Поиск
ПРОДАННАЯ ВЕНЕРА
Я был у старших на примете.
И вот однажды мне велят
На комсомольском комитете
О красоте прочесть доклад.
Мой вкус был самый деревенский,
А други просят:
— Не забудь
О красоте, ну, знаешь, женской
В своем докладе помянуть.
А что я знал?
Что есть сутулость
И есть девическая стать?
На чем душа моя споткнулась,
Не надо мне напоминать.
И все же будущего ради,
Марая белые листы,
Задумал я в своем докладе
Раскрыть все виды красоты:
Все то, чем люди восторгались,
С чем шли, рассеивая мрак.
Все темы прочие давались,
А тема женская —
Никак!
Не помогал мне опыт древний,
Что лег в пудовые тома…
Все лезет на глаза деревня,
Подслеповатые дома,
И щучьи зубы частокола,
И ребра старого плетня,
И школа сельская…
Та школа,
В которой около меня
Сидела Граева Наташа…
В те дни она такой была,
Что ничего природа наша
Прекраснее не создала.
В деревне, помню, говорилось
С насмешкой острою, как нож:
— Ты что-то, девка, загордилась
Как Ната Граева идешь!
Теперь
Хочу увидеть снова
Все то, что память сберегла.
И речка времени былого
Перед главами потекла.
Избрал я место наудачу
У каменного голыша,
Сижу за кустиком — рыбачу,
Ловчусь перехитрить ерша.
С настойчивостью непонятной
Мечтаю о его клевке
И все смотрю,
Как луч закатный
Разнежился на поплавке.
Не видел я, как по откосу
Прошла она,
Как на песок
Одежду сбросила
И косы
Под синий спрятала платок.
Но видел я,
Как стихли воды,
Когда она к реке прошла —
Фантазия!
Каприз природы!
Причуда света и тепла!
Она, омытая лучами,
Когда вода коснулась стоп,
Легонько повела плечами,
Как будто сбросила озноб.
Волна пред нею расступилась
И снова преградила путь…
Блестели плечи,
Золотилась
Ее заносчивая грудь.
Там,
Над речною глубиною,
Произнесли мои уста
Еще не троганное мною
Большое слово:
Красота.
Ничем
Не помешав Наташе,
Преодолев блаженный стыд,
Я подстерег ее тогда же
У зеленеющих ракит.
Как, вспоминаю, сердце билось,
Когда, проплавав полчаса,
Она пришла, остановилась
И заглянула мне в глаза!
Смутилась вдруг,
Стыдливой стала…
В моих зрачках —
Ей-ей, не лгу! —
Себя, должно быть, увидала,
Какой была на берегу.
А старики —
И это тяжко —
Судили Нату под гармонь:
— Конем любуются в упряжке,
Конь на гульбе
Еще не конь…
Спеша продлить воспоминанья,
Как в прежние твержу я дни
Знакомое ей заклинанье:
«Ты с глаз моих не уходи!»
Но время воздвигает стены,
И самой страшною стеной
Огни и дымы дней военных
Заколыхались предо мной…
И вскоре
Я ее увидел,
Взглянув на мир из-под руки,
Не на гульбе —
В том самом виде,
Как выражались старики.
Увидел с темными горшками,
Перекаленными в печах,
С шестипудовыми мешками
На перекошенных плечах.
Порядок слов,
Звучавший мило,
Теперь бросал все тело в дрожь:
— Ты что-то, девка, приуныла —
Как Натка Граева идешь!..
При встрече
На дороге пыльной
Ее глаза несли мне весть,
Что от работы непосильной
Вся свяла, не успев расцвесть.
Лицо обветренно и грубо.
И шла она,
Не шевеля
Губами,
Потому что губы
Потрескались,
Как в зной земля.
Давно успела позабыть,
Что до поры иссохли груди,
Что стала по земле ходить,
Как ходят пожилые люди,
Что живость света и огня
В ее глазах давно заснула.
В мои с надеждой заглянула —
И отшатнулась от меня.
В моих,
Повидевших немало, —
А в них я все сберечь могу! —
Себя в соседстве увидала
С той, прежней, Натой,
Что стояла
Передо мной
На берегу.
Я знал,
Что из морщин бессчетных,
Примеченных, издалека,
Любая черточка почетна,
Как честный шрам фронтовика.
* * *
За боль,
За раннюю сутулость
Спеши сторицею воздать.
Найди же, чем не стала юность
И чем она могла бы стать!
На чем от самого рожденья.
Не отразятся
Ни ветра,
Ни мировое потрясенье,
Ни горе одного двора.
Ищи прекрасное на свете,
Суди, оправдывай, вини
И по нетронутой монете
Монету стертую цени.
Не изменив мечтам заветным,
По жизни в поисках пройди.
В каком-то облике бессмертном
Наташу Граеву найди.
