Матер перестал поглаживать свое колено.

— Все очень просто, — сказал он. — На некоторое время мы сформируем команду из четырех человек, которые будут работать вместе с Лайамом — нашим резидентом в «Магме», — две пары, сменяющие друг друга через каждые шесть часов. Еще нужно назначить дублера для Лайама на случай тревоги. У вас есть какие-нибудь персональные пожелания, с кем бы вы хотели работать, Лайам?

Холлоран покачал головой.

— Хорошо, — продолжал Плановик. — В полном соответствии с требованиями «Магмы», наши люди не будут контактировать с «мишенью», находясь на значительном расстоянии от ее резиденции. Они постоянно будут патрулировать границы поместья в Суррее; разумеется, мы договоримся с местной полицией, чтобы она не тревожила их понапрасну.

— Наши будут вооружены? — спросил Штур.

Возникла пауза. Снайф предпочитал, чтобы его агенты были «прилично экипированы» на случай «тяжелого боя»; однако английские законы запрещали ношение оружия частным телохранителям и сыщикам (закон, уже много лет проклинаемый многими, особенно иностранцами, въезжающими в эту страну). Наконец, Управляющий принял решение:

— Пусть Лайам возьмет с собой все «железо», какое сам сочтет нужным. Мне бы не хотелось давать санкции на то, что могло бы испортить наши особые отношения с полицией и Министерством Внутренних Дел, поэтому наш патруль пока останется невооруженным. Если они заметят хоть что-нибудь подозрительное, равно как и в случае определенных действий против нашего клиента, мы пересмотрим этот вопрос. Хотя мы вынуждены целиком полагаться на Лайама и личных телохранителей Клина во всем, что касается внутреннего наблюдения, нам нужен подробный отчет о системе безопасности внутри его квартиры...

Штур сделал очередную пометку.

— ...и во всем здании «Магмы». Последнее меня особо беспокоит. Слишком много людей круглосуточно входят и выходят из здания. Конечно, мы можем поставить на дополнительные посты наших людей — например, разместить их на первом и двенадцатом этажах. Естественно, заранее предупредив об этом сотрудников службы безопасности «Магмы». Мы можем поставить свою охрану вокруг здания для дежурства в ночные часы, когда Клин будет находиться в своей резиденции.

— Мне тоже не внушает доверия само здание, — сказал Холлоран, и взгляды всех присутствующих тотчас же устремились на него. — Это крепость из стекла и металла, но, к сожалению, она уязвима.

— Будем надеяться, что никто не попытается добраться до «объекта» до тех пор, пока мы еще не приступили к выполнению задания, — заметил Матер. — Не то вот будет нам потеха!

Снайф, однако, не увидел в этом ничего забавного. Совсем ничего.

Ах, как хорошо, наконец-то он стал похож на мальчика...

Мальчик чем-то взволнован, но держится вызывающе. Он очень бледен, этот мальчик, и, кажется, давно не мылся; без сомнения, в мятом полиэтиленовом мешке, который он несет в руках, умещаются все его нехитрые пожитки. На вид ему около шестнадцати лет. В Англии считается, что это совсем еще юный возраст для того, чтобы остаться без крыши над головой, без семьи. Интересно, что бы сказали благоразумные английские обыватели, узнай они о сиротах, поодиночке и целыми ватагами кочующих по улицам и городским рынкам Дамаска в поисках дневного пропитания, промышляющих воровством и попрошайничеством. Часто беспризорные юнцы связывались с отпетыми негодяями, преступниками и бандитами, потому что те давали им огнестрельное оружие... Самоуверенные, самовлюбленные англичане ничего не знали об этих вещах.

Мальчик улыбается неуверенной, нервной улыбкой. Может быть, он просто потерялся на этом огромном вокзале, где толпы незнакомых ему людей с пустыми, равнодушными глазами все спешат и спешат куда-то, проходят мимо него, задевают, толкают... Так же, как потерялся бы и в самом городе, если бы ушел отсюда, из вокзальной суеты и толкотни... А сейчас он думает, что наконец-то нашел себе товарища. Если только он понял... Ха, если только он услышал...

