– Я спрашиваю тебя об этом, – пояснил Марк, – потому что встречал только одного человека, который употреблял это же выражение. Большинство людей говорят «фантомы», «привидения», «призраки» или даже «вампиры», но говорить «неумершие»! Да, я знавал еще только одного человека…

– И кто же он?

– Дядя Майлз, представь себе! Я заметил это во время беседы с Вельденом года два назад. Ты помнишь Вельдена из Университета? Ну так вот, мы сидели в саду, утром в субботу, и так случилось, что разговор вертелся вокруг фантомов. Насколько я припоминаю, Вельден перечислял различные виды призраков. Дядя Майлз присоединился к нам с видом еще более скучающим, чем когда-либо, слушал нас некоторое время молча, а потом сказал… С тех пор прошло уже много времени, но я все еще помню об этом, так как это выражение очень удивило меня. И особенно тем, что было произнесено дядей Майлзом, который отнюдь не был чересчур начитанным человеком. Так вот, мой дядя заявил: «Есть еще одна категория, о которой вы забыли: «неумершие». Я возразил: «Но послушай, дядя, это же относится ко всем, кто живет. Вельден жив, я – тоже, но нам же не приходит в голову называть себя неумершими?» Дядя Майлз посмотрел на меня затуманенным взглядом, пробормотав: «Возможно, ты ошибаешься», и сразу удалился. Вельден решил, что все это болтовня старика, и сменил тему разговора. Ты только что напомнил мне об этом слове. Что оно означает? Где ты его подхватил?

– О, я вычитал его в одной книге, – небрежно бросил Стивенс. – Но не будем придираться к словам. Скажем так – фантомы, если ты это предпочитаешь. Кстати, ты не знаешь, посещают ли этот дом привидения?

– Никогда. Разумеется, у меня есть собственное мнение по поводу событий, которые некогда здесь происходили. Парт бы, конечно, сказал на это, что повсюду видеть преступления, даже в коликах желудка, вызванных поглощением неспелых яблок, это все равно, что верить в привидения.

– А не ты ли говорил мне, что твоя семья имела какое-то отношение к маркизе де Бренвийе? Ведь это ты рассказывал об обезображенном портрете? Считается, что это портрет маркизы. Однако Эдит, кажется, предпочитает называть его портретом «Мадам де Монтеспан». Она так и говорила, когда Люси копировала с него свой костюм. Миссис Хендерсон вообще, кажется, избегает произносить имя женщины, изображенной на портрете. Какая связь между вами? Может, эта отравительница XVII века некогда отправила на тот свет Деспре?

– Нет, – покачал головой Марк. – Наши отношения не такие простые. Деспре поймал ее. – Поймал?

– Да. Мадам де Бренвийе сбежала из Парижа от полиции, которая шла по ее следу. И укрылась в женском монастыре в Льеже. До тех пор, пока она пряталась за стенами монастыря, полиция не могла схватить ее. Но коварный Деспре, представлявший французское правительство, нашел способ выманить ее оттуда. Это был славный парень, а Мари де Бренвийе, как вы, возможно, слышали, никогда не могла устоять перед красивым мужчиной. Деспре проник в монастырь, переодевшись монахом, отыскал эту даму, тут же загоревшуюся при его появлении, и уговорил ее выйти из монастыря, чтобы прогуляться вместе с ним по берегу реки. Она поспешно согласилась, но то, что случилось, было весьма далеко от ее ожиданий. У реки Деспре свистнул, появилась стража, и несколько часов спустя Мари де Бренвийе уже возвращалась в Париж в закрытой карете под надежной охраной. Она была обезглавлена и сожжена в 1676 году.

Марк помолчал, вертя в пальцах сигарету.

– Это был добродетельный гражданин, арестовавший преступницу, заслуживавшую смерти. Но, на мой взгляд, он от этого не становится менее презренным, чем к примеру Иуда. Это тот самый знаменитый Деспре, который пять лет спустя приехал в Америку и посадил первые деревья нашего парка. Он скончался в 1706 году, и склеп был выстроен, чтобы принять его гроб.

Стараясь держаться как можно спокойнее, Стивенс спросил:

– Как он умер?

