Это подсказало идею. Он успокоил Пылинку, надеясь, что Проплешина устроилась вздремнуть. Теперь образ, идея. И Пылинка поняла.

Осторожно, тихо Пылинка ухватила острыми зубами толстый конец ножа для писем и толкнула. Раздался щелчок. Она застыла, но Алекс быстро успокоил ее: беспокоиться надо было о зрении и обонянии, не о слухе. Под его руководством она немного передвинулась и, с деревянным ножом в зубах, спряталась за вазой, за благоухающими листьями.

Кончик ножа ударился об основание вазы. Ожидание, потом перемещение, скольжение; кончик ножа втиснулся в паз между плитками и скользнул дальше, снова ударился. Кусок чернильного дерева, толстый, гладкий и чистый; схватить его в зубы, потянуть, скользить. Засунуть его под нож, толстым концом вверх…

Пятно исчезло с участка яркого света.

Быстро! Нажать на толстый конец ножа! Толкать! Не двигается! Пылинка в панике подпрыгивала на нем, но он не…

Взрыв меха, вони и паники! Пылинка подскочила, когда мир наполнился кошкой: кошкой, которая нападает, выпустив когти, чтобы схватить и встряхнуть, царапая, но ухитряясь не вонзать глубоко; кошкой с зубами и зловонным дыханием; кошкой, которая прыгнула прямо туда, где была Пылинка, – на рычаг. Ваза свалилась.

Далекий грохот, неслышный в обеденном зале, эхом отозвался в мозгу Алекса; нетронутый стакан вина опрокинулся, когда он в панике отшатнулся, размахивая руками.

Кошка исчезла; в воздухе воняло кошачьим страхом. Пылинка, стуча зубами, выпучив глаза, приземлилась на останки лавровых листьев. Слезла вниз, помчалась к безопасной стене и побежала! Кошка исчезла. Вот! Деревянные столбы и запах письменного стола. Лезть!

Не растерявшись, Алекс стукнул кулаком по горошинке перца, вылетевшей из тарелки.

– Паук! – выдохнул он в ответ на удивленные взгляды соседей.

К счастью, на том конце стола, похоже, ничего не заметили. Чернан презрительно посмотрел на него, но Темит казался скорее сбитым с толку. Слуги, в ужасе от того, что допустили вторжение паукообразного на официальный ужин, долго и униженно извинялись.

Оправившись от потрясения, Алекс поблагодарил слугу, который убрал пролитое вино и раздавленную перчинку и снова наполнил бокал. Алекс притворился, что делает маленький глоток, уносясь мыслями в другое место…

Бумаги, бумаги, бумаги и запах трав и чернил; забраться через край, потянуть, изо всех сил и… ШУМ!

Пронзительный визг и бесконечные завывания, когда повязка соскользнула; в слепой панике побежала к углу стола, отчаянно расшвыривая бумаги…

Алекс попытался успокоить ее, но Пылинку до ушей заполнили визг и паника – слишком много для маленького и простого духа, съежившегося от страха и боли. Визг вонзался в мозг, как кинжал, и Алекс в отчаянии мысленно отодвинул Пылинку, выступив вперед.

Теперь визг стоял у него в ушах, и он прижал лапы к ушам, чтобы остановить его, заталкивая воск глубже; стиснув зубы, он схватил концы повязки и снова натянул ее, засунув под ошейник, пытаясь затянуть потуже без помощи больших пальцев…

В банкетном зале Пылинка моргнула и резко выпрямилась, уронив забавную штуку в руке. Плеск! Здесь… штука! Много штук! Они явно должны быть близко, но запаха почти нет! И звуки! Но не плохой звук. Вместо него приятные звуки. С облегчением она лизнула забавную плоскую ладонь… ух-ты, нет морды. Хм-м. Волосы? Привести в порядок волосы, провести по ним пальцами.

Алекс крепко затянул повязку, почти отгородившись от плохого звука. Проверил, как дела у Пылинки…

вылизать плечо… Нет… нет? Нет. Улыбайся, кивай… Вот так… понимание… Ешь что-нибудь, просто расслабься и продолжай… забота? Нет, со мной все будет хорошо……а потом осторожно потряс головой, проверяя завязанные уши, и начал рыскать по столу, придерживая бумаги хвостом, чтобы не шуметь.

