— Но… — Макс сморщил лоб. — Но ведь вы живы. Иначе вы не могли бы…

— Да, только не знаю, где находится мое собственное тело, — доктор Синклер раздраженно стукнул ладонью по гладкой бордовой поверхности стола. — После того как Дэйдра МакМэрфи ввела мне модулятор обменных процессов, ускорив старение, и тем самым сделала так, что мое сознание не смогло вернуться в тело, — началось расследование. Оно было недолгим и формальным. Моих учеников очень скоро отстранили от участия в нем. Под предлогом неких генетических исследований нейрокапсулу вывезли из нашей лаборатории. Куда — я так и не узнал. Забавно, правда? Все это время меня заставляли делать то, что им было от меня нужно, держа в заложниках меня же самого! Гениальный план Дэйдры! Двадцать лет я пробыл цифровым привидением, не испытывая никаких чувств — в том числе дискомфорта по поводу своего состояния! Но после того как ты запустил «Моцарта», все изменилось. Я хочу вернуться в собственное тело! Я хочу снова стать человеком! Пройти собственными ногами по настоящей земле!

Громов задумчиво посмотрел на свои руки. Долго молчал, потом произнес:

— Странно… Я до сих пор не могу отделаться от подозрения, что все кругом ненастоящее. Будто попал во второй слой виртуальной реальности. Знаете, однажды мне приснился кошмар. Будто за мной гоняются мутанты из «Вторжения». Было так страшно, что я проснулся. И вдруг эти же самые мутанты накинулись на меня. То есть мне только приснилось, что я проснулся. Понимаете? Я думал, что не сплю, а на самом деле все еще спал. Так и сейчас. Каждый раз, когда я просыпаюсь, — начинаю проверять, реально ли то, что меня окружает. Или, может быть, я все еще в нейрокапсуле, только программа поменялась? Виртуальная реальность, имитирующая мое пробуждение и настоящую жизнь. От этого с ума можно сойти! — Макс нервно рассмеялся.

Доктор Синклер сцепил пальцы рук и положил ногу на ногу.

— Ты злишься на меня, да? — спросил он Громова.

Макс посмотрел в глаза виртуальной проекции директора Эдена. Потом кивнул:

— Да. По вашей вине я чувствую себя как футбольный мяч. Вы положили меня в нейрокапсулу на два года, Джокер вытащил, Хьюго Хрейдмар передал через мой архив памяти омега-вирус, Джокер получил его, мне пришлось убить…

Макс осекся, у него едва не вырвалось: «Убить отца Дэз!» От этой мысли у него закружилась голова, в ушах поднялся шум, сердце забилось в три раза чаще. Громов вдруг понял, что, возможно, вчера на крыше Тай-Бэй Палас попрощался с Дэз Кемпински навсегда!

Доктор Синклер внимательно следил за эмоциональной реакцией Громова и настороженно спросил:

— Что с тобой?

— Ничего! — Макс сжал кулаки, отвернулся и сделал глубокий вдох.

На глаза навернулись слезы. Сожаление. Бессилие. Чувство настоящей потери. До него впервые в жизни дошел смысл слова «никогда». На Сетевых аренах все можно переиграть. Всегда был шанс сохраниться и пройти игровой момент заново. А в жизни… Макс ясно ощутил, что, возможно, больше никогда, никогда в жизни не увидит Дэз Кемпински!

Доктор Синклер отвел глаза. Потом вынул из ящика стола фотографию в рамке и повернул к Громову. Макс увидел, что на снимке изображена Дженни Синклер. На этой фотографии ей было лет шестнадцать, не больше.

— Это называется рок, — печально сказал он. — Когда Вселенная странным образом вмешивается в нашу жизнь. Когда ты вернул мне способность чувствовать — первым чувством, что вернулось ко мне, оказалась боль. Мне кажется, что уже поздно пытаться вернуть Дженни, но я все равно надеюсь. Может быть, теперь, после смерти Джокера, у меня будет шанс.

Громов внимательно посмотрел на доктора Синклера и холодно спросил:

— Чего вы ждете от меня?

Директор технопарка глубоко вздохнул. Он не привык просить о чем-то и уже давно забыл соответствующие интонации. Поэтому, когда заговорил, его просьба звучала как приказ:

— Найди мое тело. Пока системы безопасности хайтек-пространства еще не в полной мере адаптировались к изменившейся Сети, новому способу передачи и обработки информации есть шанс незаметно проникнуть в архивы Бюро информационной безопасности! Джэк Буллиган руководил созданием Эдена. Я уверен, что он точно знает, где находится моя нейрокапсула!

