Осмотрев покупателя внимательным, оценивающим взглядом, Кульман обернулся к шкафу, достал альбом, положил на прилавок и открыл обложку. Дальше восхищенный мальчишка должен был листать сам. Кульман же обратился к Вилли:

— Чем могу служить новому клиенту? Вы впервые пожаловали ко мне.

«О, у него хорошая зрительная память», — с удовольствием отметил про себя Вилли.

— Не беспокойтесь, я просмотрю кляссеры — вот они, в витрине. — А когда вы освободитесь...

— Пожалуйста, вот эту... — мальчик указал пальцем на большую синюю марку, где рабочий поднял высоко над головой красную звезду.

— А денег у тебя хватит?

— Эта марка дорогая?

— Тут написано: шестьдесят пфеннигов.

— Тогда у меня еще останется двадцать пфеннигов. Вот, пожалуйста. — Мальчик достал из штанишек кошелек и высыпал на прилавок легкие белые монетки. Последней упала с тяжелым стуком бронзовая. Мальчик взял две монетки себе, а остальные придвинул к Кульману.

— А тебе не жалко отдавать такую кучу денег за какую-то одну марку, да еще русскую?

Мальчик отрицательно качнул головой. Он достал из внутреннего кармана курточки маленький самодельный кляссер, пинцет, сам осторожно оторвал от листа полюбившуюся ему марку и так же осторожно, стараясь не повредить зубчики, засунул в целлофановый кармашек.

— До свидания!

— До свидания, киндль[9]!

— Почему он берет именно русские марки? — полюбопытствовал Вилли, когда за мальчиком захлопнулась дверь.

— Разве вы не видите, что эти марки красивые? Да к тому же в школах говорят чаще всего про русских, про Россию, про все, что из России. Разве вы не знаете? Да и не только дети — тут всем коллекционерам подавай русские марки.

— Да, да, вы правы. У вас есть марки Финляндии первых выпусков? (Когда-то Гетлин был филателистом, он знал, что спросить).

— Вот видите — и вам подавай русские марки, — ведь тогда Финляндия была русской провинцией. Есть у меня эти марки, но они дорогие.

— Покажите.

Осмотрев с десяток марок, Вилли пренебрежительно отодвинул альбом:

— Не возьму, у них зубцы повреждены.

— Каталог разрешает продажу марок этого вида с поврежденными зубцами — от одного до трех. За марки без поврежденных зубцов — наценка 25 процентов. Хотите убедиться?

— Нет, я все это знаю, но эти мне не подходят.

— Как вам будет угодно. В воскресенье я ожидаю новую партию товара, если хотите...

— Спасибо, возможно, загляну. До свиданья!

— Всего хорошего.

В тот же день Гетлин попросил Хойзера пригласить торговца марками в субботу к себе, в табачный магазин.

...Он действительно не просчитался в выборе. Много раз потом Кульман выполнял его задания.

Но прежде чем выполнять их непосредственно, он выполнил роль «наводчика»: с его помощью Вилли выследил Зигфрида Вольфа — рабочего шахты «Кларисса». «Убрать» Вольфа он считал необходимым, узнав, что «какие-то дураки» безуспешно пытались завербовать этого парня в шпионскую группу, угрожая в противном случае расправиться с его сестрой, живущей в Западном Берлине, о чем Вольф сообщил соответствующим органам. Так и была разоблачена и арестована группа агентов Боба.

Вилли Гетлин застрелил Вольфа на пустынном шоссе, когда тот возвращался домой на велосипеде с ночной смены.

Память Эриха Вальтера сохранила из раннего детства немного впечатлений, и самые яркие всегда были связаны с отцом — очень сильным и добрым.

Они жили в Вуппертале — отец, мать и он, совсем маленький Эрих. Отец работал на металлургическом заводе, и Эрих в свои пять лет уже знал, что его папа — металлист.

И еще отец Эриха был председателем заводского комитета профсоюза, но в этом Эрих тогда не разбирался.

Однажды он проснулся ночью оттого, что по комнате, громко стуча сапогами, ходили какие-то чужие люди, а потом они увели с собой отца. На прощанье отец вытер слезы со щек Эриха, поцеловал его и сказал:

— Не забывай меня. Ладно?

