Немного успокоившись, я решила сходить к Кэти объясниться, она поймет, и у нас будет все по-прежнему. Подгоняемая надеждой, я подлетела к ее дому и позвонила. Дверь открыла Кэти, но не впустила, а сурово спросила:

– Зачем явилась? Я тебя не звала.

– Кэти, впусти меня, я должна важное сказать, – умоляюще попросила я.

– Проваливай, – буркнула она и хотела закрыть дверь, но я навалилась, не давая ей сделать это, тогда она не церемонясь оттолкнула меня и захлопнула дверь.

Я ошеломленно посмотрела на закрытые ворота в рай и отчаянно забарабанила в них обеими руками.

– Кэти, открой, я тебя очень прошу, – кричала я, но она не открывала.

Уяснив, что она не откроет, я медленно сползла по двери и, усевшись прямо на пол, горько заплакала.

Я не слышала, как дверь открылась, но Кэтин голос вдруг сказал:

– Не реви как корова. Ладно уж, заходи.

Продолжая всхлипывать, я вошла. Толкнув меня в кресло, она скоро вернулась со стаканом воды. Судорожно всхлипывая и клацая зубами, я сделала глоток и, поперхнувшись, сильно закашлялась.

– Ну вот, ничего как следует делать не умеешь, – проворчала она, хлопая меня по спине.

Отдышавшись, я поспешно начала:

– Кэти, я послала этого дурака к черту, он больше не будет приставать ко мне. Точно, не будет. Его просто нет, не думай о нем. Он теперь меня ненавидит.

С трепетом и надеждой я ела ее глазами, но она не смотрела на меня, избегая моего взгляда.

– Лиз, дело не в нем. Понимаешь, ты стала слишком красивой. Рядом с тобой я кажусь замухрышкой, но не только я, ни одна девчонка в нашей школе в подметки тебе не годится. Ты не замечаешь, я знаю, но все парни теперь пялятся на тебя. Я не могу дружить с тобой. Это нестерпимо, когда ты пустое место. Я вообще уйду в другую школу.

– Кэти, возьми меня с собой. Я что-нибудь сделаю, и на меня никто больше не будет пялиться, я стану совсем незаметной.

– Что же ты сделаешь? – с интересом спросила она.

– Я надену черные очки и что-нибудь такое, что меня не будет видно.

Кэти рассмеялась и замотала головой.

– Нет, Лиз, этот маскарад не по мне, я все равно буду знать, какая ты на самом деле, и буду всегда как обязана тебе чем-то. Нет, это не годится. Нам лучше расстаться.

– Но можно мне хоть навещать тебя, а? – с последней надеждой спросила я.

– Нет, – отрезала Кэти.

Я видела по ее упрямому выражению, что упрашивать бесполезно, но продолжала сидеть, надеясь на чудо. Но чудо не произошло. Она встала и открыла дверь.

В свою школу я больше не вернулась, а перешла в другую, перед этим впервые надев очки с темными стеклами, длинную юбку, широкую блузу и туфли самого топорного очертания.

С Кэти я больше не встречалась, но даже сейчас иногда вижу ее во сне.

После Кэти у меня не было подруг, кроме леди Джейн и Кэрол, с которыми я особенно сблизилась. Тогда-то я и пристрастилась к книгам и живописи. Уж чего-чего, а книг было предостаточно: мой дед, профессор древней истории, набил ими весь дом.

С леди Джейн и Кэрол я рассталась первый раз, когда поехала в университет.

В университете особенно и вспомнить нечего, я была прилежной и замкнутой, там даже никто по-настоящему и не приставал, впрочем, очки и мой особый стиль как-то не вдохновляли на подвиги, к тому же вполне хватало хорошеньких сговорчивых девушек.

Два года назад неожиданно умерла леди Джейн, а через полгода Кэрол, и я осталась совсем одна. Вначале было тяжело, я долго не могла смириться с этим, но пережила, я оказалась вынослива.

Деньги от продажи дома и небольшой капитал леди Джейн Нэнси очень быстро промотала на последнего хлыща, и нам пришлось бы туго, учитывая привычки Нэнси, но тут, как в сказке, позвонили изодной известной адвокатской конторы и попросили приехать к ним. Я прибыла, и мне прочитали завещание Эда Камерона. Так все и закрутилось.

