Роман в это не верил. В это нельзя было верить, иначе все годы подготовки теряли смысл. Он не верил и потому боролся до конца, даже когда дальнейшее сопротивление казалось бессмысленным.

Клеятов смял его в ближнем бою, затем вынудил уйти на дальнюю дистанцию и, наконец, красивой двойной подсечкой швырнул на ковер. Зал взревел.

Райков потянулся к своему пульту и включился в информационный блок. На его дисплее поплыли длинные ряды данных из личной карточки кандидата.

— Ничего не понимаю… Он просто не мог дойти до финала… Такого никогда не было, тут что-то не так, — бормотал он, ни к кому не обращаясь.

По условиям соревнования, поединок должен продолжаться до тех пор, пока один из соперников не признает своего поражения или не сможет подняться. Но странный «человек с улицы» поднялся вновь, вновь встал в боевую стойку. На лице его противника, уже считавшего себя победителем, можно было заметить некоторую растерянность.

Старая традиция отбора кандидатов в стажеры дальних экспедиций неукоснительно соблюдалась много десятилей, и, хотя правила давно устарели, отменять их не было смысла. Редко уходили теперь в космос новые поисковые экспедиции. Космофлот едва справлялся с обслуживанием рейсовых линий между колониями Федерации. На каждую новую экспедицию требовалось специальное разрешение совета. Слишком много материальных ресурсов, а зачастую и жизней уносило исследование дальних частей галактики. Одно из старых правил разрешало принимать участие в конкурсе всем желающим. В те далекие времена, когда школ было мало, а новые исследовательские экспедиции уходили к звездам почти каждый год, это правило позволяло талантливому человеку завоевать себе место в одной из таких экспедиций. Во всяком случае, оно давало ему надежду, создавало видимость справедливости. Сегодня у людей, не прошедших подготовки в специализированных школах, не было ни малейшего шанса даже близко подойти к финалу. Тем не менее это случилось…

Роман стоял почти на самой границе ковра. Еще два-три шага, и он окажется в минусовой зоне. Пот валивал лицо, болело левое колено, сильно ушибленное во время последней подсечки. Клестов действовал методично и безжалостно. Он безупречно владел всеми новейшими приемами защиты и нападения. Роман мог ему противопоставить только выносливость и необыкновенную гибкость, но, чтобы выстоять против специально тренированного бойца, этого было недостаточно. И после того, как он в шестой раз поднялся с ковра, что-то изменилось в манере боя Клестова. Он медлил, и Роман не мог понять, что это: растерянность или просто тактический прием? Скорее всего, Клестов хотел закончить бой эффектным нокаутом. Наверно, он добивался именно этого, иначе давно бы уже воспользовался слабостью Романа в те первые, самые трудные мгновения, когда тот поднялся с ковра.

Но вот наконец Клестов вновь прыгнул. Нормальный человек вряд ли сумел бы заметить движение его ладоней, чертивших в воздухе короткие опасные траектории ударов. Но мгновения растягивались для Романа во время поединка, он мог бы растянуть их еще больше; у него оставалось заметное превосходство в быстроте реакции, однако это ни к чему не вело. Клестов применял комплексные приемы и легко находил на теле противника уязвимые болевые точки, не известные Роману. А уклониться от града ударов полностью было невозможно, Роман едва успевал уберечь наиболее важные жизненные центры — голову, живот. Конечно, как и требовали правила спортивного поединка, Клестов наносил удары не в полную силу, лишь фиксируя касания к телу противника. Но так было далеко не всегда. Нарочно или случайно, время от времени он проводил настоящий удар, и в серии показных касаний они оставались певамеченными судьями.

Роман не мог ответить противнику тем же. Его неловкий удар был бы мгновенно замечен. Все, что ему оставалось, — это уйти в глухую защиту. А граница ковра тем временем неумолимо приближалась, и выход за роковую черту означал полное поражение. Еще шаг, еще… Теперь противнику достаточно одного хорошего броска. Вот он пригнулся, чуть отпрянул назад… И в это мгновение прозучал гонг, означавший конец поединка! Судейский компьютер сообщал этим сигналом, что он закончил все расчеты и не нуждается в дополнительной информации для определения победителя.