«Ajel», живее, Юсиф, не задерживайся на открытом месте, где сотни проезжих и прохожих все движутся и движутся сами не зная, куда. Вон полицейский патруль — они ищут таких бродяг, как этот мальчишка.

Сейчас он размышляет. Он колеблется. Может быть, оливковый цвет кожи, на который подросток поглядывает с опаской и недоверием, играет здесь особую роль. Английское воспитание, как же! Нетерпимость, привитая с раннего детства.

Говори потише, поспокойнее, Юсиф, мой друг. Он оглядывается, делает рассеянные жесты, бросает беглый взгляд на расписание отходящих и прибывающих поездов — табло, висящее высоко на стене, на котором ежеминутно появляются новые названия... Всего лишь несколько неосторожных жестов, но Юсиф уже настороженно оглядывается: не заметил ли кто-нибудь их с мальчиком? Нет-нет, не волнуйся, Юсиф, мой друг, я, Азиль, слежу за тобой. Я единственный, кто провожает взглядом вас обоих. Кроме того, мужчина, разговаривающий с заморышем, — не такая уж редкая сцена в вокзальной толчее. Окружающие не обращают на это никакого внимания. У каждого свои дела, своя личная жизнь.

Успокаивающим жестом он кладет руку на плечо маленького бродяги, и мальчик не уклоняется от этого прикосновения. Возможно, потому, что в разговоре были упомянуты деньги. Ах, я вижу, как мальчуган кивает головой! Должно быть, он сочетает в себе все качества глупца не от мира сего — и смелость, и наивность, и неопытность.

Мой друг возвращается, мальчик идет следом за ним. Они идут рядом, почти бок о бок. Не слишком близко, не как любовники, — о нет, — но как соучастники общего греха. Я вижу блеск в твоих глазах — этот свет исходит из самых недр твоей темной души, хотя внешне ты абсолютно спокоен. И развязную походку мальчишки; однако это всего лишь внешнее притворство, уловка, благодаря которой он старается выглядеть взрослее и нахальнее.

Я должен быстро сесть в машину. Я должен приготовиться, притаившись в темноте на заднем сидении. Мальчишка вряд ли почувствует укол иглы; он должен обнаружить мое присутствие только тогда, когда будет уже слишком поздно.

И потом он уснет глубоким, долгим сном.

А когда он проснется — будет развлечение нам и пища для господина. Скорее, Юсиф, «ajel», поторапливайся. Мне кажется, что точно такой же алчный блеск появился теперь и в моих глазах. Мое тело начинает ломить — я уже давно жду, скорчившись, на заднем сиденье.

Монк удивился. Сегодня ночью никого не ждали. По крайней мере, его никто не предупреждал заранее.

Однако подъемник продолжал негромко гудеть, поднимаясь вверх. Похоже, кто-то из команды сэра Виктора, решил телохранитель. Иначе никто не мог воспользоваться лифтом Феликса: код, приводящий в движение единственный в здании лифт, который шел без пересадок с цокольного этажа на самый верх здания, был известен только ему и Клину. Даже эта цыпочка, Кора, ждала внизу до тех пор, пока кто-нибудь не спускался за ней.

Монк почувствовал, как у него застучало сердце: моментально представив себе Кору обнаженной, он смутился и постарался изгнать этот образ из своих мыслей.

Лифт остановился. Он проехал никак не более четырех этажей.

Несомненно, кто-то из кабинета сэра Виктора. Кто бы это мог быть?

Монк услышал, как открылась дверь.

Но из кабины никто не выходил.

Телохранитель отложил в сторону свой журнал и поднялся со своего стула в самом конце коридора. Он расстегнул кобуру на своем плече, но с места не двинулся, ожидая дальнейшего развития событий.

Не хотелось бы поднимать возню к ночи, подумал он, да, видно, придется. Сегодня и так выдался плохой день. Утром его подставили, проучили, как щенка, обозвали ленивой тушей, и он отнюдь не собирался продолжать играть эту роль нынешней ночью. Если какой-то сопляк перепутал кнопки лифта, поднимаясь на двадцать третий этаж, то пусть только высунет нос из кабины — ему сразу же пересчитают зубы.