- Ну вот влипли из-за этой, суки, - внятно произнесла девочка в моих руках.

Я ее чуть прижал.

- Отпустите меня, мне больно.

- Не ругайся, ты не в свинарнике.

Я поставил взъерошенную девочку на пол. Потом подошел к той, которую били. Она зажалась в углу и стыдливо прикрыла голое тело руками.

- Ты в порядке, можешь подняться?

- Могу, только уйдите.

Большие испуганные глаза смотрят на меня, на щеке большая царапина, на которой бисером разместились горошки крови.

- Хорошо. Лидия Петровна, если у кого-нибудь буду серьезно повреждены руки, от работы завтра освободить. Доложите мне потом, что произошло.

Я пошел опять в конторку.

- Девочки, как же вы так, - услышал страдающий сзади голос Саши.

Лидия Петровна пришла ко мне перед началом смены.

- Федор Иванович, я освободила Артемову от работы на завтра и решила перевести ее во вторую смену.

- Что там произошло?

- Да все по поводу смерти Корякиной, Артемова высказала предположение, что глупо вешаться из-за того, что выгнали с работы, зарабатывать деньги сейчас можно любым путем, вплоть до того, чтобы продавать свое тело мужикам или торговать наркотой. Ну, девочки ей и врезали...

- Вы правильно поступили, Лидия Петровна, что перевели ее в другую смену.

- А вам не кажется ужасным, что девочки в пятнадцать лет так спокойно говорят о проституции?

- Это очень плохо, Лидия Петровна, но еще хуже, когда в этом возрасте занимаются этим. Лучше бы шли об этом только разговоры.

- В каком же возрасте для них надо заниматься сексом? Что то ни в одних правилах или законах я этого не находила.

- Есть рекомендации врачей с какого возраста можно начинать. Я думаю, это дело чести и совести каждой девушки.

- Вы слишком прямолинейны, Федор Иванович. Я хотела услышать от вас не это. Честь и совесть..., такое только есть в сказках...

Она ушла, обиженно хлопнув дверью. Словно хотела поговорить о чем то душевном и потеряла нить. Я решил пойти посмотреть, как идут дела у врачей.

Большая толпа девчат скопилась перед кабинетом врача, остальные разместились в коридорах и на подоконниках окон. При моем появлении, со всех сторон послышалось недружное.

- Здравствуйте, Федор Иванович...

- Здравствуйте девочки. Разрешите пройти.

Я вошел в кабинет. Две лаборантки Ирочка и Инна, сидели перед микроскопами и осторожно перемещали стекла под окулярами. Старшая сестра Сима занималась титрованием растворов в тяге. При моем появлении, они лишь на секунду оторвались и кивнули головами. Врачиха, Галина Васильевна, разместилась за столом и писала бумаги.

- Как у вас дела сегодня? - спросил я ее.

- Как всегда. Утром забраковала двоих, а сейчас выясняем подозрение у Машеньки Кругловой.

- Есть следы?

- Похоже. Сняли второй соскоб.

- Галина Васильевна, - голову от микроскопа подняла Ира. - Я ничего у нее не нашла.

- А ты, Симочка?

- У меня чего то тоже нет. Видно первый раз за что-то схватилась или за кого-то...

- Раз так, пойду им объявлю.

Врачиха идет за дверь и рев восторга слышится там. Сейчас же загрохотали двери, застучали по полу подошвы и слышно, как шум затихает, перекатываясь из помещения в помещение. Галина Васильевна опять появилась в кабинете.

- Вот, дьяволята. Чуть не снесли на пол, так обрадовались, что у них все в порядке, - она плюхнулась в кресло за столом. - Что случилось с Корякиной, Федор Иванович?

- Сломалась девочка, не выдержала, что ее уволили.

- Но ведь в этом не виновата.

- Причем здесь вы? Вы не причем. Вы все сделали правильно. Есть девочки очень чувствительные, очень ранимые даже пол пустякам. Их бы беречь надо., но мы начинаем это понимать, когда случается трагедия.

- А нельзя ли таким детям найти подсобную работу, не связанную с руками?

Я мотаю головой.