Громов долго смотрел на доктора Синклера. Было непохоже, что Макс думает или принимает решение. Он чувствовал что-то похожее на торжество или злорадство. Ему не нравилось переживать это чувство, но и избавиться от него Громов был не в состоянии. Будто злая обезьянья природа биологических инстинктов на мгновение взяла верх над душой — странной нематериальной субстанцией, которую подарила человеку цивилизация.

— Нет, — сухо сказал Макс. — Я не стану помогать вам, потому что не доверяю ни одному сказанному слову. Может, этот разговор — часть какого-то вашего нового плана в отношении меня? Откуда мне знать? Если корпорации, Бюро — кто там еще? — если они и правда все это время держали вас на коротком поводке, может, вы и сейчас выполняете их волю? Намеренно пугаете меня, чтобы заставить продать патент! Из-за вас мне сейчас трудно понять, где я нахожусь — в реальном мире или его виртуальной проекции. Я потерял… — тут Макс запнулся, не зная, как ему назвать Дэз. — Я потерял лучшего друга! Я не знаю, как мне жить дальше! Меня чуть не убили в Буферной зоне! Все, хватит! Хватит, доктор Синклер. Больше никаких ваших советов и просьб. Довольно.

Директор Эдена побледнел. Потом прикусил губу и постучал пальцами по столу. Снова тронул фигурку богини правосудия.

— Ладно. Хорошо. Я… — он запнулся, закрыл глаза и устало облокотился на спинку кресла. — Обещай мне только одно. Ты подашь заявку на участие в Олимпиаде по компьютерным играм. Обещаешь?

— Нет, — упрямо ответил Макс.

— Черт возьми! Я же пытаюсь защитить тебя! — воскликнул доктор Синклер, ударив ладонями по столу. — Ненавижу эту дурацкую подростковую манеру на все отвечать «нет», даже не задумавшись, о чем идет речь! Ладно… — директор с трудом перевел дух, пытаясь успокоиться. — Запомни тогда одно. Тебе надо быть на виду. Все время на виду. Единственное, что тебя сможет спасти, — это камеры медиа, направленные на тебя двадцать четыре часа в сутки! Лучшее средство для этого — стать участником Олимпийских игр. Поэтому я тебя об этом попросил. И только!

Максим встал.

— Я не верю вам! Ни одному слову. И до тех пор, пока не создам независимую систему выхода из виртуальной среды Эдена, — сюда не вернусь.

Директор технопарка только развел руками:

— Боюсь, ты поймешь, что я был прав, за секунду до собственной смерти. Ты в опасности, масштаб которой даже не в состоянии оценить.

— До свидания, доктор Синклер, — Макс повернулся к плазме спиной и направился к двери.

— Будь всегда на виду! — крикнул ему вслед директор Эдена.

Громов не ответил. Он открыл дверь, вышел в темный коридор, активировал свой биофон и приказал электронному секретарю:

— Вызов мистера Буллигана.

Раздались гудки. Щелчок, а затем сердитый, лающий голос шефа Бюро информационной безопасности:

— Да, Громов?

— Я закончил разговор, — сказал Макс. — Можем лететь в Токио.

— И что тебе сказал наш любимый хитрый доктор Си? — спросил Буллиган.

— Поблагодарил за избавление от Джокера, — спокойно соврал Громов.

— И все? — недоверчиво спросил шеф Бюро.

— Все, — ответил Макс.

— Не может быть, — сердито проворчал Буллиган.

По его голосу Громов понял, что шеф Бюро ему не поверил, но, похоже, проверить его слова в данный момент не может. Значит, технические системы Бюро и правда еще не полностью адаптировались к новому способу кодировки и передачи информации. Где-то под сердцем у Громова появилась ноющая червоточина… Или, может, Буллиган просто соблюдает приличия. Неизвестно почему, но Бюро до сих пор продолжает делать вид, что не следит за каждым шагом граждан хайтек-пространства, а те в свою очередь притворяются, будто до сих пор верят в конституционные права трехсотлетней давности и свободу выбора. Эта игра Громова не удивляла и не возмущала. Он просто принимал ее правила. Хотя бы потому, что не мог представить — как может быть по-другому. Когда тебя с семи лет начинают подключать к нейролингве, в качестве теста заливая в мозги курс всемирной истории, быстро начинаешь просто принимать мир таким, какой он есть. То есть — не идеальным. Он опять вспомнил дневник Аткинса: «Идея идеального мира может существовать только в очень ограниченном сознании. Реальный мир — это всегда подвижный, многомерный баланс. Ничто не исчезает и не появляется вновь. Любые перемены — трансформация энергии».