Клестов то ли не слышал гонга, то ли просто пе сумел удержаться и прыгнул уже после сигнала. Роман не расслабился, успел уклониться от удара. Клестов промахнулся в сам вылетел в минусовую зону. В зале раздались смех, аплодисмевты, но все это уже не имело никакого значения…

Табло над головами зрителей мигнуло, на нем погасли все цифры, и вот сейчас, сию минуту должно было появиться имя победителя, имя человека, отправляющегося к звездам. Роман знал, что это будет не его имя, и стоял, побледнев, гордо откинув голову, словно ждал приговора.

Компьютер уже начал печатать на экране первые знаки — дату и серию соревнований, номера документов, когда Райков потянулся к своему терминалу и нажал красную клавишу с надписью: «Дополнительная информация». Компьютер недовольно загудел, однако главное табло замерцало ровным голубым светом. Почти сразу же слева от Райкова вспыхнул терминатор внутренней связи, и над ним в воздухе повисло увеличенное и подсвеченное снизу лицо председателя экзаменационной комиссии.

— Вячеслав Степанович, — произнес председатель недовольным и вместе с тем извиняющимся тоном, — вы же знаете правила. После окончания расчетов в действия компьютера нельзя вмешиваться!

— Конечно, я помню правила, Александр Маркович, — ответил Райков, улыбаясь этому странному, возникшему словно из небытия лицу. — Там сказано, что в действия компьютера запрещено вмешиваться после объявления победителя. Но победитель еще не был объявлен. Я просто ввожу небольшую дополнительную информацию.

Не отключая канала связи, Райков достал из пагрудного кармана белую пластиковую карточку с красной полосой с правой стороны — личный знак руководителя экспедиции, — которой не пользовался еще ни разу. Начертив на ней несколько слов и еще раз улыбнувшись председателю, он не спеша опустил ее в узкую щель на терминаторе.

Несколько секунд компьютер задумчиво гудел, пережевывая новую информацию, и все это время председатель и Райков молча смотрели друг на друга, ожидая, чем закончится этот новый, неожиданно возникший поединок.

Наконец тихо пропел зуммер, щелкнула контакты реле, и на центральном панно зажглись слова: «По просьбе одного из членов судейской коллегии, результат соревнования будет объявлен завтра в восемь часов утра».

— Это неправильно, — тихо сказал председатель. — Я буду жаловаться.

— Это правильно, Александр Маркович. Если бы это было неправильно, компьютер никогда бы со мной не согласился.

«А может, и нет, — тут же подумал Райков. — Может быть, это действительно неправильно, потому что сейчас я поступил, по меньшей мере, странно. Вмешался в судьбу незнакомого мне человека, совершенно не представляя, что из этого получится…»

Но оказалось, что сама возможность вмешаться, переиначить заранее предрешенный результат доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Слишком уж не любил он однозначные, легко предсказуемые результаты, слишком сильное чувство протеста вызывали они у него.

Отправив свою личную карточку по невидимым каналам судейского компьютера, Райков словно бросил на чашу весов чьей-то судьбы весомую гирю, понимая с запоздалым сожалением, что за действия такого рода рано или поздно придется расплачиваться. Судьба, как правило, никогда не прощает людям попыток вмешательства в ее слепую волю.

Самое же неприятное заключалось в том, что его поступок был продиктован чувством протеста, внутренними эмоциями, а вовсе не соображениями разума и цепесообразности. Райков не знал даже, подойдет ли кандидатура этого юноши для той роли, которую он предназначал своему стажеру еще там, в кабинете Ридова, когда решил, что ему необходим собственный, независимый наблюдатеель на Гридосе.

Визиофон в подъезде не работал, на вызов никто не ответил. Странно, что эти старые дома вообще еще не рассыпались. В конце концов Райков просто толкнул дверь и вошел в квартиру. Она напоминала древний музей космонавтики. Длинные ряды книг на полках. Шесть томов звездной навигации Криллинга.