Тогда из грязи, смешанной с тремя плевками изменника, пария и раба, вырос Клеветник. Трусливый и низкий, как изменник, презренный и прокаженный, как парий, подлый, как раб, обокравший своего господина. Грязный, как сама грязь.

Случилось так, что в то время, когда он рождался, мимо пробежала собака. С тех пор Клеветник не может спокойно видеть ничего высокого без того, чтоб сейчас же не сделать какую-нибудь мерзость. Из болотных камышей на его рождение глядел бегемот. И оттого кожа Клеветника так толста, что ее ничем не прошибешь. Увидев его, говорят, сам Сатана, с любовью глядевший на свой мерзкий облик в волнах океана, — и тот не выдержал и плюнул на него.

После плевка Сатаны Клеветнику не страшны уже стали плевки людские.

Самый воздух священной Калькутты был отравлен клеветой. Как тысячи гадин, она расползалась от Клеветника по всему городу, заползала во все дома, всюду сеяла злобу, ненависть, вражду, подозрения. Священные брамины, почтенные старцы подозревались в кражах; невинных девушек, чистых, как лилия, подозревали в гнусных грехах; мужья без отвращения не могли смотреть на своих жен, женам мерзко было смотреть на мужей; отцы враждовали с детьми.

Ничего не щадил Клеветник, и всюду заползала его клевета, отравляя жизнь людям. Его били, но, благодаря коже бегемота, он не чувствовал ничего. Ему плевали в лицо, но он только говорил: «Вот и отлично. По крайней мере, умываться не надо». Что значили людские плевки ему, на которого плюнул сам Сатана?! Его презирали, а он смеялся:

— Неужели вы думаете, что я так глуп, чтоб ждать за свои клеветы от вас уважения?!

Его не брало ничего.

Тогда жители Калькутты выдумали для него самое позорное наказание. Он был вымазан в смоле, его обваляли в пуху и в таком виде, раздетого, заставили ходить по улицам. Но он сказал:

— Вот и отлично: после такого срама мне не страшен уж больше никакой позор.

Так всеобщим презрением в нем убили окончательно человека.

И он клеветал уж тогда, не боясь ничего. Но это было только началом наказания Калькутты. Самое бедствие пришло только тогда, когда в Калькутте было изобретено книгопечатание.

Этим прекрасным даром неба мы обязаны любви. Все, что существует, своим происхождением обязано любви. И если бы на свете не было любви, не было б и нас самих.

Она была Жемчужиной Индии, и он любил ее, как небо, как воздух, как солнце, как жизнь. При тихом мерцании звезд, в благовонную, теплую ночь, он говорил ей под легкий плеск священных волн Ганга:

— Пусть звезды, что с завистью смотрят на твою красоту с далекого, темного неба; пусть ночь, что ревниво покрыла тебя темным пологом от взоров людей; пусть вечер, что лобзает тебя; пусть волны священной реки, что с тихим, восторженным шепотом несут морю рассказ о твоей красоте, о богиня, царица моя, пусть все, пусть весь мир свидетелем будет моей любви, моих клятв, дорогая! Дай мне обнять твой стан, гибкий, как сталь, и стройный, как пальма. Отдай мне твою красоту неземную! Сделай меня и счастливым, и гордым. Пусть зависть засветится в глазах всего мира, и лишь в твоих глазах, дорогая, пусть тихо мне светит любовь. Весь мир пусть будет знать, что моя — прекрасная Жемчужина Индии. Слава твоей красоты переживет века, и деды внукам будут, как волшебную сказку, рассказывать о красоте Жемчужины Индии. И сердце каждого юноши сожмется завистью ко мне, к твоему владыке, к твоему рабу…

Тихо плескалась река, и бледная, при бледном свете луны, словно ужаленная, быстро поднялась с места Жемчужина Индии, уже замиравшая в объятьях прекрасного юноши.

— Не знаю кто, — сказала она, — но нам запретил лгать. Ты сказал неправду. Как все, кто даже меня не видел, будут знать о моей красоте? Как все, когда меня уже не будет на свете, будут завидовать тебе? Ты солгал, — и я никогда не буду принадлежать человеку, который лжет в минуты восторгов любви.

