— Я не вмешиваюсь в дела отца.

— Как ты можешь говорить так, если на карту поставлена жизнь этих несчастных. Неужели прибыль важнее людей?

— Сдача квартир внаем — это бизнес. И если он не приносит прибыли, то все мы будем голодать.

— Мне кажется, что я слушаю сейчас не тебя, а твоего отца! Ты на него не похож, Тедди!

Они остановились, чтобы было удобнее ссориться. Раздумывая, что ответить, он смотрел сверху вниз на ее красивое лицо, и ему показалась, что Флер гораздо привлекательнее сейчас, когда ее глаза и щеки горели от возбуждения. Если бы именно он был причиной такого волнения!

— Нет, — ответил Тедди чуть слышно, — я не похож на него. Но, Флер, поверь мне, прошу тебя. Я не имею никакого влияния на отца. Теперь еще меньше, чем прежде.

— Почему? Что произошло?

Он скривился.

— Я не рассказал тебе, что меня привело в Лестершир? Меня послали туда, чтобы я нашел себе богатую невесту. Но я вернулся ни с чем, и это вывело моих родителей из себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не добился руки мисс Марлоу.

Флер рассмеялась.

— Выходит, богатая мисс Марлоу — подруга твоей кузины? Значит, она не захотела иметь с тобой дела?

— Еще хуже, — сказал Скотт, не спуская с нее глаз. — Я ей не сделал предложения.

— Ах, вон оно что, — Флер осеклась, почувствовав, как запылали у нее щеки. Скотт безрассудно схватил ее за руки, чтобы привлечь внимание.

— И тебе известно почему. Ах, Флер, неужели ты не выйдешь за меня замуж? Ты знаешь, какие чувства я к тебе питаю. Нам с тобой будет хорошо, и мама с папой будут довольны. Я больше никого не люблю и только постоянно выхожу из себя от злости.

Флер не смогла сдержаться.

— Тедди Скотт, ты и в самом деле дурачок! Неужели ты думаешь, что я стану твоей женой только для того, чтобы твои родители тебя больше не бранили?

Кровь бросилась ему в лицо.

— Нет, конечно нет. Возможно, я неловко выразился, но ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да. Тебе кажется, что ты влюблен в меня, а твои родители хотят найти для тебя хорошую партию, чтобы не выделять тебе долю из наследства Гарри. Не нужно на меня так смотреть. Я знаю, ты не наемник. Но все эти твои признания в любви ко мне — полный вздор. Мы играли вместе с тобой детьми, и только. Больше между нами ничего не было.

Он выпустил ее руки.

— Ты бессердечная девчонка. Я признаюсь тебе в любви, а ты издеваешься над моими лучшими чувствами, даже можешь прямо здесь передо мной станцевать мазурку!

— Нет, Тед, ты не прав. Ты мне очень нравишься, только как брат, и я не смогу выйти за тебя замуж. И прошу тебя больше не настаивать, не то мы поссоримся. Кругом много красивых девушек.

— Меня другие не интересуют, — вздохнув, он уставился в землю. — Если ты отказываешься от моего предложения, то я могу оказаться в руках мисс Марлоу. Но у моего отца в запасе имеется план похуже. Он намеревается отправить меня в армию.

— Неужели? Но это совсем неплохо для тебя, что скажешь? Ричард больше всего на свете мечтает о военной службе — роскошная жизнь, делать нечего, лишь являться на парад раз в неделю.

Скотт помрачнел.

— Мой отец думает по-другому. Он хочет, чтобы я существовал на свое жалование.

— Но прежде нужно еще купить офицерское звание, а это связано с большими затратами. Речь может идти о тысячах фунтов. Наверное, твой отец об этом не подумал?

— Подумал. Я уезжаю в Вулвич, — горько признался он.

Флер, посмотрев на незадачливого поклонника несколько секунд, весело рассмеялась.

— Мне показалось, что ты говоришь об этом серьезно!

— Да, вполне. Надо мной постоянно висит угроза.

— Тедди, не смеши. Ты — и вдруг инженер? Да ведь ты настолько беспомощен, что провести прямую линию на земле не можешь! Вспомни, как ты пытался разбить клумбу, когда отец выделил для тебя участок в саду.

Оберону уже надоело спокойно стоять перед ними, и он, улучив момент, подул на волосы Тедди и легонько схватил его зубами за ухо. Тедди был настолько расстроен, что даже не заметил этого. На лице у него застыло серьезное выражение, и Флер показалось, что в эту минуту он даже был симпатичным.

— Не смейся надо мной, прошу тебя. Отец настаивает на своем. Он утверждает, что я белоручка и обожаю роскошь и что я должен отправиться в Вулвич сразу после Рождества. Теперь мне предстоит только и думать о своей карьере военного инженера. Превращусь в грязную мартышку. В зануду.