- Нет. Тогда нам надо построить еще один завод с каким нибудь другим производством, на котором можно было бы пристроить всех уволенных. К сожалению, министерство обороны не предусмотрело таких строительств. Посудите сами, какой огромный коллектив обслуживает наших детей. Это целый штат - инженеры, мастера, служащие школы, учебного центра, стационара, исследовательского центра и лабораторий, это также вы и даже полу приют. В нашем районе, это единственное крупное производство, а других нет. Единственное, что мы можем, при увольнении, обеспечить детей учебой, оставить в школе дать возможность доучиться до конца.

- Все рано, это ужасно. Вот так, чувствовать себя нужной и в один прекрасный момент быть выкинутой за ворота.

- Может и ужасно, но мы их готовим к этому и в школе, и в учебном центре, и у нас в цеху. Даже наняли психиатра, вы ее знаете...

- Интересно, мы их увольняем, а желающие на это место есть?

- Есть. К нам идет огромный наплыв рабочей силы. Девочки со всех районов города, из сельской местности стремятся попасть к нам, мы же не плохо платим.

- И не только из-за этого, многие семьи за счет своих детей только и живут. Корякина например, да если бы она была только одна... добрая половина всех, кто к нам приходит на обследование боятся быть выгнанными с работы. Бывают такие трагедии, что ой-е-ей... Что только не делают некоторые, чтобы остаться в цеху. Промывают перед исследованием руки спиртом, всякими щелочами, одна себе кожу на ладошках сожгла, приложив их к утюгу, в общем пытаются обмануть нас любым методом.

- А вы улавливаете жир все равно?

- Конечно. Мы заставляем их делать несколько упражнений и сразу начинается выделение. Под микроскопом все четко видно. Часто делаем химические анализы, здесь уж никому не выкрутится.

- Понятно. Мне уже пора. Вы уж извините меня, Галина Васильевна, я пойду. Вторая смена начала работать. До свидания девушки, - киваю остальным.

Цех тем временем, набрал полные обороты.

У меня в приемной сидит угрюмая, вечно неряшливая, уже не молодая женщина. Это наш профсоюзный деятель.

- Федор Иванович, я к вам по поводу Корякиной...

- Заходите, Маргарита Макаровна, поговорим у меня в кабинете.

В кабинете эта деловая мадам вытаскивает из своего портфеля пачку бумаг и усевшись поудобней, приготовилась меня мучить.

- Федор Иванович, значит... возникает вопрос похорон...

- Разве здесь должны быть вопросы?

- Дело в том, что священник местной церкви не хочет ее отпевать. По правилам религии, самоубийцам нет места на церковном кладбище, ее надо бы хоронить на городском...

- Так похороните...

- А как же отпевание? Я только что ездила к ним домой. Бабка уперлась и не хочет, чтобы ее внучка ушла не прощенная богом. Остальные члены семьи ее тоже поддержали.

- Разве мы на себя должны брать еще и эти функции?

- Но похороны на себя берет предприятие, значит оно и должно решать все эти проблемы.

- Тогда поставьте вопрос ребром, либо семья Корякиных берет на себя все похороны и улаживает дела с церковью, либо мы ее хороним, как положено. Церковь не подчиняется ни нам, ни государству, если они решились не отпевать, то мы на них ничем надавить не можем, ни рублем, ни лаской, ни силой.

- А вы все же поговорите, Федор Иванович. Поговорите со священником. Он вас уважает.

- Нет.

Церковь это моя головная боль. Когда наступают церковные праздники, наша молодежь срывается с цепи, здесь и прогулы, и частый брак в работе и даже выпивки...

- Хорошо. Я передам ваши слова семье покойной. Так что учтите, жалобы будут на вас.

Я киваю головой.

- Второй вопрос, - кривится Маргарита Макарьевна. - Сколько мы платим компенсации семье?

- Сколько надо, столько и платим. Часть мы, часть профсоюз, мы даем в объеме трех окладов, сколько вы - решайте сами Только один у меня вопрос к вам. Кому из семьи Корякиных, вы доверите деньги?

- Как кому? Отцу и матери.

- Тогда завтра же денег не будет. Они их пропьют.