Ее судьба да будет вехой,
Повсюду видной хорошо.
Искал я.
И в книжонке ветхой
Ее бессмертье я нашел.
Рука, листавшая устало,
Успела, к счастью, долистать
До той,
Кем милая не стала
И кем она могла бы стать.
Я видел:
В радостном полете
Кисть жизнетворна создала
Всю красоту горячей плоти,
Причуду света и тепла.
Влюбленный и ревнивый гений
В слиянье радости и мук
Набросил матовые тени
На легкие изгибы рук.
Такой лететь туда, где боги!
И он, уже не тратя сил,
Куском парчи,
Упавшим в ноги,
Ее чуть-чуть отяжелил.
Едва приметными мазками
На долгий срок,
На вечный срок
За темными ее зрачками
Свет человеческий зажег.
Тем светом ей
Печаль, тревогу
И горе изгонять дано.
С такой легко искать дорогу,
Когда становится темно.
Она стыдлива без ужимок,
Как та,
Которую я знал…
И это был
Всего лишь снимок,
А где же сам оригинал?
Где рождена?
В какие эры,
В какой из поднебесных стран?
И кто она?
Прочел: «Венера».
А чуть пониже: «Тициан».
И тут же на бумажной сини
Отчетливо и на виду
Приписка: «Собственность России».
Прекрасно!
Я ее найду!
И снова,
В поиски ушедший,
Всем говорю:
Мол, так и так…
Смеются:
— Что за сумасшедший!
Венеру ищет! Вот чудак!
Какой-то полный незнакомец
Откашлялся и пропыхтел:
— Избаловали!..
Комсомолец,
А тож — Венеру захотел!
Иду,
Чем дальше, тем смелее
По городу — через снега,
Иду в картинных галереях
Через минувшие века,
Через сокровища народов,
Не падая пред ними ниц,
Через толпу экскурсоводов,
Учеников и учениц.
Переходя от века к веку,
В людской толкаясь тесноте,
Они пришли сюда, как в Мекку,
На поклоненье красоте.
И красоте той благородной
Себя отдавши целиком,
Тянусь и я к ней,
Как голодный
За хлебным тянется пайком.
Ее ищу я в каждом зале,
В простенках каждого угла.
— У вас Венера не была ли?
— Нет, — отвечают, — не была.
Вновь объясняю по порядку:
— Амур и зеркало…
Рукой
Венера поправляет прядку… —
Вновь слышу:
— Не было такой.
Но вот совсем неподалеку
Бородка над толпой всплыла.
Блеснуло старческое око
Из-под очков.
— Была! Была!
И вспомнил я,
Как поезд мчался
В лесную родину мою,
И я с таким вот повстречался
В металлургическом краю.
Теперь мне вспомнилось,
Как ночью,
В огнях увидев домен ряд,
Похвастал кто-то:
— Между прочим,
Я строил этот комбинат. —
Добавил, ус крутнувши лихо,
Что ставил, там прокатный стан,
А старец, вот такой же, тихо
Заметил:
— Вы и Тициан.
Тогда,
Болтавшие о многом,
Толкуя обо всем слегка,
Как на обиженного богом,
Взглянули мы на старика.
И он притих,
Ни об искусстве,
Ни о других делах страны
Уже не говорил,
Лишь с грустью
Посматривал со стороны,
Как спорил с химиком строитель.
Так грустно на исходе дней
Разочарованный родитель
Глядит на выросших детей.
Теперь старик подвижен, светел.
Узнал и вновь не узнаю.
— Вы вспомнили ее?! —
Ответил:
— Я вспомнил молодость свою.
Мы шли,
И не было мне странно,
Что говорил он не шутя:
— Вы знаете, у Тициана
Она не первое дитя… —
Дрожало старческое веко,
А он твердил мне об одном:
— Полвека! Да, мой друг, полвека
Я был ее опекуном.
Все черточки лица страдали,
Кривились, будто был он пьян.
— Что ж стало с ней?
— Ее продали.
— Куда?
— Туда… за океан.
Мы продаем
И лес и кожи,
По красоты нехватка в нас!
Едва ли нужен и возможен
Большого горя пересказ.
Он знал,
Что жили небогато,
И ведал, продана зачем,
Но только личные утраты
Не восполняются ничем…
Когда
В Магнитогорске рыли
Для первой домны котлован,
Она плыла за океан.
Навстречу ей машины плыли.
Он говорил об этой встрече
Так,
Словно сам с ней в рабство плыл.
— Я парусиною прикрыл
Ее блистательные плечи. —
Он рисовал мне
Небо в тучах,
Над палубой туман густой…
За красоту времен грядущих
Мы заплатили красотой.
* * *
И с ней
Не встретясь,
Я простился.
Нерадостен был мой уход.
Заснул я поздно.
Мне приснился
Металлургический завод.
