Собачья у меня работка. Инквизиторская. Его святейшества великой церкви представительница, истинная длань божественного света, узрившая тьму и изгнавшая ее. Ничто, не смывает пятна крови лучше ледяного дождя. Поверьте мне, уж я-то знаю.

Когда-то я изучала магию. Не очень долго. Старейший считал меня нерадивой ученицей и очень расстроился бы, попытайся я доказать обратное. Еще раз. Заклятье паутины Ларагры удалось тогда на славу, жаль, верхние этажи башни пришлось отстраивать заново. Сам ты исчадие ада, старейший.

Но примитивные заклинания получаются неплохо. Посыл Денсона – простейший знак, питается сырой силой, кисти ладонями наружу, указательный палец и мизинец в кольцо. Дверь вылетает на раз. Впечатляет, если совсем не знаком с магией. Впечатывает, если стоишь за дверью. Волкодлак отскочить успел. За, что я их уважаю, так это за хорошую реакцию.

Он был невысоким, каким-то встрепанным, заросшим щетиной мужичком в безрукавке из собачьей шерсти. Скорее всего, чтобы запах перебить, от волкодлаков даже в человеческом облике всегда несет звериным духом.

– А дверь за собой прикрыть? Дует. – оскалился он, выпуская когти. У оборотней три формы: человечья, звериная и третья – демихумансовая (то бишь, полузверь-получеловек) только у самых продвинутых, если обычные оборотни опасны только в полнолуние, эти могут нападать на людей без привязки к циклу луны. Этот оказался силен. И голоден, и жаден до жизни, в основном чужой. В глубоко посаженных черных глазах уже играл отсвет того нечеловечьего пламени, что сжигает нечисть все время их послесуществования. Прикоснись – убьет, пожалеешь – сгоришь.

– Именем церкви Единого бога, орденом Святейшего писания, решением Светлого суда… – надоели эти слова, они вязнут на зубах, и ни один из нас не вслушивается в них.

– Инквизитор-ры, – прорычал он. Да нас называют и так. В основном так.

– …приговариваешься ты, оскверненный…

Я с трудом успела отскочить в сторону. Если б не моя отравленная снадобьями кровь, не изорванное заклятьями тело, тренированное только выживать и убивать, сейчас я бы весила на пару фунтов поменьше. Иногда мне кажется, что анекдоты про инквизиторов чистая правда. Мозги нам не нужны, только рефлексы, ну в крайнем случае зачатки разума, чтобы выследить…

– …к очищению. – Мне нравится наш язык, я тащусь от словаря синонимов. Откинуть копыта, склеить ласты, сыграть в ящик. Очиститься. Ладонь привычно легла на освященный кинжал, чистое серебро, презренный металл, как считает наш шеф. Богатство вообще грех, особенно, если просишь о повышении зарплаты. Волкодлак оброс шерстью, в человечьей форме он был блондин, сейчас какой-то рыжий. Заостренные уши, выпирающие клыки, тоскливый рев загнанного зверя.

– А где были ффы, када ис меня ффыр-рыфали куффки плоти? Када я умир-рал?

Клыки очень здорово мешают общению и взаимопониманию, но до меня дошел основной смысл фразы. Почему они все спрашивают одно и то же? Да, мы не оперативно работаем, нашел, чем удивить. Мы не успеваем. Инквизиторов слишком мало, и никто из нас не обладает даром предвиденья. О том, что где-то завелась нечисть, мы узнаем лишь потом, когда пропадает несколько человек и поступает донесение в орден. Нам остается только разбираться с последствиями. Мы просто не успеваем.

– Признаю, нас не было, когда напали на тебя. Нас не было, когда ты вырывал горло Мари-Алисии, и еще пятерым пропавшим из тех деревень. Но сейчас я здесь. Бог простит тебя, Бог все понимает. Простят ли люди.

Сила страшная, сметающая, и вой, яростный, тоскливый, одинокий. Он ненавидит меня чисто, ясно, не побоюсь сказать, свято.

Хорошо, что мне попался оборотень, а не вампир. Намучалась бы с осиной. Я уже говорила о своем способе избавляться от пятен? А ну да, говорила. Я вышла наружу, под дождь, он был холодный ненавистный, остро пахнущий смертью и сумерками. Я вытерла влагу с лица, не смотря, на этот раз это действительно была кровь.

Простят ли люди нас? За неоперативность.

В таверне часто появлялись странные личности, и старик Майлз в основном попривык. Но девчонка его удивила. Взгляд серых глаз какой-то пронзительный, нечеловеческий, слишком все понимающий. Хрупкая, тонкая, мокрая с головы до ног так, что цвет волос даже не определишь, и замученная какая-то. Но опасная.

Он нервно потеребил края рубашки, говорила ж ему Мюриель: «Закрывайся пораньше, я сегодня во сне синюю жабу видела, а не к добру это, не к добру». Так не поверил старый дурак. Девчонка подозвала его к своему столику резким нетерпеливым жестом и неожиданно светло улыбнулась: – Кофе, пожалуйста.

За окном шумел сходящий на нет, истончающийся дождь

Я бродила по пожарищу, взметая вверх дымные клубы пепла. Что-то хрустело под ногами. Сухо, хрупко, как раскаленная до бела яичная скорлупа. Не знаю, что я искала, но чутье подсказывало – здесь, где-то здесь. Иногда меня как-то болезненно, по-своему невыносимо тянет на амулеты. Проклятое магическое прошлое.

Сказали, дом загорелся внезапно. Вспыхнул, как ворох сухого сена в жаркий день, и сгорел еще до того, как подбежали люди с ведрами воды. Вроде бы внутри никого не было, единственный владелец дома, вдовец Алей, уехал на время из деревни, а, вернувшись, застал только почерневшие обугленные обломки на месте когда-то обжитого двухэтажного дома. Причин гореть у дома не было, особенно сейчас. В сырые затянувшиеся дни холодной весны и искры не высечь. Но и не такое бывает.

Поджег, может, кто. Деревенские Алея почему-то не любили. Но это уже не мое дело, я не королевский дознаватель.

Ничего особенного, самый обычный пожар, но меня потянуло сюда, словно по привязанной нити. Прав ты был, Старейший, магический самоконтроль у меня не очень. Чувствовать амулеты он меня научил, а вот пользоваться…

Иногда я даже скучаю по тем временам. Череда наполненных клопами придорожных гостиниц и холодная ночевка под каким-нибудь кустом часто вбивают в меня ностальгию.

Амулет пульсировал, тянул, как ноющая зубная боль, и единственным способом избавиться от нее – было его найти. Я продолжила ходить кругами, пока меня не отвлекло чье-то усердное покашливание. Я обернулась.

– Здраве будьте, госпожа инквизиторша. Нашли чего?

Спрашивал меня рослый упитанный мужик. Несмотря на рост и внушительность, было в этом типе что-то неуверенное, неприятно заискивающее. Настороженное. В выражении его лица было что-то от зверька, выглядывающего из своей норы. Рубаха из хорошей ткани, на выпуск, подпоясана алым кушаком. Явно не бедствует.

– Вы владелец этого дома?

Лучше бы я этого не спрашивала. Одного слова «да» ему было мало.

– Да, госпожа инквизиторша, если ваша милость изволит, я бы хотел знать, что так сказать, домик-то мой сожгло. Недруг какой злобный али проклятье? Потому как не мог он сам загореться, наверняка нечисть на меня натравили! Колдунов тут полно! И Марыська, и Васке, кузнец, глаз недобрый, а уж староста первый ведьмак, а иначе, как объяснишь…