На банкете было хорошо, и после танцев Лидка наелась. Юрка Житник хотел было ее проводить с намеком на вознаграждение определенным способом, но она послала его подальше и, стараясь придать шагу твердость, пошла на Красных партизан ловить такси. До самого ее дома такси проехать не смогло – улицу перерыли – и Лиде пришлось пробираться через строительную площадку, где она и упала в котлован.

Строительные рабочие нашли ее только утром. Они отвезли сладко спящую Лиду в ближайшую больницу. Ей повезло – у нее были обнаружены лишь незначительное сотрясение мозга и перелом носа. И достаточно времени, чтобы обдумать новое свое состояние. А подумать было о чем.

"Во-первых, ясно, что жизнь в этом теле заканчивается – до рождения Ольги остается что-то около шести лет... – думала Сиднева, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло... – Во-вторых, надо послать кого-то за портвешком..."

– Надо рожать... – рассердилась Ольга вслух.

– Ты что, девушка? С ума сошла? – ответила Лида. – Мне рожать??? Да я опять в какую-нибудь яму попаду или менты в вытрезвителе беременную затрахают...

– Последствия сотрясения... – сочувственно качая головой вздохнула возившаяся с тряпкой уборщица. – Бедняжка... Надо же, сама с собой разговаривает...

И вышла в коридор посплетничать о необычной пациентке с дежурной медсестрой.

– Нет! Будем рожать, – безапелляционно продолжила разговор Ольга. – А пить ты бросишь!

– Я брошу!!? – хохотнула Лида.

– Мы с тобой. И рожать не бойся, это просто... Мне приходилось, я знаю...

– А я и не боюсь...

– А от кого? От Черного?

– Исключено, дохлый номер, – вздохнула Сиднева, внимательно посмотрев на свой скособоченный нос в зеркальце. – Он Ксюху свою ненаглядную любит. И, мне очень здорово кажется, что кроме нее у него баб не было. Мальчик, короче...

– Жаль... А есть кто-нибудь на примете?

– Как тебе сказать... Мои кавалеры из долгожителей вряд ли подойдут... У них вместо спермы либо этиловый спирт, либо моча жиденькая... А молодых Житник ко мне не подпускает...

– А что так? – заинтересовалась Ольга.

– Трахнуть меня хочет...

– А ты на рога встала...

– Да. Первый раз, когда мы с ним одни остались, полез в наглую, и я сдуру сказала, что скорее сдохну, чем с ним лягу.

– А теперь блюдешь свое слово?

– Это нетрудно, – усмехнулась Лида Сиднева.

– А какой он из себя? Не противный?

– Да нет, не противный. Среднего роста, плотный с жирком, по натуре – жлоб, даром ничего не сделает...

– Черный мне как-то рассказывал о нем. Умрет он через двадцать два года. Интересно умрет...

– Как это?

– Таджикская рулетка... Они с одним парнем одновременно сунут руки в рюкзак с гюрзой...

– Житник сунет руку в рюкзак с гюрзой? – удивилась Лида. – Никогда не поверю...

– Заставят его... Да ты чего спрашиваешь? Моя память – это твоя память. Ты просто попытайся вспомнить...

– Да ты сама спрашиваешь! – перебила ее Лида. – Мы же – бабы, поговорить любим... Тем более сотрясение мозга у нас.

Вошел доктор и, внимательно посмотрев Сидневой в глаза, сказал:

– Мне говорили, разговариваешь ты сама с собой?

– Ага, разговариваю... – невозмутимо ответила Лида. – Роль, понимаете ли, разучиваю В драмкружке я травести.

– Ну разучивай, разучивай... Хотя пошли, посмотрим, что с носиком твоим сделать можно...

После правки носа резиновым молотком (заговорил, гад, зубы и вдарил со всего маха) Лида несколько часов приходила в себя. Вечером пришел Чернов с шоколадкой и сказал, что надо срочно выздоравливать – послезавтра будет вертолет и надо лететь на Кумарх с начальником маркшейдерского отдела Савватеичем.