Пылинка улыбалась и кивала всем движущимся штукам, потом взяла что-то с приятным запахом. Держа эту штуку обеими руками, она изящно обгрызала ее, улыбаясь и кивая движущимся штукам.

Алекс нашел то, что искал, на конце длинного стола: книга в красном кожаном переплете с запахом Чернана и сильным запахом свежих чернил. Среди бумаг Алекс заметил немало со слабым запахом Темита, травяного мыла, которым тот всегда пользовался, и покрытых его мелким почерком. Почерк Чернана был четким, с завитушками, и на обложке книги был знак, похожий на стилизованное «Ч».

Переплет был тяжелым, но Алекс сумел открыть его и начал листать страницы. Разобрать написанное было почти невозможно, он, казалось, не мог держать голову так, чтобы привести все в фокус. Он на миг задумался, потом залез в кучу всякой всячины и через мгновение вылез, толкая перед собой лапами увеличительный кристалл. Затолкал его на книгу. Оказалось, помогает; надо только все время толкать его по странице.

Одна из движущихся штук… это, наверное, хуманы… издала какие-то звуки. Пылинка улыбнулась и кивнула, как научили, как было велено. Ей предложили тарелку со штуками. Пришлось наклониться и как следует принюхаться, но они пахли вкусно, так что она взяла пригоршню и начала грызть их.

Понадобилось немало времени, чтобы просмотреть тетрадь страница за страницей. Он снова проверил Пылинку и обнаружил, что ее рот набит жеваной сигарой, а собравшиеся смеются. Похоже, все единодушно считали, что он пьян, но он, конечно, не выпил ни капли. Алекс снова предостерег ее и попросил соблаговолить просто сидеть тихо и есть только то, что перед ней, и она, надувшись, согласилась. Он надеялся, что сможет узнать то, что нужно, до того, как Пылинка соскучится и решит побегать – в его теле – по обеденному залу.

Алекс побарабанил когтями по краю страницы. Шея болела от необходимости наклонять голову, чтобы привести страницы в фокус; широкий угол зрения сбивал с толку. Воздух был полон запахов, но таких сильных, что Алекс просто не мог разобраться в них. Пронзительный визг в ушах дошел почти до боли, но Алекс мог заставить себя не обращать на него внимания, зная, что он безвреден.

Алекс нашел то, что искал, на последних, недавно написанных страницах; чернила еще сильно пахли. Он не смог как следует разобрать написанное, только ухватил несколько предложений, да и писал Чернан скорее заметки на память, чем четкий протокол своей деятельности, но и этого хватило. Ему хотелось почитать еще старые записи, но время поджимало. Он знал, что один не найдет дорогу в стенах, но соскочил со стола на кресло, а оттуда на пол и побежал к стене.

Приливная волна меха появилась из ниоткуда и врезалась в него, вонзая когти в спину, зубы в шею, придавив его к полу. Все вокруг воняло Проплешиной.

Обычная крыса или Пылинка скорее всего застыла бы от ужаса. Но Алекс был анимистом…

– К-ш-ш! Брысь! – попытался приказать он, но получилось только пискнуть.

Кошка не обратила на него внимания, и Алекс вспомнил, что она все равно глухая. А зубы были все ближе…

Но Алекс был еще и хуманом, а хуманы – приматы с врожденной склонностью к агрессии.

Он изогнулся и вонзил длинные желтые зубы глубоко в покрытую мехом лапу.

Проплешина взвизгнула и отдернула лапу, пытаясь стряхнуть Алекса. Он выпустил ее и, изогнувшись, оказался на кошачьей спине. Снова вонзил зубы, забыв о своих царапинах и неистовых метаниях кошки, сознавая только глубокое удовлетворение от хорошего укуса. Кошка и вцепившаяся в густой мех крыса крутились на плиточном полу.

Наконец Алекс отпустил ее, полетел на пол и приземлился, съежившись и скаля окровавленные зубы, но с Проплешины было довольно. Она снова сбежала. На этот раз Алекс не тратил времени на то, чтобы добраться до убежища в стене. Он остановился и осмотрел себя: несколько мелких царапин – и все. Он вздохнул с облегчением, чувствуя, несмотря на встречу со смертью, вину за то, что причинил вред животному, которое только делало то, что рождено делать. Он поправлял затычки для ушей, пока визг башен не умолк снова, потом мягко подтолкнул Пылинку и поменялся с ней.