Мне снились волны
В кудрях пены,
Бегущие за край Земли,
Мне снились грузные мартены,
Похожие на корабли.
Пусть окна в них
Прикрыты плотно
И лишь на каждом красный глаз,
Но и в зашторенные окна
Бьет пламя,
Обжигая нас.
Но что такое?!
Шум стозвучный
Вдруг стих, рассеялся угар.
С открытым ртом стоит подручный,
Бородку щиплет сталевар.
В глазах у парня бес запрыгал,
И не возьму никак я в толк,
С чего он громко загыгыкал:
— Гы, баба!.. Голая!.. —
И смолк.
Гляжу я,
Тоже ошарашен,
Дивлюсь, как на печной пролет
Походкой легкою Наташи
Венера русая идет.
Боса, парчой полуприкрыта
В угоду прежним временам,
На крошки ступит доломита,
Поморщится —
И снова к нам.
Глядит все пристальней,
Все строже.
Ни слова нам не оброня.
Хочу, мол, посмотреть,
За что же
Вы про…
Вы отдали меня.
Старик,
Тихонько увлекая
Меня от гостьи и зевак,
Спросил негромко:
— Кто такая? —
Я мастеру: мол, так и так…
Мол, помните,
Когда здесь рыли
Для первой домны котлован,
Она плыла за океан.
Навстречу ей машины плыли.
И мастер,
Подошедши близко,
Остановился перед ней
И поклонился низко-низко,
Сняв кепку с головы своей…
Помедлил,
Дав словам отсрочку,
Потом, прижав ладонь к груди,
Заговорил:
— Прости нас, дочка…
Все видела, теперь суди.
Бывало, бьюсь,
Из кожи лезу,
И недопью, и недоем.
Мы пропадали без железа,
И рабство нам грозило
Всем.
Как строились,
Душой болея,
Ты, вечная, нас не поймешь.
И что тебе!
Ты, не старея,
До коммунизма доживешь.
Захочешь жить у нас, к примеру,
Гости без никаких бумаг… —
Старик вздохнул:
— Вот так, Венера…
По батюшке не знаю как.
Я посмотрел
И вздрогнул даже.
В горячем отблеске огня
Уж не Венера,
А Наташа
С укором смотрит на меня.
Вновь покорила
Ясность взора
Глаз темных, затаивших зов,
Как затененные озера
Среди нехоженых лесов.
В них,
Укрываясь от напастей
Души глубинной чистотой,
Надежда на большое счастье
Все ходит
Рыбкой золотой.
Друзья не сразу догадались,
Что говорит она со мной:
— Вы перед вечной оправдались,
Попробуйте перед земной…
* * *
Не знаю,
Так ли я ответил,
Когда в суровой простоте
На комсомольском комитете
Читал доклад о красоте.
Встречая взглядом
Взгляд сердечный
Сидевших прямо предо мной,
Я с грустью говорил о вечной
И с болью вспомнил о земной.
Я говорил,
Как перед Натой:
История от первых дней
Ни перед кем не виновата, —
Виновны только перед ней.
Одной цепи я вижу звенья,
Сработанные не вчера:
И мировые потрясенья,
И горе одного двора.
На все
Я в жизни вижу отклик,
От горя к радости мосты.
Судьба Наташи — это подвиг.
А подвиг стоит красоты.
Глазами встретившись с одною:
— Ты знаешь ли,— сказал я ей,
Какой заплачено ценою
За легкий взлет
Твоих бровей? —
Не знаю, так ли
Двум мальчишкам,
Зевнувшим нехотя в кулак,
Сказал я, может, строго слишком.
Послушайте,
Сказал я так:
— Все позабудется на свете,
Все сгладится в конце концов.
Вам, избалованные дети,
Не вспомнить бедности отцов.
Вам подавай лишь то, что мило,
Красавицу и сад в цвету.
Кровь пролилась,
А не чернила
В сражениях за красоту.
Вам огорчительно до боли,
Вам оскорбительно до слез,
Что материнские мозоли
Не пахнут лепестками роз.
Наташи прежней мы не встретим,
Но людям жить и быть красе.
На этот раз уже не детям,
На этот раз сказал я всем:
— Рост красоты по дням и годам
Мы обеспечим — верю я,
Как обеспечен курс рубля
Всем достоянием народным!
Мечтатель,
Верный почитатель
Земных красот,
Признайся, брат,
Что виноват,
И я, читатель,
С тобой в растратах виноват.
Мы равнодушны и незрячи,
Не знаем,
Что смелей резца
Моя ль,
Страны ли неудача,
Морщинку, складку обозначив,
Коснется каждого лица.
Судьбу,
Сгибающую лучших,
Мы не берем за горло:
«Стой!»
За красоту
Людей живущих,
За красоту времен грядущих
Мы заплатили красотой.
1956
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: