Антипа прошел через всю опочивальню и лег на ложе. Фануил, стоя перед ним, поднял руку и вдохновенно произнес:

— Всевышний время от времени ниспосылает на землю одно из чад своих. Иоканан — его чадо. Если ты будешь угнетать его, тебя постигнет кара.

— Это он преследует меня! — воскликнул Антипа. — Он потребовал от меня невыполнимого. С тех пор он чернит меня. А сперва я не был строг! Он даже послал из Махэруза людей, которые сеют смуту в моих провинциях. Горе ему! Раз он на меня нападает — я защищаюсь!

— Иоканан слишком неистов в гневе, — возразил Фануил. — Что делать! Его надо освободить.

— Нельзя выпускать на свободу разъяренных зверей, — сказал тетрарх. Ессей ответил:

— Оставь тревогу! Он направит свой путь к аравитянам, к галлам, к скифам. Деяния его должны достигнуть края земли!

Антипа, казалось, погрузился в видения.

— Велика его власть! Против воли своей, я его люблю.

— Тогда освободи его!

Тетрарх покачал головой. Он боялся Иродиады, Маннэи, страшился неведомого.

Фануил пытался его убедить; порукой правдивости его намерений служила покорность ессеев царям. Народ почитал этих бедных людей, одетых в льняные ткани, узнававших будущее по звездам, — людей, которых никакие казни не могли смирить.

Антипе припомнилось одно его слово, сказанное недавно.

— О каком важном деле хотел ты мне сообщить?

Появился негр. Тело его побелело от пыли. Он хрипел и мог произнести только одно слово:

— Вителлий!

— Как! Он близко?

— Я видел его. Часа через три он будет здесь! Занавеси галерей заколыхались, словно от ветра; весь дворец наполнился гулом, топотом бегущих людей, шумом передвигаемой мебели, грохотом серебряной утвари; а с высоты башен звенели букцины, призывая отлучившихся рабов.

На крепостном валу толпился народ, когда во двор вступил Вителлий, опираясь на руку своего толмача. Он был в консульской тоге, с латиклавом и в сапожках. За ним несли носилки, обитые красной тканью, разукрашенные зеркалами и султанами из перьев. Его сопровождали ликторы[23].

Они водрузили перед входом во дворец свои двенадцать фасций — прутьев, перевязанных ремнем, с секирой посредине. И толпа затрепетала перед величием римского народа.

Носилки, которые передвигались с помощью восьми человек, остановились. Оттуда вышел угреватый юноша с толстым животом; его пальцы были унизаны жемчугами. Ему поднесли кубок, наполненный вином и ароматическими пряностями. Он выпил и потребовал еще.

Тетрарх упал к ногам проконсула, печалясь, по его словам, о том, что заранее не знал о милостивом его прибытии. А не то он приказал бы заготовить на пути его все необходимое для Вителлиев. Они вели происхождение от богини Вителлии. Дорога от Яникула к морю еще носит их имя. В роду их счета не было квестурам и консульствам. Что же касается Люция, ныне его гостя, то все ему обязаны благодарностью как победителю клитов и отцу того юного Авла, который, казалось, вернулся в свои владения, ибо Восток-родина богов. Все эти гиперболы произнесены были тетрархом по-латыни. Вителлий принимал их равнодушно. Он ответил, что великий Ирод одной своей особой может прославить целый народ. Афиняне доверили ему надзор за олимпийскими играми. Он воздвигнул храмы в честь Августа[24] и отличался терпением, находчивостью, был грозен и всегда верен цезарям.

Между колонн с бронзовыми капителями показалась Иродиада. Она выступала словно императрица, величественно, в окружении женщин и евнухов, которые несли на золоченых подносах курящиеся благовония.

Проконсул сделал три шага ей навстречу. Слегка наклонив голову в знак приветствия, она воскликнула:

— Какое счастье, что отныне Агриппа, враг Тиберия, лишен возможности ему вредить!

Вителлий не знал об этом событии; Иродиада показалась ему опасной. Но Антипа клятвенно уверял в своей готовности все сделать для императора, и проконсул добавил: «Хотя бы в ущерб другим?»

