– Нет, об этом нечего и разговаривать, – отвечал он каждый раз, когда затрагивался этот вопрос. – Ничего не сравнится с деньгами в руке. Когда парень хорошо работает, а вы за это суете ему в руки бумажку, это ему ничего не говорит. А когда вы кладете ему в руку звонкую монету, он думает: «Очень неплохой конвертик. Что ж – я много работаю, но и платят мне тут неплохо». Потом он может отнести свой заработок домой жене, и ему не нужно заходить в банк, чтобы разменять свой чек, и, таким образом, он сохраняет половину получки, которую иначе он мог бы оставить в баре.

Хелл говорил убедительно. Во всяком случае, его персонал никогда не жаловался.

Хенсон уселся за письменный стол и попросил соединить его с домом. Ольга долго не отвечала. Когда наконец подошла к телефону, голос у нее был сонный.

– Да?

– Это Ларри.

– Что случилось?

– Я передумал. Я буду к обеду, как всегда. Мне прислали много платежных ведомостей из провинции, и я должен просмотреть их сегодня. Придется заняться этим вечером.

– И ты долго будешь занят?

– Я думаю, придется посидеть до часу или двух ночи. Так что я заночую в отеле.

– Опять!

– У меня свои трудности.

– Ты должен поговорить с мистером Хеллом.

– О чем?

– О твоей работе.

– Он платит мне двадцать четыре тысячи в год.

– Да, но за работу трех человек, – возразила Ольга. – Спасибо, что предупредил. В доме ничего нет, но я распоряжусь, чтобы мне доставили два бифштекса, а завтра я сделаю обычные покупки.

Хенсон повесил трубку и положил ноги на стол. Его работа казалась сложной, но не для него. Он так долго прослужил в «Атласе», проверил такое количество ведомостей и проследил из своего кресла за выполнением такого количества работ, что ему достаточно было взять карандаш и, поразмыслив несколько минут, написать исчерпывающие указания инженерам.

Он заметил, что положил ноги на газету, подобранную им в баре. Хенсон взял ее и снова прочитал все, касающееся Коннорса. Ему показалось невероятным, что он мог забыть свою зажигалку возле парня. Он не помнил, чтобы закуривал там сигарету – он дотащил Коннорса до кустов и сразу же возвратился к машине.

Это была та самая мелочь, которая может отправить человека на электрический стул. В конце концов, если его и задержат, то самое плохое, что с ним может случиться, это быть обвиненным в насилии. Он не мог предвидеть смерть Коннорса, он никогда не видел этого человека до того момента, когда обнаружил его лежащим голым на кровати Ванды...

Если его задержат, он скажет правду... и к черту то, что подумает о нем Ольга! Он скажет, что у Ванды нет никаких знакомых в Чикаго и что, совершенно естественно, она обратилась за помощью именно к нему, когда Коннорс вломился в ее квартиру.

Хенсон признается, что покупал виски, но не надо говорить о том, что Ванда стукнула парня цоколем лампы. У алкашей всегда полно синяков и ссадин...

Они расскажут правду о квартире на Дерборн-стрит, снятой под фальшивым именем. И если следователи спросят, как секретарша, получающая шестьдесят долларов в неделю, может снимать помещение стоимостью в сто восемьдесят долларов в месяц, то пусть они думают, что хотят. И Джек Хелл, и Ольга...

Хенсон положил в карман письмо Джонни Энглиша. К черту всех! За исключением Ванды. Хенсон собирался прожить с ней оставшиеся годы. «Да» – написала ему Ванда. Смешно, как много может значить простое словечко из двух букв!

Он нажал на кнопку внутреннего телефона, соединенного с приемной Ванды.

– Как вам мысль пожить в Мозамбике? – спросил он.

Ошеломленная Ванда ответила не сразу.

– А где это?

– Португальская колония в Африке.

– Вы хотели сказать, что мы будем там вместе?

– Да.

Ванда больше не колебалась.

– Мне бы это понравилось. Очень понравилось.

Хенсон повесил трубку и глубоко вздохнул. Затем он взял карандаш и просмотрел проект строительства на Красной реке, чтобы убедиться, что дело стоящее.

В пять часов он решил, что у него был достаточно напряженный день. Он надел шляпу и спустился на лифте в бар, чтобы пропустить порцию или две виски, прежде чем идти домой.

Табурет, на котором он обычно сидел, был занят, и он подождал несколько минут, пока занимавший его мужчина не допьет свое вино и не уйдет. За полированной стойкой все еще находился дневной бармен.

– Как дела, мистер Хенсон?

– Отлично!

– Как всегда, двойное виски?

– Достаточно будет одинарного.

– Но это очень мало!

– В самом деле?

– Я думаю, что такие, как вы, всегда находятся под прессом, почему вы и зарабатываете так много. Но за все время, что вы приходите сюда по утрам, я первый раз подал вам сегодня три двойных виски за один заход.

– У нас крупный проект в Турции.

Молодой человек с седыми висками, сидящий на соседнем табурете, повернулся к нему.

– Я не ошибаюсь, бармен действительно назвал вас мистером Хенсоном?

– Вы не ошиблись.

– Ларри Хенсон, главный инженер «Атласа»?

– Точно.

– Я вас ждал. Мне сказали, что вы имеете привычку заходить сюда перед тем, как ехать домой. Я не хотел разговаривать с вами в офисе.

Он положил на прилавок кожаный бумажник и раскрыл его. В одном из отделений находился полицейский значок, а в другом, под целлофаном, удостоверение личности на имя Джона Эгана из уголовной бригады. Хенсон почувствовал, как похолодело у него внутри.

– Чем могу быть вам полезен?

Эган сделал глоток пива.

– Довольно странная ситуация... Я бы не хотел причинять кому-нибудь неприятности – по возможности. Поверьте мне, мистер Хенсон, полиция не хочет никому докучать, особенно если человек, будь то мужчина или женщина, встал на прямой путь.

– Вполне возможно.

Лейтенант Эган вынул из кармана фотографию и показал ее Хенсону. Тот понял, что это полицейская фотография. На ней была изображена Ванда с большим номером, закрывавшим ее грудь.

– Вы знаете эту девушку?

– Естественно. Это моя секретарша мисс Ванда Галь.

Эган убрал фото в карман.

– Нам это сообщили в Де-Мейн. Сколько времени она у вас работает?

– Приблизительно три месяца. Но в компании она служит уже больше года.

– Ну и как она в качестве секретарши?

– Удовлетворительно. Не лучше и не хуже других.

– А вы знаете что-нибудь о ее частной жизни?

Хенсон почувствовал, что на его лбу проступил пот.

– Очень мало. В общем, я вижу ее от десяти утра до пяти часов вечера, и все.

Эган наклонил голову.

– Это то, что мы уже знаем. Вы женаты, не так ли?

– Кажется, вы основательно познакомились с моим досье! Женат. Вот уже двадцать четыре года.

– И у вас есть сын по имени Джим, лейтенант флота?

– Совершенно верно.

– Вы считаете, что ладите со своей женой?

– Настолько хорошо, насколько можно ладить через двадцать четыре года после свадьбы... Но что означают ваши вопросы, лейтенант?

– Простая формальность. Вы знали, что мисс Галь в прошлом была судима?

– Нет.

Лейтенант Эган доверительно сообщил:

– В этом нет ничего страшного. Просто, когда ей было семнадцать лет, она провела несколько месяцев в исправительном лагере. После чего, насколько нам известно, она встала на прямой путь. Но в семнадцать лет она связалась с одним жуликом, которого потом осудили на четыре года. На процессе и в суде она утверждала, что ничего об этом не знала. Он подтверждал ее слова. И эти шесть месяцев, которые она провела в колонии, были, можно сказать, не наказанием, а, что называется, наставлением на путь истины. После заключения она вела добропорядочную жизнь.

– Мне все-таки непонятно, почему вы спрашиваете меня обо всем этом, – заявил Хенсон.

– Том Коннорс, любовник мисс Галь, был обнаружен сегодня мертвым. Он лежал в кустарнике Линкольн-парка возле зоологического уголка.

– Вот как! А какое отношение имеет к этому мисс Галь?

– Мы не знаем, замешана она в это дело или нет. Но, вспомнив ее старую связь с Коннорсом, мы, как только обнаружили труп, направились по последнему адресу мисс Галь: 1212, Норч, Селл-стрит. Привратница сообщила, что сегодня между двенадцатью и тринадцатью часами она переехала и не оставила адреса.