Данные о переадресовке ленд-лиза из Басры вместо СССР в Египет и о кризисе пополнений в Красной Армии, безусловно, имели стратегическое значение. Вероятность того, что германские спецслужбы смогут получить информацию об этом из каких-либо других источников, была весьма невелика, а сообщать противнику о своей слабости в отношении людских ресурсов или о временном уменьшении поставок вооружения по ленд-лизу в тяжелейший момент отступления к Кавказу и Волге не было никакого смысла.
О дальнейшей судьбе «агента 438» Кукридж сообщает довольно скупо. По его словам, «участники операции «Фламинго» продолжали посылать донесения, однако сообщения Минишкия становились все более мрачными. В начале октября 1942 года Гелен отозвал его, устроив с помощью Бауна встречу агента с одним из передовых разведывательных подразделений «Валли», которое и переправило его через линию фронта тем же путем, каким прежде забросило в советский тыл. В дальнейшем Минишкий работал у Гелена в отделе анализа информации. Он остался в Германии и пережил войну».
О Минишкие, не называя его имени, пишет и Уайтинг. Он сообщает, что одним из наиболее доверенных агентов майора Германа Бауна, обосновавшихся в Москве, был радист по кличке Александр, в звании капитана, служивший в расквартированном в столице батальоне связи и передававший немцам «совершенно секретные директивы Красной Армии». Упоминает Уайтинг и уже известное нам донесение от 13 июля 1942 года, полученное, по его словам, «от одного из шпионов Бауна».
Наконец, об «агенте 438» рассказывает и известный британский военный историк Джон Эриксон в своей книге «Дорога на Сталинград», вышедшей в 1975 году. Он ссылается на книгу Кукриджа, однако приводит ряд подробностей, там отсутствующих. В частности, он называет агента не Минишкием, а Мишинским и сообщает, что того нашел сам Гелен в одном из лагерей, где содержались пленные, проявившие склонность к сотрудничеству с немцами. Мишинский характеризуется как «старший комиссар» и «высокопоставленный партийный чиновник (из Московской организации)"(неясно – городской или областной), взятый в плен в октябре 1941 года. По словам Эриксона, Гелен завербовал Мишинского с помощью обмана и шантажа. В это верится с трудом. Конечно, у Гелена была возможность безотказного давления на агента, если немцам действительно удалось разыскать на оккупированной территории его семью. Однако вряд ли бы за линией фронта Минишкий-Мишинский стал работать из одного страха перед новыми хозяевами. Ведь он всегда имел возможность с помощью НКВД организовать радиоигру, а уличить агента во лжи – при уникальности сообщаемой им информации – немцам было бы трудно…Все-таки для работы в советском тылу, в учреждениях уровня ГКО, с доступом к важнейшей и сугубо секретной информации требовался агент, работающий не за страх, а за совесть. Возможно, Мишинский (или Минишкий) тогда, в мае 1942-го, когда его вербовал Гелен, искренне поверил в неизбежность победы Германии и рассчитывал сделать карьеру у победителей. А может, как предполагал Кукридж, «агент 438» в глубине души почему-либо не переносил советскую систему, которой по инерции служил многие годы, и Гелен просто дал ему возможность реализовать давнее тайное желание отомстить партийным боссам.
Еще одну версию судьбы Минишкия-Митинского изложил мне в разговоре мой друг французский историк Габор Риттершпорн. По его словам, геленовского агента звали действительно Владимир Мишинский, а не Минишкий. Во всяком случае, под фамилией Мишинский он позднее осел в США. До войны Мишинский действительно работал в Московском обкоме партии, а после войны вместе с Геленом, Бауном и другими перешел на службу к американцам. Сначала он преподавал в американской разведшколе в Южной Германии, а затем перебрался в США, поселился в штате Вирджиния, получил американское гражданство. По сведениям Риттершпорна, в Америке Мишинский женился, но впоследствии жена ушла от него, и детей от этого брака у него, видимо, не было. Умер бывший «агент 438» в 1980-е годы все в той же Вирджинии.
Думаю, что Мишинский – тоже не настоящая фамилия. Вряд ли бы человек, которого могло разыскивать НКВД, рискнул въехать в США под своим подлинным именем. Ни в секретариате ЦК, ни среди членов Московского горкома и обкома партии накануне войны мне не удалось обнаружить ни одного человека с фамилией Мишинский или Минишкий. Скорее всего, будущий геленовский агент работал где-то в аппарате Московского обкома и носил совсем другую фамилию. Возможно, когда-нибудь мы узнаем его подлинное имя. Оно должно сохраниться в архивах ЦРУ и БНД.