– Насколько мне известно, естественной смертью. Правда, была одна любопытная деталь – какая-то женщина, о которой так никто ничего и не узнал, нанесла ему визит перед смертью. В то время это не вызвало никаких подозрений и было отнесено на счет простых совпадений.

– А теперь, не правда ли, – насмешливо произнес Партингтон, – ты добавишь, что комната, которую он занимал, была той же самой, где скончался твой дядя?

– Нет, – вздохнув, ответил Марк. – Но он занимал крыло дома, которое соединялось с комнатой моего дяди через уже известную вам дверь, а дверь была замурована в 1707 году после пожара в крыле.

В этот момент раздался резкий стук. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась Люси Деспард.

От неожиданности мужчины все разом вскочили. Люси была очень бледна, казалась одетой наспех и выглядела несколько растрепанной.

– Значит, вы все-таки открыли склеп! – выпалила она. – Вы открыли склеп!

Марк ответил не сразу. Вначале он подошел к жене и положил руку ей на плечо.

– Все идет нормально, моя дорогая, все в порядке… Да, мы открыли склеп. Просто…

– Марк, ты не хуже меня знаешь, что все очень серьезно. Скажи мне, что происходит? А где же полиция?

Четверо мужчин замерли при этих словах, и стало слышно тиканье часов над камином.

– Полиция? – наконец переспросил Марк – Какая полиция? Что ты имеешь в виду?

– Мы очень спешили, но раньше приехать не могли, – будто извиняясь, сказала Люси. – Нам удалось сесть только в последний поезд. Эдит будет здесь через минуту… Марк, объясни мне, что это значит? Вот, прочти.

Она вытащила телеграмму из сумочки и протянула ее Деспарду. Тот дважды пробежал ее взглядом, прежде чем вслух прочитал текст: «Миссис Э. Р. Левертон для миссис Люси Деспард. 31, Восточная 64 стр. Нью-Йорк. Имеются новости, касающиеся Майлза Деспарда. Убедительнейше прошу вас немедленно вернуться. Бреннан из Филадельфийской полиции»

– Это шутка, – сказал Стивенс. – А телеграмма – фальшивка. Никакой полицейский не обратился бы с такой изысканной вежливостью, достойной старого семейного адвоката. Он позвонил бы в Нью-Йорк и прислал к вам инспектора. Марк, в этой истории есть что-то подозрительное!

– Кому ты это объясняешь? – сделав несколько шагов по комнате, – ответил Марк. – Ясно, что не полицейский послал эту телеграмму… Посмотрим… она была отправлена из бюро Вестерн Юниен на Маркет стрит в 7.35… Это не очень-то проясняет дело…

– О чем вы? – вскричала Люси. – Склеп открыт нараспашку… Разве полиция… – В этот момент она посмотрела за спину Марка. – Том Партингтон! – удивленно воскликнула она.

– Хелло, Люси, – непринужденно сказал Партингтон, отошел от камина и пожал протянутую ему руку. – Мы долгое время не виделись, не так ли?

– Конечно, Том… Но что вы здесь делаете? Я была уверена, что вы в Англии. Вы не изменились… разве только чуть-чуть, все же…

– Я здесь проездом, – объяснил Партингтон. – Приехал сегодня после полудня. Полагаю, что раз в десять лет я имею право своим присутствием отяготить вас на день или два…

– Конечно же! Мы очень рады…

Послышался шум шагов и вошла Эдит. Вид у нее был более степенный, чем у Люси. И в отличие от Люси, глядя на нее, невозможно было определить, о чем она думает или что предпримет. Стивенсу не хотелось думать о том, что с ней будет лет через двадцать. У нее были все черты, присущие Деспардам: шатеновые волосы, голубые глаза и решительные манеры, как и у Марка. И она была очень красива, хотя несколько близко были посажены ее глаза.

Хендерсон, увидев Эдит, тут же с виноватым видом попятился в глубину комнаты. Однако Стивенсу часто казалось, что Эдит была гораздо мягче, чем можно было предположить, глядя на ее уверенную внешность. Она была без шляпы и в меховом манто. При виде Партингтона, Эдит застыла, но выражение ее лица не изменилось.

– Эдит, – щелкая замком сумочки, нервно сказала Люси, – они утверждают, что все в порядке, что телеграмма ложная, и что никакой полиции здесь нет.