Прошло несколько лет. Эрих подрос, пошел в школу. Потом, как и все, он стал членом «Пимпфа» — детской фашистской организации. Мать, с грустью глядя на него, сказала однажды:

— Что сказал бы твой отец, увидев тебя?

— Папа был бы недоволен? — с тревогой опросил Эрих.— Я тебя не слушаюсь? Или я плохо учусь? Учитель меня хвалит!

— Да, да, мой милый мальчик, ты хорошо учишься, но чему тебя учат? Что на фюрера надо молиться? И что немцы — это нация господ, а коммунисты — предатели?

— Мамочка, что ты говоришь? — Эрих с изумлением взглянул на мать. — Разве это не так?..

— Ах, милый мальчик! Ведь твой отец был коммунистом!

Эрих был потрясен. Как! Он — сын коммуниста? Эрих принадлежал к поколению немцев, которые воспитывались на черной геббельсовской кривде о том, что коммунист и предатель Германии — одно и то же. Именно поэтому мать не могла больше молчать! Но для самого Эриха это известие было поистине невероятным. Память об отце была священной. Отец не мог быть плохим!

Конечно, мать предупреждала Эриха — не говорить об этом, но...

Однажды, на уроке истории, учитель, рассказывая о великой миссии Германии, призванной управлять всей Европой, воскликнул:

— Итак, дети, вы видите, что коммунисты и евреи вели немецкую нацию к гибели, а наш фюрер, этот великий барабанщик, пробудил народ и спас Германию!

И Эрих не выдержал.

— Господин учитель! Разве не было среди коммунистов хороших людей?

— А ты знаешь таких хороших коммунистов? — тут же ощетинился учитель, впиваясь глазами в побледневшее лицо мальчика.

— Нет, господин учитель, я не знаю, но просто я не могу понять, почему все коммунисты плохие. Ведь они тоже были немцами?

Класс замер. Секунду-другую учитель думал, как поступить, и, наконец, решил:

— Хорошо, Эрих, после уроков ты придешь ко мне, и я тебе все объясню.

Разговор начался так:

— Ну, мальчик, садись и расскажи, почему ты так интересуешься, нет ли среди коммунистов хороших людей?

— Нет, господин учитель, я интересуюсь не этим. Я просто не мог понять, как это немцы, если даже они коммунисты, могут ненавидеть немецкий народ и продавать его врагам отечества?

Придраться было не к чему. Это еще больше насторожило учителя.

Он обратился в гестапо и узнал, что отец Эриха, Курт Вальтер, умер в концлагере...

На очередном уроке учитель вызвал Эриха к доске и спросил:

— Где твой отец?

— Господин учитель, это относится к уроку?

— Отвечай!

Эрих наклонил голову и уставился в пол.

Гудение в классе смолкло. Стало слышно, как бьют изредка в оконные стекла капли дождя.

— Так ты не хочешь говорить, где твой отец? — переспросил тощий учитель-наци. И, обернувшись к классу, начал заранее приготовленную речь.

— Дети! Вы помните, как Эрих допытывался, нет ли среди коммунистов хороших людей? Все вы, истинные немецкие дети, можете теперь узнать правду и вышвырнуть из своих рядов сына человека, который предал фюрера и Германию. Отец Эриха Вальтера был коммунистом! За это он заключен в концлагерь и там умер. Дети! Эрих — сын предателя!

Как и ожидал учитель, последние слова были встречены криками и свистом. Потом встал Ганс Зонненберг, классный вожак «Пимпфа».

— Эрих Вальтер, мы исключаем тебя из нашей группы. Мы требуем, чтобы ты больше не приходил в ваш класс. Мы объявляем, что если ты...

...Губы Эриха тряслись от волнения. Глазами, полными слез, смотрел он на класс, на своих вчерашних друзей, ставших вдруг врагами. Что мог сделать он, двенадцатилетний подросток? Ах, как это ужасно: понимать, сердцем чувствовать, что ты прав, и не иметь сил доказать это!

Все же у него хватило выдержки уйти из школы с достоинством, молча...

В конце того года — тысяча девятьсот сорокового, перед самым рождеством, они переселились в маленький шахтерский городок Шварценфельз, где их никто не знал и где не могла, по их мнению, повториться такая история...