– Привет, Туте. Мы натолкнулись на Джо в верховьях реки, и он настоял, чтобы мы провели ночь у вас.

Ее взгляд оставался прикованным к Эри:

– Кипп сказал, что его отец вернулся. Но я не ожидала встретить вас здесь.

Бартоломью бросил взгляд на девушку рядом с ним. Ужас ушел из ее глаз, но она все же выглядела заторможенной. Почти против своей воли, зная совершенно определенно, что совершает идиотское движение, он протянул к ней руку, чтобы привлечь ее к себе.

– Это Эрия Скотт. Она приехала сегодня из Цинциннати. Взгляд Туте, устремленный на Эри, оставался тяжелым и холодным. Черт бы побрал эту женщину! Надеясь отвести беду, он сказал:

– Мисс Скотт и мой племянник должны пожениться.

– А что тогда она делает с тобой?

В нетерпении он переступил с ноги на ногу. Сколько раз еще ему придется объяснять?

– Я встретил ее на вокзале. А минуту назад я подбадривал ее, потому что ее напугал Пудинг.

Туте презрительно фыркнула:

– Эта собака и мухи не обидит.

– Мисс Скотт этого не знала. Ее ребенком укусила собака, и с тех пор она их боится. Вполне понятно, я бы сказал.

Туте одарила его долгим тяжелым взглядом.

– По мне, так она не выглядит слишком уж испуганной, – она повернулась и пошла к дому. – Давайте пройдем в дом, мы собираемся ужинать.

– Я должен позаботиться о лошадях, – он мягко подтолкнул Эри сзади по направлению к дому. – Идите с Туте. Я скоро приду.

Почувствовав враждебность этой женщины, Эри захотела дождаться Бартоломью, но заставила себя последовать за Туте Олуэлл к входной двери. Пудинг трусил рядом, виляя хвостом и высунув язык.

Дом представлял из себя неуклюжее, беспорядочное нагромождение стен. По мере роста семейства новые комнаты просто пристраивались к первоначальной однокомнатной хижине, иногда новые были на ступеньку выше или ниже предыдущих. Войдя в дом, Бартоломью обнаружил, что Эри стоит в дверях, покинутая и одинокая, под прицелом доброй дюжины пар глаз. Затем один из детей заметил его, и все они сломя голову помчались к нему, устроив кучу-малу. В разгар свалки в проходе, ведущем на кухню, у огромного Г-образного стола появилась супруга Неемии. У нее были черные как вороново крыло волосы и румяное, сплошь покрытое морщинками лицо, напоминавшее засушенный персик.

– Еда на столе, а вы, банда, марш умываться, – сказала она. Удивительно яркие глаза обежали комнату, на секунду задержавшись на Эри, перед тем как остановиться на Бартоломью. – Барт, чертяка, ты, как всегда, просто неотразим. Откуда ты взялся?

Облепленный со всех сторон детьми, Бартоломью едва не упал, когда попытался подойти к пожилой женщине. Она подошла к нему сама. Она была в вызывающе коротких, как всегда, юбках, развевающихся вокруг икр, которые выглядывали из несоразмерно больших рабочих ботинок. Детвора с пронзительными воплями разлетелась в разные стороны, когда эти двое по-медвежьи обняли друг друга.

– Эффи, старая ты кукла, как поживаешь?

Эффи игриво шлепнула его по руке:

– Чтобы я не слышала больше этого словечка «старая», малыш, если собираешься есть мою стряпню.

– О'кей, молодка, – Бартоломью чмокнул ее в иссохшую щеку.

– Так-то лучше, – она украдкой взглянула на Эри. – Она с тобой? – спросила она, даже не потрудившись понизить голос.

– Это мисс Эрия Скотт, Эффи. Она и мой племянник Хестер собираются пожениться.

– Ты имеешь в виду этого молодого бездельника Причарда? Да какой из него муж? Все, что ему всегда было нужно, так это играть в свою лапту.

– Бейсбол, Эффи. Эта игра сейчас очень популярна, особенно там, на Востоке. Он хороший питчер. Это означает, что он бросает мячи отбивающим, они бьют по мячам битой. Я, правда, думаю, что он скорее отбивающий, чем питчер. Он часто выбивает мячи за пределы поля и успевает вернуться на свою половину.

– Что до меня, так это пустая трата времени, – презрительно фыркнула Эффи.

– А тебя никто и не спрашивает, – крупный сутулый мужчина с белоснежными волосами поднялся из глубокого кресла у камина.