Когда-то он добился от парфянского царя заложников; но император не помнил за ним этой заслуги, так как присутствовавший во время переговоров Антипа, желая отличиться, первый послал о том весть. Вот почему Вителлий глубоко ненавидел тетрарха и не спешил оказать ему помощь.

Тетрарх что-то пробормотал. Но тут Авл сказал со смехом:

— Не тревожься, я беру тебя под свою защиту!

Проконсул притворился, будто он этого не слышит. Счастье отца зависело от бесчестия сына, и его сын, цветок, возросший на грязи Капреи, доставлял столь значительные выгоды, что он оказывал ему всяческое внимание, хотя и не доверял, ибо цветок был ядовит.

У ворот поднялся шум. Одного за другим вели белых мулов, на которых сидели верхом люди в священнических одеяниях. Это были саддукеи[25] и фарисеи. Всех толкало в Махэруз честолюбивое стремление, но саддукеи добивались для себя права жертвоприношений, а фарисеи хотели его сохранить. Лица их были угрюмы, особенно у фарисеев, врагов Рима и тетрарха. Полы хламид мешали их движению в толпе, и тиары их качались над пергаментными перевязками, на которых начертаны были священные тексты.

Почти одновременно прибыли воины римского авангарда. Они спрятали свои щиты в чехлы, предохраняя их от пыли. А за ними следовал Маркел, наместник проконсула, в сопровождении мытарей[26], державших под мышкой деревянные дощечки для записи.

Антипа поименно назвал проконсулу главных своих приближенных: Толмаи, Кантера, Сехона, Аммония из Александрии, который закупал для него смолу, Наамана — начальника его легкой пехоты, Иасима Вавилонца.

Вителлий еще раньше обратил внимание на Маннэи. — А это кто?

Тетрарх жестом дал понять, что это палач. Затем представил проконсулу саддукеев.

— Ионатан, небольшого роста, развязный, говоривший по-гречески, начал умолять господина почтить их своим посещением в Иерусалиме. Он, вероятно, отправится туда.

Элеазар, человек с крючковатым носом и длинной бородой, потребовал от имени фарисеев облачение первосвященника, удержанное гражданскими властями в Антониевой башне.

Затем галилеяне сделали донос на Понтия Пилата. Под предлогом, что какой-то безумец разыскивал в пещере близ Самарии золотые сосуды Давидовы, он произвел избиение жителей. И все говорили разом, Маннэи громче других. Вителлий заверил их, что виновные понесут наказание.

У одного из портиков, где воины повесили свои щиты, послышались гневные крики. На умбоне щитов, с которых сняли чехлы, виднелось изображение цезаря. Иудеи усмотрели в этом идолопоклонство. Антипа обратился к ним с речью, дабы усовестить их, а Вителлий, расположившись на высоком сиденье позади колонн, изумлялся их ярости. Прав был Тиберий, что сослал четыреста иудеев в Сардинию. Но у себя они сильны. И он приказал унести щиты.

Тут народ окружил проконсула, взывая о справедливости, добиваясь кто привилегий, а кто просто подаяния. Люди давили друг друга, рвали на себе одежду, и рабы, расчищая место, били их палками направо и налево. Те, что были ближе к воротам, спускались на дорогу, другие поднимались по ней, оттесняя их обратно. Образовалось два встречных людских потока, и вся эта масса колыхалась, сдавленная оградою стен.

Вителлий спросил, что означает такое множество народа, Антипа объяснил причину: он празднует день своего рождения — и указал проконсулу на слуг. Свесившись с бойниц, они поднимали на веревках огромные корзины с мясом, плодами и овощами; тут были антилопы и аисты, большие рыбы, отливавшие лазурью, виноград, арбузы, пирамиды гранатов. Авл не вытерпел и бросился в кухни, увлеченный обжорством, которое должно было удивить весь мир.

Проходя мимо погреба, он увидел котлы, напоминавшие латы. Вителлий подошел взглянуть на них и потребовал, чтобы ему открыли подземелья крепости.