Мишинский, по всей видимости, был не единственным немецким шпионом в советских штабах. В своих мемуарах Гелен упоминает, что получил от майора Бауна донесение неизвестного агента абвера, датированное 13 апреля 1942 года. В нем говорилось, что в Куйбышеве член ЦК партии И. И. Носенко, после войны ставший министром судостроительной промышленности, сказал редактору газеты «Правда», что на последнем совместном заседании «президиума ЦК» (Политбюро?) и Верховного Главнокомандования было решено вырвать оперативную инициативу у немцев до того, как они начнут свое наступление, и Красная Армия должна перейти в наступление при первой возможности после Майских праздников. Последовавшая затем 12 мая атака войск Юго-Западного направления на Харьков, закончившаяся неудачей и пленением ударной группировки, была сочтена Геленом подтверждением правильности поступившей из Куйбышева информации.
Гелен цитирует еще одно важное агентурное сообщение из Москвы, полученное в первой декаде ноября 1942 года. В нем говорилось, что 4 ноября Сталин провел Главный военный совет с участием 12 маршалов и генералов. На совете решили, если позволят погодные условия, начать все запланированные наступательные операции не позднее 15 ноября. Эти операции были намечены на Северном Кавказе в направлении на Моздок, на Среднем Дону против итальянской 8-й и румынской 3-й армий, в районе ржевского выступа, а также под Ленинградом. 7 ноября сменивший Гальдера на посту начальника Генштаба Курт Цейтцлер сообщил Гитлеру суть данного донесения, указав, что русские приняли решение еще до конца 1942 года перейти в наступление на Дону и против ржевско-вяземского плацдарма. Однако фюрер отказался отвести войска в районе Сталинграда. По мнению Гелена, последующие события доказали истинность сведений о совещании у Сталина 4 ноября 1942 года. Начальник ФХО предположил, что главный удар Красная Армия будет наносить по румынской 3-й армии, прикрывавшей с фланга сталинградскую группировку. А 18 ноября, за день до начала советского наступления, Гелен сделал правильный вывод, что советский удар последует не только с севера, из-за Дона, но и с юга, из района Бекетовки. Но было уже поздно.
В то же время Гелен предпочитает не упоминать в мемуарах о своей серьезной ошибке в оценке донесения агента резидентуры «Макс». 6 ноября 1942 года шеф отдела «Иностранные армии – Восток» доложил Цейтцлеру: «Перед германским Восточным фронтом пункт главных усилий в предстоящих операциях противника со все большей отчетливостью вырисовывается в районе группы армий «Центр»". К этому Гелен добавил, что до сих пор неясно, имеют ли русские достаточно сил, чтобы предпринять наступление и на участке группы армий «Б». Этот вывод, как показали последующие события, оказался ошибочным, но безвестный агент в этом был нисколько не повинен. В его донесении ничего не говорилось, какой из предстоящих советских ударов важнее.
Командование Красной Армии в ноябре 1942 года действительно планировало два главных удара: на ржевско-вяземском направлении и по флангам немецкой 6-й армии в Сталинграде, прикрытым менее боеспособными румынскими войсками, и полагало, что сил хватит для обеих атак. Споры же, было ли цитируемое Геленом донесение хорошо продуманной дезинформацией или отражало реальные планы советского командования, продолжаются посей день. Подозрения исследователей вызывают два обстоятельства. Во-первых, в донесении было перечислено сразу несколько возможных направлений советских атак, как основных, так и чисто вспомогательных, вроде района к югу от озера Ильмень, без конкретного указания, где будут сосредоточены основные усилия Красной Армии. Такая диспозиция могла побудить немецкое командование распылить свои резервы и облегчить советским войскам продвижение на направлениях главных ударов. Во-вторых, направление советского наступления на Дону в сообщении агента был о указано западнее того, что в действительности было избрано 19 ноября, – на правое крыло Юго-Западного фронта, в район Верхнего и Нижнего Мамона, против итальянской 8-й армии. В действительности же главный удар нанесло левое крыло этого фронта – против румын. Однако в качестве дезинформации такое несколько неверное указание направления нашего удара теряло смысл, потому что все равно показывало намерение советского командования окружить сталинградскую группировку немцев (разница лишь в глубине охвата, тем более что такой план более глубокого охвата немцев между Волгой и Доном реально существовал в советском Генштабе). Немецкое командование и в этом случае могло вывести свою 6-ю армию из-под угрозы окружения, и сообщение о планируемом наступлении советских войск против итальянцев как раз могло подтолкнуть именно к такому решению, явно невыгодному для наступления КраснойАрмии.