Бартоломью оторвался от Эффи и пересек комнату, чтобы пожать руку старику.

– Привет, Неемия.

– Привет и тебе, – Неемия показал жестом на ребятню, которая вновь собралась у камина. – Вы, молодежь, делайте, что вам велела бабушка, и ступайте умываться. А остальные могут приступать к еде, – он взглянул на Эри. – Бартоломью, можно тебя на пару слов?

Эри уловила нотку порицания в голосе старика. Неестественная напряженность в развороте плеч Бартоломью, когда он выходил вслед за мистером Олуэллом из комнаты, говорила о том, что он ожидал услышать нечто вроде нотации. Из-за нее? Она была бы не прочь подслушать, но Эффи уже вела ее на кухню.

Вокруг стола всех рассаживала Туте, так что Эри не удивилась, оказавшись на противоположном конце стола от Бартоломью, между двумя болтливыми подростками-близнецами. Сама Туте уселась рядом с ним, затем, прослушав длинную молитву Неемии, стала накладывать ему на тарелку еду с таким видом, как будто это ее священное право. Бартоломью принял блюдо молча, во время еды он избегал встречаться с Эри глазами.

Эри по-прежнему чувствовала враждебность Туте. Та прямо-таки излучала ее, подобно тому, как из грубо сколоченного окна у нее за спиной тянуло запахом жареной рыбы и сквозняком. Во время еды Эри поглядывала на них одним глазом, раздумывая, что такое между ними было. Она смутилась, осознав, что ей было бы неприятно, окажись они вдруг любовниками. Ее совершенно не касается, кого укладывает в свою постель дядя мистера Монтира. И все-таки ей нравился Бартоломью. Знай она, в каких именно отношениях он состоял с Туте Олуэлл, это подпортило бы то уважение, которое она к нему испытывала.

Туте нельзя было назвать непривлекательной. Ее формы были щедрыми и пропорциональными, а лицо – мягким и женственным. Но была в ней какая-то грубость, если не сказать глупость – в ее речи, даже в том, как она ела – с открытым ртом и не обращая внимания на болтовню окружающих. Эри твердо верила, что, независимо от внешности, в любом человеке есть своя изюминка, то, за что его можно любить. Но Туте была исключением. Сейчас она напоминала Эри птицу фрегата, которая предпочитает воровать пищу у других; а не добывать ее самой.

Когда тарелки после ужина были вымыты и Неемия закончил обязательное вечернее чтение Библии, он отпустил семейство, распорядившись, чтобы Бартоломью постелили в маленькой «гостиной».

– Мисс Скотт, – сказал он, – может переночевать в одной кровати с Туте.

Туте оцепенела. Ее глаза, устремленные на Эри, наполнились негодованием.

При мысли о том, что ей придется провести в обществе этой женщины гораздо больше времени, чем этого ей хотелось, Эри почувствовала неприятную тяжесть в желудке.

– О, пожалуйста, я не хотела бы никого стеснять, – она обвела глазами большую комнату и заметила лавку перед камином. – Я могла бы спать на лавке, этого более чем достаточно.

– Кровать Туте более удобная, – сказала Эффи.

– Нет, правда, я предпочитаю лавку, – настаивала Эри. – Я и так уже доставила много неудобств, навязавшись мистеру Нуну, чтобы он доставил меня к моему новому дому.

– Но она же гостья, – запротестовала Туте. – Точно так же и я могу переночевать на лавке.

– Не подобает никому из вас спать в одной комнате с Бартоломью, и ты знаешь это, девушка, – на слова Неемии, сказанные суровым баритоном, комната отозвалась гулким эхом.

Восьмилетний Марк потихоньку подкрался к старику:

– Бартоломью может спать в моей кровати, дедушка. А я могу переночевать на полу между моей кроватью и кроватью Джонни.

– Пожалуйста, дедушка, разреши ему, – взмолился Джонни.

Неемия нахмурился. Уступить сейчас значило ослабить свое положение главы семейства, и так это время приближается – ему недавно стукнуло семьдесят. Эффи, его милая дорогая Эффи, назвала бы это разумным компромиссом, но в его представлении компромисс был одним из подручных средств сатаны.

– Меня бы вполне устроило, если бы я ночевал с мальчиками, Неемия, – Бартоломью взъерошил волосы сначала Марка, затем Джонни. – Я и так пообещал рассказать им историю на ночь.