Лицо Председателя TF отобразило немыслимое усилие мозга, пытающегося понять, о чем речь. Потом Алекс тряхнул своими темными блестящими кудрями и мотнул головой.

— Ладно, будем считать, что до меня дошло. Мальчишка создал геном Сети? С его помощью можно превратить любую кучу просто компьютеров в такую же Сеть, что у нас есть, да?

— Ну, примерно… С большой натяжкой, — согласился Крейнц. — «Моцарт» — адаптивная программа. Он будет создавать новую Сеть с учетом условий среды, задач и даже особенностей эксплуатации. Это геном… Геном искусственного интеллекта, высокоорганизованного компьютерного разума. Да, наверное, так.

Алекс Хоффман оторопел и напрягся:

— Не понял. Вы что, хотите сказать, что теперь эта штука будет жить своей жизнью?

— Нет, пока нет. У Сети нет воли, чтобы жить собственной жизнью. Мы ставим задачу. К примеру, следить за качеством уборки улиц. Это задача. Она вводится. Но как ее исполнять, Сеть решает сама. Сейчас она создает первое поколение адаптивных программ, чтобы восстановить связь между всеми системами хайтек-пространства…

— Что значит «первое поколение»? — Хоффман напрягся еще больше, меж его бровей легла глубокая складка.

— «Моцарт» как генеральная программа создает софт для решения текущих задач, — терпеливо объяснил Крейнц. — Когда эти задачи будут решены — возникнут следующие. Но они же не на пустом месте появятся, правда? Они будут связаны с прошлым причинно-следственной связью. Поэтому первое поколение программ создаст на основе себя же второе поколение, которое будет наилучшим образом приспособлено к системе в целом.

Хоффман поднял брови и сердито выдохнул:

— Господи боже… Мне все это не нравится, и точка. Вы уверены, что у мальчишки не было никакого собственного замысла, когда он все это затеял? Может, это какая-то уловка? Чего он добивается?

Крейнц замахал руками и горячо возразил:

— Нет! Я уверен на сто процентов, что в момент схватки с Джокером Громов не думал ни о чем, кроме спасения людей! Я уверен.

Хоффман зажмурил один глаз и посмотрел на главного технического эксперта Сети с большим сомнением.

— Если он такой же гений, как Аткинс, то вполне мог бы просчитать все возможные выгоды для себя. Возможно, он намеренно…

— Нет, — Крейнц жестко перебил Председателя TF. — Намерения Громова были исключительно альтруистическими.

— Ой ли? Доказательства есть? — усмехнулся Хоффман.

Крейнц не успел ответить, потому что плазменный экран включился и на нем появился доктор Синклер. Он стоял в своем кабинете рядом с «львиным» креслом. На столе с удобством расположился орангутанг Юджин и деловито перебирал бумаги.

— Добрый день, господа, — сказал директор Эдена и персонально приветствовал Крейнца: — Привет, Отто. Хорошо, что ты здесь. Если Алекс… Можно, я буду называть вас просто Алекс? — спросил он Председателя TF.

Хоффман кивнул.

— Так вот, если Алекс не возражает, я бы попросил тебя, Отто, остаться и послушать, о чем пойдет речь. Вполне возможно, что тебя это тоже касается, — закончил директор технопарка.

— Добрый день, доктор Синклер, — ответил Крейнц.

— Здравствуйте, доктор Синклер, — Хоффман встал и протянул руку к экрану, имитируя рукопожатие. — Я не возражаю, инженер Крейнц может остаться.

Директор Эдена ответил ему сдержанным кивком.

— Я явился в назначенное время, Алекс, — сказал он. — И совершенно случайно услышал окончание вашего разговора. Относительно намерений ученика Громова. Я благодарен тебе, Отто, что ты начал так яростно защищать нашего юного гения от любых подозрений.

Доктор Синклер посмотрел на Председателя TF долгим осуждающим взглядом.

Алекс всплеснул руками:

— Простите, доктор Синклер! Но я бизнесмен! Если кто-то вдруг становится миллиардером, а Громов им станет уже через пару месяцев, то, уж простите, я никак не могу поверить, что это произошло исключительно благодаря фортуне.

Директор Эдена сел в свое «львиное» кресло, положил ногу на ногу, а руки на колено.

