вот ответь, что делать-то мне?

– Переходить на нашу сторону… На сторону России… - парень вдруг с надеждой посмотрел на Михайлова.

«Идиот, просто идиот… он ещё и надеется!», - подумал Василий Георгиевич и расстроился окончательно.

– На сторону кого? Тебя? Или этого убийцы, который тебе токсинчики передал? Ну на твою сторону я ещё может и готов, но не на сторону же Пирогова и его убийц!!! Он же тупой полицай, понимаешь? Он служил у Юркевича и по его приказу расстреливал ребята из НОРТа, всего два года назад!

…Кровавая история с разгромом Национальной организации русских террористов всколыхнула тихую муть построссийского пространства, хотя власти и пытались минимизировать неприятную информацию.