И ее белое покрывало исчезло среди сумрака ночи, еле освещенного трепетным светом луны.

В отчаянии бросился к волнам священного Ганга прекрасный юноша. Но гений слетел и осенил его мыслью о тиснении книг. В чудных строках он воспел красоту Жемчужины Индии. И в тысячах оттисков эта песнь красоте разнеслась, как ветер, по свету. И все, кто никогда не видал ее, знали о красоте Жемчужины Индии. От дедов к внукам, как волшебная сказка, передавалась эта книга, и, читая ее, у людей сжималось сердце завистью к тому, кого любила, чьей была Жемчужина Индии.

А за свое чудное открытие прекрасный юноша был награжден высшим счастьем на свете — объятиями любимой женщины. Так было в Индии в давно минувшие времена изобретено книгопечатание.

Но и на это орудие, созданное для того, чтобы воспевать всему миру красоту и любовь, устремил свое нечистое внимание Клеветник. Орудие любви он сделал своим орудием клеветы. И с этих пор стал силен, как никогда.

Ему не нужно было уж бегать по дворам, чтобы разносить клевету. В тысячах оттисков она сама разносилась кругом, как дыхание чумы. Это не были слова, которые прозвучат и замолкнут, это было нечто, что оставалось, чего нельзя было уничтожить. Он не рисковал собою, потому что мог клеветать издалека. Как змеи ползли его клеветы. Он не щадил ничего, не останавливался ни перед чем! Скромных и честных тружеников он называл ворами, грязью забрасывал лавры, которыми венчали гениев, рассказывал небылицы про людей, которых он никогда не видал, клеветал на женщин, на сыновей, говоря, что они обкрадывают своих родителей. И когда ему доказывали, что он лжет, он нагло смеялся и говорил:

— Так что же? Лгу — так лгу. Доказано — так доказано. А клевета все-таки пущена. Я свое дело сделал, я — сила.

И только тогда, когда Клеветник начал плодиться и множиться, люди вспомнили о Магадэве. Они пали ниц и воскликнули:

— Великий Магадэва! Зачем ты создал такую мерзость?!

**Магадэва — Творец.

Вспомните, как трудно учились уроки в школе, особенно, когда полученным знаниям не было практического применения. Да, изучаемые предметы повышали нашу эрудицию, но они также легко забывались, не будучи востребованными. Именно по этой причине, для повышения успеваемости в школе советуют относиться к изучаемому школьному материалу с интересом, найти для него нужное практическое применение, хотя бы в виде проведения вечеров, олимпиад, всевозможных соревнований. Если проведение таких мероприятий невозможно, то изучаемый материал нужно зубрить и многократно повторять, время от времени воспроизводя в памяти.

Конечно, функции Сознания гораздо шире, чем осознание его практической деятельности в физическом мире.

Сознание связано со всем мыслительным процессом и призвано производить сортировку знаний: какие будут участвовать в этом процессе, а какие нет. Естественно, что к участию в процессе оно допускает только имеющие жизненное значение для человека, остальные блокирует.

Поэтому если весь жизненный интерес (смысл жизни) человека ограничивается его конкретной, например, профессиональной деятельностью, то без особой на то установки выходить за границы этого интереса Сознание не будет. Естественно, что в таком случае ограничиваются познавательный и мыслительный процессы. При нехватке знаний о Жизни будет ограничиваться и осознание как своей собственной жизни, так и деятельности (реализации в ней). Пример: человек, получив профессию, например музыканта, кроме реализации себя в этом виде деятельности, ничего иного уже не приемлет. Его Сознание привязано к приобретенному навыку, видит в нем способ удовлетворения жизненных потребностей, а потому любую информацию о возможной смене профессии просто блокирует и в процессе осмысления, и в процессе осознания.

Аналогично человек ведет себя не только в выборе профессии, но и в любом аспекте взаимодействия с жизненным процессом. Он может быть одержим любой своей идеей. Подобная идея будет восприниматься Сознанием как жизненно важная, а потому на ее реализацию будет затрачен весь мыслительный и психический ресурс человека. Естественно, все, что находится за рамками этой идеи, Сознание блокирует, и большая часть жизненного процесса для человека остается за пределами реальности, воспринимается как фантазм («слепая» зона).