Мой диплом не произвел никакого впечатления на директора и владельца престижной частной школы, кругленького мистера Кауфмана. Он еле взглянул на него и, не утруждая себя ни вводными, ни заключительными предложениями, сказал, как выплюнул:

– Вы нам не подходите.

Бросив диплом в сумочку, я успела сказать себе: «Спокойно, Лиз, в школе мистера Хама тебе действительно не место». Встала и закрыла дверь с другой стороны.

Эта школа стояла у меня первой в списке, наверное, поэтому оказалась блином, который комом. Я ее вычеркнула и, зажмурившись, ткнула пальцем наугад: далековато, но зато не частная и судьба велит. Не раздумывая, я поехала туда.

Юлий Цезарь был сопливым щенком по сравнению с Гарри Форманом, директором этой школы. Одной рукой он очищал складки одежды шмыгающего носом разочарованного паренька от дорогих его юному сердцу банки с пиявками, дохлой мыши (патентованных средств от воображал), кнопок, пистолета, мотка бечевки, магнита, трубочки с набором шариков и других совершенно необходимых вещей, второй рукой накручивал диск телефона. При этом он смотрел то на меня, то на начавшуюся внизу потасовку, рот тоже был при деле, он гонял сигарету из конца в конец и много чего говорил, например, специалист моей квалификации нужен им позарез, я могу приступать завтра же; что он проверял: платок вместо пальцев для носа полезнее; что миссис Уокер будет потрясена успехами младшенького; ах, она не может посетить их, очень жаль, тогда он сам посетит мистера Уокера. Разве не надо? Хорошо, он согласен подождать до завтра. В это время незанятый глаз его подмигивал мне, указывая на расписание.

Бросив трубку, он подтолкнул разукомплектованного и разочарованного паренька к двери и выпрыгнул в окно. Это был второй этаж, но все равно эффектное приземление сорокалетнего, еще крепкого, тела мистера Формана впечатляло и даже где-то захватывало дух, тем более оно сразу перешло к активным действиям по рассеиванию орущей толпы.

Не считая аудиенцию оконченной, я терпеливо дождалась возвращения триумфатора. Он появился не с пустыми руками, а рассортировав добычу по углам, подошел ко мне, без лишних церемоний освободил от очков, присвистнул, вернул назад и попрощался.

Примерно через месяц, ближе к концу урока, чем к его началу я была оглушена внезапным восторженным ревом моих подопечных, до того еще вполне мирно склонявших свои озадаченные головы к тетрадям.

Я оглянулась и увидела среднего роста крепкого юношу, на невозмутимом красивом лице которого не отразилось никаких ответных эмоций. Добросовестно изучив мои ноги, неспешно миновав все остальное, взгляд прибывшего задержался на моем лице без очков. После чего сам он упругой небрежной походкой прошел за свободный стол, который моментально скрылся за спинами всех присутствующих, исключая мою и Дика Сэливана, который на робкие протестующие действия в виде междометия «эй!» и взмаха руками как-то очень торжественно огласил:

– Рэй Мэрфи!

И я поняла, что это почти папа римский, а может быть, и больше, поэтому уже никак не протестовала и благоразумно закончила урок пораньше.

Остальные разъяснения я получила из уст математички Майры Филипс и из других, которые все как один говорили восторженно и взахлеб.

Из всего этого становилось ясно, что Рэй Мэрфи, несмотря на свои восемнадцать лет, так густо оброс мифами и легендами, что Джорж Вашингтон, Аль Капоне и остальные знаменитости Соединенных Штатов, даже вместе взятые, не могли составить ему конкуренцию в среде учащихся и учителей нашей школы, а также жителей прилегающих районов.

Природа щедро одарила Рэя, дав ему помимо всего прочего феноменальную память, аналитический склад ума, силу, решительность, а также благосклонность фортуны. Все это и явилось солидным залогом его небывалых подвигов, которыми он изводил полицию, учителей и других пострадавших горемык. И те и другие давно поняли, что он им не по зубам, и относились к нему как к стихийному бедствию, то есть отказались от всякой борьбы, устраняя лишь последствия.