– К тому же хоть я и завидую, но белой завистью, – уточнил Мингель. Мигель был мексиканцем, но успел выучить выражения, которые обычные англичане уже подзабыли. – Я восхищаюсь ею, как и весь мир!

В эту минуту из-за крыш домов показалась луна. Она больше не казалась огромной – маленькая, холодная и манящая. Я понял, почему аль-Банни назначил полет именно на сегодняшнюю ночь и на какую реакцию публики он рассчитывал. Главной целью проекта была Луна, и при полете на Луну, по законам симпатической магии, запуск следовало проводить в лунную ночь, и лучше всего именно в полнолуние. Недаром в голову коня был вделан лунный метеорит. Однако сегодня, при пробном запуске, полет предстоял недолгий и мог начаться в любое время, при любой фазе луны. Но какая величественная картина!

Раздался мужской голос, при первых же словах которого шум начал стихать.

– Все системы готовы. Повторяю, все системы готовы. Начинаем отсчет.

Над толпой взлетел общий вздох и растаял в черном небе. Мы с Джинни сдернули бинокуляры. И даже не взглянули на камеры. Такое нужно видеть собственными глазами. Я понял, что шепчу вслух: "Давай, давай. С богом".

– Decern, – загремел голос.

– Novern. Octo.

На мгновение я усомнился, не следовало бы считать по-арабски. Нет, ведь данный язык был родным языком аль-Банни. Поскольку именно он являлся душою проекта, латынь представлялась более эзотеричной, более мощной, чем привыкли воспринимать ее мы, носители западной культуры.

– Septem.

Навахо, апачи, зуни? Нет, белые не преуспели в изучении их языков, и наша команда могла бы попросту сбиться со счета.

– Sex.

"Прямо сейчас?" – пришла мне голову совершенно дурацкая мысль.

Джинни вцепилась в мою руку.

– Стив! – прошипела она. – Что-то идет не так, что-то идет совсем не так.

– Quinque.

Я повернул голову и увидел ее смертельно побледневшее лицо с распахнутыми зелеными глазами.

– Quattuor.

И тут я уловил едва ощутимый, но явственный запах, который она наверняка почуяла много острее. Он был не противный, скорее сладкий и дурманящий. Похоже, ни толпа, ни контрольная комиссия ничего не замечали. Никто из них не работал на такой грани чувственных восприятий, как приходилось нам с женой.

-Tria.

А если кто и учуял чужеродный запах, то наверняка не обратил внимания, зачарованный зрелищем лунного коня.

– Duo.

Статуя задрожала.

– Unum.

Бронзовое тело напряглось, словно под ним проступили живые мускулы.

– Nihil!

Конь встал на дыбы. Его ржание раскатилось по всей земле. И он ринулся в небеса.

Голос, который вел отсчет, закричал. Огромные метлы отвалились. Они упали на землю и принялись мести. Раздался страшный грохот и треск. Во все стороны полетели куски камней, созванные их могучими взмахами. Прожектора с лязгом разлетелись. На поле упала тьма.

Но я этого почти не заметил. Я с ужасом следил за конем. Когда от него отделились метлы, он вздрогнул, словно мустанг – в ста футах над землей. А потом рухнул вниз.

От удара содрогнулась земля. Между обезумевших метел лежало огромное искореженное бронзовое тело. Я тотчас же поднес к глазам бинокуляр. И увидел разбитую хрустальную капсулу. Без пилота. Она не успела воспользоваться катапультой, иначе сейчас планировала бы к земле на медном орле.

– О, нет, нет, – прошептала Джинни. – Энергия...

Да, энергия, которая должна была поднять нашу мечту в небеса и спустить обратно на землю, уже разбужена и готова к действию. Основные законы физики гласят, что она обязательно должна найти выход. Вскоре металл раскалится добела.

Джинни опять ухватила меня за руку, уже не моля, а приказывая.

– Стив! – завопила она, перекрикивая жуткий грохот и шум. – Вытащи ее!

Ко мне вернулась способность соображать. Господи, и чего я сижу? Льдистый лунный свет скользил по визжащей, мечущейся толпе. Я сбросил туфли, стянул одежду и опустился на четвереньки. Плоть и кости послушно плавились, душа зашлась в экстазе. Моя вторая суть вырвалась на волю, и я громко завыл.

Я стал зверем.

Поскольку я мужчина не маленький, то и волк довольно крупный, а критическая ситуация только прибавила мне сил. Я пронесся сквозь сутолоку, как нож сквозь масло. Если я и сбил кого, не успевшего убраться с дороги, тем хуже для него. Пару раз я взмывал в воздух, чтобы перемахнуть через головы людей на нижние уровни. Несколько раз меня стукнули – камерой или штативом, но без особого ущерба. В волчьей шкуре я исцелялся практически мгновенно, меня трудно покалечить или убить. А пистолетов с серебряными пулями сюда, естественно, никто не догадался притащить.

Я спрыгнул на землю и добежал до лавы. Мозг волка, даже волка-оборотня, не может тягаться по сообразительности с человеческим, но я твердо помнил, кто я и что должен сделать. И хотя я стал близорук и утратил восприимчивость к цветам, мой нос четко рисовал картину мира по запахам, мои уши ловили малейший звук, недоступный человеку, а усы передавали нервам даже едва заметную дрожь.

Мои чувства обострились настолько, что я даже заметил, что обнажен. Я ведь не ждал ничего подобного, потому и не надел под одежду специальный вязаный костюм, который не мешал мне двигаться в обличье волка, зато оставался на теле, когда я снова становился человеком. Я-то полагал, что белье еще на мне. Сидело бы оно на мне довольно сносно, так как после войны я остался без половины хвоста. Но трусы слетели во время прыжков.

Ну и черт с ними! Вау-у-у! Вперед!

Пыль забила мне нос, запорошила глаза и налипла на язык. Сорокафутовая метла направилась в мою сторону. Как страшно трещала эта бронзовая дура! Я проскочил мимо и тут же напоролся на ее товарку. Меня подбросило в воздух. Я грянулся оземь, вскочил и снова бросился вперед. К поверженному бронзовому коню. От него волнами раскатывался жар.

Тяжелая работка. Ну, мне уже приходилось сталкиваться с Огнем и похлеще. Моя человеческая часть скрутила в узел волчью. Я перемахнул через раскаленный металл. Шерсть затрещала, усы скрючились. Я завыл от боли, но не остановился. Тело изо всех сил боролось с повреждениями, но новые тоже не медлили. Пока я справлялся. Пока.

Но предел был близок – обезвоживание или еще какая гадость. Нужно спешить. Я обогнул тело коня, направляясь к капсуле и контрольной панели.

Из-за пыли и вони собственной паленой шерсти я едва не проскочил мимо хрустального седла. Оно разлетелось на куски, когда защитное заклятие потеряло силу, исказилось или чего там с ним случилось. Точно, Куртис Ньютон скорчилась под панелью управления. Ее обшивка, додонский дуб, защитил астронавтку. Но если бы она попыталась вылезти из капсулы, хрустальные осколки исполосовали бы ее как мечи, а металл вокруг пылал, словно костер для еретиков в средние века.

Но если Куртис сейчас не вытащить, она зажарится. Позади нее я углядел распахнутую дверь туалета. Небольшая заклятая гидра превратилась в лужу простой воды, которая мало-помалу испарялась и капала на изображение Хепера.

Время! Я рванулся сквозь раму к благословенной деревянной панели. Хрустальные ножи кромсали мое тело, но раны затягивались прежде, чем я успевал почувствовать боль.

Пилот ошеломленно уставилась на меня. Из раны на голове струилась кровь. Но повреждения этим не ограничивались. Лошадиная туша, падая, приняла основной удар на себя, но осколки все-таки задели Куртис. У нее хватило сил отстегнуть ремни и выбраться из кресла, но потом раны заставили ее рухнуть на палубу. Я заметил медного орла, который должен был унести ее из этого кошмара. Одно крыло птицы было сломано.

Я лизнул руку Куртис и дернул мордой в сторону выхода. Она догадалась, несмотря на то, что была оглушена.

– Стив Матучек?

Сквозь боль в голосе прорвалась надежда. Я кивнул и прилег. Она вскарабкалась мне на спину, обхватила за шею и свесила ноги по бокам.

Ожидание страшной боли еще страшнее самой боли. Но я справился. Как я вынес ее из капсулы, я уже практически не помню.