Флер бросила на него пристальный взгляд — она понимала, что его так волнует.

— Может, тебе понравится. Военный инженер все же джентльмен, и твои товарищи наверняка будут куда более интеллектуальными людьми, чем приятели Ричарда.

— Но какой из меня получится солдат! Мне тошно от одной только перспективы!

— Наша страна не воюет уже двадцать пять лет. В худшем случае тебя пошлют в Индию или Ирландию. Но что тут поделаешь? Даже лорду Веллингтону пришлось пройти через такие испытания.

— Флер! Прошу тебя! Ты знаешь, как мне все это ненавистно. Выходи за меня замуж, и мы будем с тобой счастливы.

— Нет, Тедди, ничего у нас не выйдет. Я не могу спасти тебя от военной службы.

— Да нет же, дело не в этом. Просто нам будет с тобой уютно.

— О каком уюте ты говоришь? Мне и сейчас хорошо. Мне потребуется очень многое, если я захочу покончить со своей прежней жизнью.

— Чего же тебе еще надо?

Флер печально посмотрела на него.

— Того, что ты не сумеешь мне дать.

— Это твое последнее слово? — Тедди резко повернулся, чтобы скрыть от нее выражение своего лица. — Очень хорошо, — глухо произнес он. — Гляди только, чтобы потом не пожалеть.

— Надеюсь, не пожалею. Ну, а теперь пошли, — Оберон застоялся, и ему, вероятно, холодно.

 3

Обычно Кенгсингтон-роуд достаточно тихая улица. Движение по ней только изредка отличалось от обычного, когда проскакивал эскадрон кавалеристов или из кареты выглядывало усталое лицо герцога Веллингтона, направлявшегося к Эпсли-хауз.

Но в апреле 1851 года все изменилось. Со всей страны, со всего мира сюда доставляли экспонаты Всемирной выставки, промышленные изделия всех народов мира. Большие фургоны с ящиками медленно, как улитки, тащились по улице, влекомые усталыми лошадьми. Все они направлялись в Кенгсингтон. Все они громыхали по деревянным мостовым, словно гром небесный, прижимаясь к тротуарам, чтобы уступить дорогу другим экипажам — каретам, двуколкам, кабриолетам, телегам и омнибусам, пробиравшимся к центру.

День и ночь по тротуарам медленно текла плотная толпа прохожих и зевак. Шли остролицые визгливые лондонцы, которые продирались через толпу с уверенностью, свойственной местным жителям; сельские жители в грубых фланелевых рубашках и тяжелых сапогах, похожие на перепуганный домашний скот, беспомощно озирались вокруг, удивляясь такому скоплению народа. Семейства с индустриального севера, розовощекие женщины в простых шалях, сжимавшие ручки своих отпрысков, мужчины с впалой грудью, решительно настроенные на борьбу с эксплуатацией, готовые познакомиться с любым мошенником, который обратится к ним с добрым словом или дружеской улыбкой в этом чуждом им месте.

Здесь встречалось множество иностранцев, в странных нарядах, с бородами, в панталонах в обтяжку, в забавных шляпах, — они оживленно болтали на разнообразных языках, размахивая для убедительности руками, словно мельничными крыльями. Если вам приходила охота поверить тому, о чем пишут в газетах, то вы в них обязательно нашли бы сообщения о заговорах с целью смещения того или иного правительства, о навязывании свободолюбивым жителям коммунизма, социализма, чартизма, в общем, любого современного ужасного «изма», не говоря уже о папстве и анархии в придачу.

В этом необычном смешении мелькали мелкие торговцы сувенирами, золотыми и серебряными медалями, бумажными панорамами с изображением исторической достопримечательности, глянцевыми открытками; коробейники катили перед собой ручные тележки с корзинами мандаринов, кокосовых орехов, на которых горой возвышались высокие бутылки с имбирным пивом; жонглеры и уличные музыканты, шулера и кукольники;, мошенники разных сортов, предлагавшие фальшивые билеты на светские мероприятия, незаполненные путеводители по Всемирной выставке с несуществующими товарами; карманники, пьяницы, кулачные бойцы, уличные мальчишки и нищие. Вся улица походила на один большой бедлам — все кричали, свистели, визгливо мяукали, рассыпали направо и налево проклятия, лаяли собаки, щелкали кнуты, экипажи вздымали клубы пыли и грязи, повсюду валялся лошадиный и ослиный навоз, ореховая скорлупа, мандариновые корки, кости, а иногда ноги прохожих натыкались на потерянную кем-то перчатку или платок.