Ему вторит известный философ В.М.Межуев: “Какое же общество действительно нуждается в правовой демократии и способно ее защитить и сохранить? Я думаю, только то, которое состоит из собственников, независимо от того, чем они владеют, — средствами производства, денежным капиталом или только своей рабочей силой… Иными словами, это общество приватных интересов и дел, где каждому что-то принадлежит и каждый имеет право на собственное дело. По существу, это и есть гражданское общество, в котором люди связаны между собой как независимые друг от друга индивиды — самостоятельные собственники и хозяева своего частного дела”48.

Впечатление такое, будто сознанием наших интеллектуалов на время и впрямь овладели идолы, образы ложных сущностей. Их рассуждения о связи собственности с демократией обнаруживают такой регресс относительно исторического знания, что их и рациональными назвать уже нельзя. Даже кадеты начала ХХ века, оказавшись несостоятельными в российской политике, все же были гораздо ближе к реальности и логике. М.Вебер, объясняя коренное отличие русской революции от буржуазных революций в Западной Европе, приводит важный довод: к моменту первой революции в России понятие “собственность” утратило свой священный ореол даже для представителей буржуазии в либеральном движении. Это понятие даже не фигурирует среди главных программных требований российских либералов. Как пишет исследователь трудов Вебера историк-эмигрант А.Кустарев, “таким образом, ценность, бывшая мотором буржуазно-демократических революций в Западной Европе, в России ассоциируется с консерватизмом, а в данных политических обстоятельствах даже просто с силами реакции”49.

Вся идеологическая кампания, направленная на то, чтобы убедить граждан, будто частная собственность и основанный на ней капитализм “создают” права и свободы человека, противоречит давно установленным выводам социологии и философии. Тезис о связи капитализма с демократией отвергнут не только марксизмом, но и либеральными мыслителями. Вот что пишет М. Вебер в 1906 г.: “Было бы в высшей степени смешным приписывать сегодняшнему высокоразвитому капитализму, как он импортируется теперь в Россию и существует в Америке, — этой неизбежности нашего хозяйственного развития — избирательное сродство с “демократией” или вовсе со “свободой” (в каком бы то ни было смысле слова)”. В высшей степени смешным!

Наши элитарные гуманитарии не слушали ни Вебера, ни Тойнби, ни Бердяева — не соглашались с ними и не спорили, просто игнорировали. Они поступали не как интеллектуальное сообщество, а как секта, отвергающая нормы рациональности. Допустим, они для себя оправдывали такое поведение тем, что за последние полвека положение сильно изменилось, Вебер и Бердяев устарели, так зачем усложнять дело обсуждением их неактуальных рассуждений. Однако точно так же они поступили с предупреждениями современных философов, изучающих взаимоотношения между свободой, демократией и рынком в наши дни, особенно в странах небогатых и бедных. Их рассуждения не довели до сведения нашей интеллигенции и на них не ответили.

Сейчас, просматривая литературу 90-х годов, видишь, что единичные публикации были — когда неприлично было уважаемому автору отказать. Но они были встречены полным молчанием. Ни одного комментария! Это поразительно. Вот, в «Вопросах философии» в 1993 г. (№ 6) прошла статья Генерального секретаря Всемирной Федерации Философских Обществ, профессора университета Анкары (Турция) И.Кучуради под актуальным для нас названием: «Экономическое неравенство, права человека, демократия и свободный рынок».

Автор пишет, очень осторожно, с реверансами: «За связыванием воедино прав человека, демократии и свободного рынка, ставшим в последнее время очень популярным, стоит скорее ценностное суждение, нежели концептуальное или эмпирическое отношение. Если считать, что права человека, демократия и свободный рынок сущностно взаимосвязаны, то это мнение, наряду с другими факторами, может усилить и без того острое экономическое неравенство как внутри отдельной страны, так и между странами, может создать новые формы неравенства и породить новые разочарования в странах, вставших, как говорится, «на путь освобождения от марксизма»…

Полностью «свободный рынок» в небогатых странах означал бы… отказ от возможности сделать основные права человека определяющим фактором в установлении и изменении любых экономических отношений… Поэтому концепция полностью «свободного рынка» и то, что несет с собою идея прав человека, представляются несовместимыми, по крайней мере для бедных и небогатых стран».

В этой статье автор ссылается на подведенный в середине 80-х годов итог исследований взаимодействия рынка и демократии в небогатых и бедных странах в течение предыдущих 30 лет. В ней высказано много важных, а для нас очевидно актуальных суждений. Ни на этот итог, ни на суждения на бесчисленных «круглых столах» в российском философском сообществе не было ни ссылки, ни критического комментария, ни какой-либо другой реакции. Наших гуманитариев как организованное сообщество реформа как будто смыла с лица земли, они забились по щелям и не сказали обществу ничего связного ни по одному существенному вопросу. Нет у них прочного мыслительного каркаса, все расползается, как гнилая тряпка.

Говорить о причинно-следственной связи между рынком, демократией и правами человека стало просто неприлично после того, как мир пережил опыт фашизма. Ведь фашизм — порождение именно капитализма и присущего ему общества, в ином обществе он и появиться не мог. Вот что пишет философ Г. Маркузе: “Превращение либерального государства в авторитарное произошло в лоне одного и того же социального порядка. В отношении этого экономического базиса можно сказать, что именно сам либерализм “вынул” из себя это авторитарное государство как свое собственное воплощение на высшей ступени развития”. Так что утверждение, будто частная собственность и рынок порождают демократию и только демократию, не имеет ни исторических, ни логических оснований. Поразительно, как оно могло быть принято интеллигенцией, когда перед глазами был пример Пиночета, который провел в Чили примерно ту же реформу, что и Чубайс в России.

С понятием демократии тесно связано и понятие права. То, как трактовали это понятие представители нашей гуманитарной элиты, поражает своей несовместимостью с логикой и общеизвестной реальностью. Философы перестройки утверждали “самозаконность человеческого поведения”! Подумать только — отрицали саму возможность общества и государства ограничивать поведение индивида общими правовыми нормами. Самозаконность!

Ясно, что они при этом верили в то, что советский строй был неправовым — и, навязывая нам эту “самозаконность”, по выражению Тойнби, самодовлеющего индивида, немало сделали для того, чтобы погрузить наше общество в правовой беспредел 90-х годов. Страшно то, что, служа идеологическим прикрытием для самой подлой и примитивной преступности, наши утонченные философы, похоже, действительно не понимали, что творят. Да вряд ли поняли и сегодня — никаких явных признаков понимания не видно.

На том круглом столе 1990 г. в “Вопросах философии” Э.Ю.Соловьев, ссылаясь на Канта, с большим апломбом утверждал: “О наличии в обществе права можно говорить лишь в том случае, если член этого общества признан государством в качестве разумного существа, способного самостоятельно решать, что для них хорошо… Цели людей не подлежат властно-законодательному определению”.

В такой трактовке само понятие правового общества теряет смысл, поскольку такого общества и такого государства не может существовать в принципе. И уж тем более неправовым при такой трактовке оказывается буржуазное государство, которому весь этот синклит философов пел дифирамбы. В своей “Энциклопедии социальных наук” основоположник современной западной доктрины пропаганды Г.Лассуэлл заметил: “Мы не должны уступать демократической догме, согласно которой люди сами могут судить о своих собственных интересах”.