Таким образом, любое сновидение связано, как минимум, с тремя факторами: эмоциональным состоянием спящего, его желаниями и стремлениями, его индивидуальными влечениями и комплексами (связанными с его полом, конституцией, индивидуальной историей развития и его опытом). Я особенно это подчеркиваю, чтобы психоаналитический подход ни в коей мере не ассоциировался с какими бы то ни было сонниками: один и тот же образ у двух разных людей может символизировать принципиально не совпадающие значения и содержания. Толкование сновидений (как одного из важнейших феноменов бессознательного) вне глубокого знания приведенных выше факторов — это нонсенс. И именно поэтому психоанализ всегда предполагает достаточно длительную работу с пациентом, тем более что сам рассказ сновидения также подчиняется весьма специфическим закономерностям, в том числе существенно зависит от переноса, то есть реальное содержание и рассказанное всегда зависит от того, кому рассказывается сновидение и каковы отношения слушателя и сновидца.

При анализе сновидения всегда выделяется его видимое и скрытое содержание, которое реализуется с помощью открытых Фрейдом механизмов сгущения (иногда в российских изданиях используется английский эквивалент этого термина — конденсация) и смещения. Под конденсацией обычно понимается сновидно измененное совмещение времени, места, отдельных элементов или событий в реальной жизни несовместимых или даже несуществующих. Например, одному из моих пациентов снится сон, в котором он полемизирует о роли личности в истории (одновременно) с Наполеоном и Сталиным (мог бы вполне присутствовать и Змей Горыныч). Таким образом, конденсация как бы создает сам фантастический сюжет сновидения.

Смещение — это уже, по Фрейду, специфический процесс, то есть процесс, связанный с собственной работой бессознательного, который определяет «передний» или, выражаясь языком телевидения, «крупный» план сновидения, когда какая-то, на первый взгляд, малозначительная деталь становится центральной фигурой сюжета, играющей главную или ведущую (и почти всегда — символическую) роль. Я не привожу пример, так как для понимания сути этой роли мне пришлось бы описать хотя бы один случай полностью (а это десятки страниц).

Иногда сновидение «проявляет» смысл или цели, не допускаемые на уровень сознания. Например, жена, в сновидениях регулярно убивающая своего мужа и просыпающаяся с чувством вины, наяву окружает его тошнотворной заботой, от которой он в конечном итоге сбегает, и таким образом, оказывается как муж уже несуществующим («убитым»), хотя эта цель никогда не приходила в голову женщине на уровне сознания.

Фрейд отмечал, что при анализе сновидений бессознательное и его символика нуждаются в исследовании буква за буквой, слово за словом, образ за образом в их первоначально совершенно невообразимых связях, иначе никогда не понять их тайный, переданный нам в закодированным виде смысл.

Из этого положения вытекают уже упомянутые особые требования к самой серьезной общей, специальной и, главное, лингвистической подготовке психоаналитика, который, как уже отмечалось, должен прекрасно знать историю и культуру, воспринимать особенности речи и даже диалекта пациента, легко схватывать игру слов, понимать двусмысленности, а по паузам в изложении, мимике и интонациям восстанавливать недосказанное и то, что как бы остается за кадром, так как именно это чаще всего и составляет истинное содержание бессознательного.

Очень короткий и демонстративный пример. Отвечая на вопрос психотерапевта: «Что обычно ест ваш муж?» — судя по манере поведения, очень властная жена отвечает: «Все, что я захочу», — и тут же, извиняясь, добавляет: «Я хотела сказать — что он хочет». В данном случае пример и его интерпретация достаточно очевидны, что в более сложных ситуациях чаще всего невозможно, или, во всяком случае, невозможна однозначность толкования тех или иных деталей. Но психоаналитик и не должен стремиться к этой однозначности. И это тоже очень существенный момент. Интерпретация высказываний или сновидений пациента осуществляется не с точки зрения логики или установления истинных мотивов, а прежде всего с позиций складывающихся между пациентом и психоаналитиком специфических отношений, которые Фрейд и назвал отношениями «переноса». И еще раз — задача аналитика не установить абсолютную точность излагаемого, а восстановить нарушенные в процессе раннего развития структуры психики, поэтому прошлые ситуации не столько воспроизводятся в процессе терапии, сколько проживаются заново. В отличие от медицины, где врач преследует цель вернуть человека к тому состоянию, которое было до болезни, в психотерапии задача принципиально иная — помочь человеку стать таким, каким он мог бы быть, если бы на определенной стадии развития не произошел «надлом». Как правило, пациент, обращаясь к психотерапевту, датирует свое страдание и определяет его протяженность сроком в 2—3 года, но при более углубленном расспросе он сам с удивлением обнаруживает, что фактически это было всегда. Чаще всего это так и есть — это было столько, сколько он себя помнит, а корни страдания — еще глубже, в том периоде развития, о котором воспоминаний практически не сохраняется. И еще об одном отличие от медицины: мы спрашиваем пациента не «как он себя чувствует», а «что он чувствует». И готовы слушать его месяцы, а если нужно — и годы, пока он обретет самое важное в этой жизни — самопонимание и принятие самого себя. К какой бы форме расстройств мы не обращались, в запросе пациента всегда манифестируется практически одна и та же проблема, которую очень образно охарактеризовал мой друг, английский психоаналитик Ренос Пападопулус, в статье «Наемные убийцы», подразумевая в качестве последних именно наших коллег — терапевтов: пациент всегда (но чаще иносказательно) говорит: «Во мне есть два человека, но один из них мне очень не нравится. Не могли бы вы избавить меня от него?»

Как в последующем было убедительно обосновано многими аналитиками, человеческая сексуальность исходно травматична. Но, вопреки бытующему упрощенному пониманию психоанализа, увидеть в любом символе сексуальную подоплеку — это еще совсем не психоанализ. И хотя без сексуального аспекта концепция Фрейда была бы чем-то иным, суть психоанализа прежде всего состоит в изучении индивидуальности пациента, специфических особенностей его личности, отношений, мышления и речи. При этом в процессе психоаналитической беседы самое существенное внимание обращается вовсе не на сексуально окрашенные переживания, а на особенности логического построения повествования об имевших место или даже вымышленных событиях («фантазмах»).

Очень важно понять следующий тезис: излагаются ли пациентом подлинные события или полный вымысел, иногда явно создаваемый непосредственно в процессе рассказа, является ли содержание последнего противоречивым или даже взаимоисключающим — для психоаналитика не имеет значения. Мы еще вернемся к этому тезису чуть позднее. Здесь же можно лишь добавить, что раскрывающаяся в таких рассказах специфика личности пациента и ее отношений, бесспорно, представляет огромный аналитический материал, ценность которого для любого психотерапевта, независимо от тех или иных пристрастий и позиций, огромна.