— Позвольте, я расскажу вам одну занимательную историю про альтруизм, Алекс, — сказал он. — Она довольно длинная, но многое объясняет. Когда-то очень давно, когда ученые только-только закончили расшифровку генома человека, они с удивлением обнаружили, что мы всего лишь на 1 % генов отличаемся от бактерий миксококков. Когда они стали наблюдать за колонией этих бактерий и их социальным поведением, то обнаружили очень интересный факт. В неблагоприятных условиях, вроде недостаточного питания, холода, нашествия других бактерий, миксококки объединялись в так называемые «плодовые тела». Гигантские скопления, похожие на грибы. Они делали это с единственной целью — выработать споры, которые смогут пережить любые трудности и, когда те пройдут, возродить колонию миксококков. Но вот загвоздка: только некоторая часть миксококков способна дать эти споры. Все остальные по сути приносили себя в жертву, становясь питательным материалом для тех, кто производит споры. Но было некоторое количество бактерий, которые в результате неведомой генетической мутации превратились в паразитов. Они поедали своих сородичей, но споры не вырабатывали. Экспериментируя с одной и той же колонией, без вливаний извне, ученые обнаружили, что спустя несколько тысяч экспериментальных циклов количество паразитов возросло настолько, что колония уже не смогла дать споры и погибла. Вы не находите ничего общего с нашей собственной историей?

— Пока не улавливаю, — Хоффман сложил руки на груди.

— Я вам подскажу, — доктор Синклер нахмурился, — ген альтруизма является рецессивным. Количество его носителей уменьшается от поколения к поколению.

— Все живое обречено на вымирание? — пожал плечами Хоффман. — Вы это хотите мне сказать?

— Нет, дослушайте историю до конца, — доктор Синклер не сводил тяжелого взгляда с Председателя TF. — Тогда ученые взяли новую колонию миксококков и отделили «альтруистов» от «паразитов». И знаете, произошла удивительная вещь. Уже в следующем поколении колонии, состоявшей из одних «альтруистов», появились «паразиты», причем их количество было огромным. Понадобилось всего десять экспериментальных циклов, чтобы колония утратила способность к размножению и погибла. Теперь вернемся к колонии, состоявшей из одних «паразитов». Казалось, что они обречены на вымирание сразу. В рамках одного поколения. Но случилось нечто удивительное. «Паразиты» не только возродили в себе способность к самопожертвованию, но и обрели новую — ту, которой у них никогда не было. Они дали споры. Из этой колонии был получен необыкновенно устойчивый к изменениям среды штамм, который назвали «Феникс». Его споры выдерживали заморозку, высокую температуру, могли ожидать подходящих условий сотни лет. А вот еще одна интересная деталь. Странным образом следующие поколения «Фениксов» обладали иммунитетом к «паразитам», своим прямым предкам.

Повисла пауза. Сбитый с толку Алекс Хоффман развел руками:

— И что? Если это каким-то образом доказывает, что у Громова не было корыстных намерений, то вам лучше объяснить. Потому что я, конечно, узнал много нового, но на свой вопрос ответа так и не получил.

Доктор Синклер улыбнулся:

— Я затеял этот рассказ исключительно ради того, чтобы мои слова в защиту Громова были чем-то подкреплены. Видите ли, Алекс, я считаю, что разделение мира на хайтек-пространство и лотек-пространство было сродни делению одной колонии на «паразитов» и «альтруистов», потому как большая часть порядочных людей покинула хайтек-пространство. Оставшиеся не нашли в себе сил отказаться от благ цивилизации. Их не интересовало, какой ценой они обретены. Так вот, я считаю, что Макс Громов, у которого, как вы правильно заметили, нет и не может быть врожденной склонности к альтруизму, тем не менее проявил его в самом чистом виде. Точно так же, как это сделали «Фениксы». Это модификация поведения под влиянием жесткой необходимости. Волей судьбы вышло так, что цивилизацию задумал уничтожить Джокер, а изобретателем технологии, способной это предотвратить, оказался тринадцатилетний мальчик, Максим Громов. У него просто не было шанса не стать героем. Иначе бы он погиб вместе со всеми нами. Я готов поклясться на чем угодно, что никакого корыстного замысла у Громова не было, да и быть не могло. Вряд ли в тот момент он смог оценить перспективы созданной им технологии.