Марш притупил эмоции. Редактор и Сергей уже ощущали не только ненависть к убийцам и сострадание к раненому, но и усталость, и боль в перенапряженных руках. Они с трудом представляли, что смогут спустя минуту встать и прошагать с носилками еще километр, пять или десять. И, наверное, кому-то из них уже пробиралась в голову зловредная мысль: ну зачем он полез к камере? На кой черт она ему сдалась...

"Офицер" подошел к носилкам, взглянул на раненого, сказал:

- Все. Дальше его понесут другие. Мы не можем идти так медленно. - Он крикнул кого-то из отряда. Подошли двое гражданских парней, взяли носилки.

- Сидеть! - предупредил "офицер", поводя стволом автомата. Пленники застыли, заворожено глядя в зрачок дула. Они уже знали, что таит эта черная дыра, окруженная вороненой сталью. Они уже знали, что здесь не только угрожают.

Костю унесли.

- Его понесут другой дорогой, - объяснил "офицер". - Всем подъем!

Через час носильщики догнали отряд, что-то коротко доложили "офицеру", козырнули, влились в строй.

- Сволочи! - все поняв, закричала Марина.

- Молчать! - рявкнул "офицер" Журналисты остановились, сбились в кучу.

- Продолжать движение!

Пленники стояли, как ягнята на заклание, переминаясь с ноги на ногу, пятясь, заступая друг за друга.

- Стрельнуть их, и всех дел, - предложил средних лет бандит в полковничьей папахе, перекладывая карабин с плеча в руку.

- Не сметь! Мы армия! - гаркнул "офицер".

Солдаты открыто заухмылялись.

- Предлагаю в последний раз, - предупредил "офицер".

Пленники отрицательно качнули головами. "Офицер" мотнул автоматом и несколько раз выстрелил под ноги пленникам. Пули рикошетом взвизгнули в небо, расплескав каменную крошку.

Дымящееся дуло поднялось, уперлось в лица, в глаза.

- Ну?!

- Надо идти, - сказал водитель, - наша смерть никому не поможет.

К вечеру, миновав кордоны, колонна пришла на базу. Журналистов заперли в сложенной из камня овечьей кошаре.

- Что они могут с нами сделать? - напряженно гадали пленники.

- Все, - ответил водитель, - здесь идет война.

- Но мы не воюем. Мы нейтральны! - возразил редактор.

- Им все равно!

- Не забывайте, теперь мы свидетели, - разъяснял не столько другим, сколько себе Сергей. - Мы свидетели убийства журналиста. Нас не выпустят отсюда.

- Но убийство всех еще большее преступление!

- Убийства не будет, потому что не будет свидетелей. Будет исчезновение. Пропажа без вести. Как груз на железной дороге нет и нет, и виновных нет!

Утром пленников повели на допрос. Они шли по деревенской улице цепочкой, с руками за спиной. В затылок им дышал вооруженный охранник. И все это: плен, кошара, превращенная в тюрьму, охранник, воняющий чесноком и перегаром, угрозы, допросы - напоминало им пародию на плохой военный боевик из времен Гражданской войны.

И, наверное, все это могло быть занятным и увлекательным приключением, как тот кинофильм, если бы автоматы не стреляли настоящими пулями.

Допроса, как такового, не было. Низкий, плотного сложения человек в камуфляже, но с майорскими погонами, то ли начальник контрразведки, то ли самозваный прокурор, бегло проглядел документы пленников, бросил их на стол и, презрительно щурясь, сказал:

- Допрашивать я вас не стану. Я и так все знаю про вас. Вы шпионы нашего сверхсоседа. Ваша цель - посеять среди наших народов ненависть и вражду. Вы раздаете советы и оружие, чтобы мы убивали друг друга. Брат - брата, отец - сына. Вот видите этот автомат? Он сделан на ваших заводах.

- Мы журналисты Центрального телевидения, - возразил редактор.

- Вы шпионы. Враги. Вы рассказываете небылицы о моем народе. И вам верят, потому что вы имеете телестудии, спутники, деньги. А мы не имеем ничего. Но мы победим, потому что это наша земля. А вы умрете, как шпионы и враги земли, на которую вас не приглашали.

- Вы совершаете ошибку, - замотал головой редактор, разберитесь, вникните в суть дела...

- Перед кем вы мечете бисер? - перебила его Марина. - Он издевается над нами, потому что чувствует свою безнаказанность. Тренирует смелость на беззащитных! Дерьмо на коротких ножках!

"Майор" подскочил к Марине и отвесил ей оплеуху.

- Все равно дерьмо, - взмахнула головой Марина, - дерьмо! Дерьмо! - И, со смаком человека, нащупавшего у врага больное место, добавила, проговаривая каждое слово: - На очень! Коротких! Ножках!

"Майор" снова замахнулся, но ударить не успел. Марина отпрянула и очень профессионально пнула "контрразведчика" острым носком туфли в пах.

- С очень короткими ножками, - смачно повторила она, - и... с отбитыми яйцами.

"Майор", воя, катался по полу. А пленников били ногами и прикладами, а затем, окровавленных, снова бросили в "тюрьму".

- Простите, не сдержалась, - извинялась Марина.

- Ничего, случается, - галантно отвечал Сергей, разбитыми губами изображая улыбку, - но лучше, если бы не с нами.

Редактор только махнул рукой, похоже, у него была сломана челюсть.

- Я так понимаю, что после всего этого нам уже не жить, произнес водитель. - Наверное, все кончится завтра.

Все замолчали. Свою смерть каждый встречает сам, даже находясь среди огромной толпы. Дело это сугубо и исключительно личное. И все же умирать не хотелось. Хотелось жить. Долго.

- Может, попытаться бежать? - вслух подумал Сергей. - Глупо ожидать смерти, ничего не предпринимая.

- Делать подкоп? Вырезать охрану? Вызывать вертолеты поддержки? - сыронизировал водитель. - Хорошо бы, но только жизнь не Голливуд. Нас перестреляет как перепелок любой придурок, имеющий автомат.

Редактор только хмыкнул и тут же застонал от боли. Опять все замолчали. Каждый думал о своем и все об одном и том же - о всей своей жизни и завтрашнем дне.

Ночью никто не спал.

"Почему мы не роем подкоп, не простукиваем стены, не вооружаемся тем, что под руку попадет? Почему мы пассивно ждем своей кончины, словно согнанные на бойню животные? - думал Сергей. - Почему я не копаю, не простукиваю, не грызу стены зубами, не ищу других, пусть самых фантастических, путей спасения? Оттого, что мне стыдно выказывать мою слабость? Оттого, что я не верю в положительный результат? Оттого, что я устал и просто не хочу шевелиться? Но неужели сегодняшний покой мне важнее завтрашней жизни? Неужели человеческий организм настолько глуп, что выбирает ближнее благо в ущерб дальнему? Нет, нет и нет!