– Он поднял шум на всю экспедицию, что на кумархских штольнях резко завышен уклон, а потом поехал в Управление геологии и там кричал в кабинете главного инженера, что удивляется, как до сих пор ни один состав в отвал не улетел. И после этого начальник экспедиции посылает на Кумарх комиссию с двумя ящиками водки и приказом уломать Савватеича. "Обратного рейса, – сказал, – не будет, пока он не подпишет бумагу, что существующие уклоны не опасны[24]".

– Ну-ну... Савватеич опять в непреклонного строителя коммунизма играет...

– Ничего он не играет. Надо, говорит, уклоны сделать нормальными и все тут...

– То есть проходить все штольни заново... А это нам не надо, да?

– Сечешь масть, маркшейдер. Это и не надо и просто невозможно. Так что даю тебе тридцать шесть часов на выздоровление и вперед и прямо, как говорят проходчики. Да поговори с этим дуриком, уговори как-нибудь. Он ведь может в Госгортехнадзор позвонить. Начнутся разборки – отчет в срок не сдадим, премию не получим...

– И я в яму не упаду... – печально улыбнулась Сиднева.

Узнав, что Лида летит на законсервированный на зиму Кумарх, Житник пошел к Чернову.

– Слушай, начальник! Полечу-ка я с ними. По седьмой рассечке пятой штольни анализы хорошие пришли, но пробы из руды не вышли – надо добрать, – сказал он, прищурив глаза и самодовольно улыбаясь (как же, такое славное объяснение придумал!).

– Да ладно тебе придумывать... Пробы тебе по фигу, это и козе понятно. С Лидкой, что ли, полететь хочешь?

– Нет, начальник, неправда твоя... Подсчета запасов ради Кумарха алчу, клянусь всеми сурками Тагобикуль-Кумархского рудного поля!

– Ну, ладно, лети. Только на пятую штольню не ходи – лавина сдует, потом мотайся из-за тебя по прокурорам. И привези из камералки тубус со старыми планами опробования горизонта 3300.

– Пузырь шампанского с меня не заржавеет! – обрадовался Житник, но Черный уже его не слушал: он грыз карандаш и, растворясь без остатка в разрезах и погоризонтных планах, думал, что делать с этой дурацкой 3-ей штольней – проб богатых накоцали много, но в рудное тело объединяться они никак не хотят...

Четыре часа Сиднева ходила с рейкой по первой штольне. Савватеич не доверил ей нивелира и правильно сделал – у Лиды получилось бы ровно полградуса. Остальные члены комиссии с ними в штольню не полезли – все и без того знали, что местами уклон завышен раза в три. Вместо этого они сели пить и думать, что делать с этим Савватеичем.

– Это Черствов, начальник Отдела кадров виноват... – вздохнул главный инженер по технике безопасности Владимир Аржаков, доставая из видавшего виды портфеля свертки и банки с домашними закусками.

– Не понял? – выкатив свои белесо-голубые глаза навстречу собеседнику, икнул начальник разведочного участка Владимир Поле-Куликовский, сто пятидесяти килограммовый и очень индифферентный по натуре человек.

– Надо было ему в милицию позвонить, в которой Савватеич до нас работал... Узнал бы тогда, что его оттуда за излишнюю принципиальность выдавили... – от возмущения Аржаков чуть было не пролил водку мимо стакана (технари водку пили из обычных 250-ти граммовых граненых стаканов, в отличие от геологов, которые предпочитали 430-граммовые эмалированные кружки).

– Маркшейдер, а в милиции работал... – хохотнул Владимир Абрамчук, горный мастер. Его взяли обобрать заколы в штольне и вообще, проследить, чтобы маркшейдеров не завалило[25]. Но Абрамчук любил начальство и не смог его оставить.

– Партия направила... – поморщился Аржаков. – Сидневу надо ему подпустить, за ночь она его обработает.

– Так он же ее непосредственный начальник? – удивленно выпучил глаза Поле-Куликовский. – Неужели он ее своим "теодолитом" еще не промерил?

– Ты чего? Невменяемый? Я же сказал, что принципиальный он. Коммунист!

– Это – диагноз, – икнул Поле-Куликовский. – А Сиднева согласится?

– Нальем – согласится. Только вот этот хрен моржовый Житник... Он, по-моему, на нее неровно дышит...

– А на хер ты его взял? – удивился Аржаков.